Лед Бомбея - Лесли Форбс

Одна из примет считается среди специалистов абсолютно точной, и о ней тоже пишет Пиддингтон: это цвет, который приобретает все вокруг перед приходом циклона. Некий мистер Бердетт, пассажир с «Экзетера», захваченного майским ураганом 1840 года, описывает свои переживания в калькуттском «Инглишмене»:

«Утром тридцатого числа день, казалось, начался на целый час раньше положенного, и все вокруг окрасилось в ярко-малиновый цвет. Паруса, людей, море и даже облака, всю атмосферу мало-помалу охватило пламя; море превратилось в океан кошенили, корабль и все, что находилось на борту, тоже окрасилось в этот же цвет, так, словно было залито кровью».

Первое мая оказался самым чудесным днем из всех, которые помнил мистер Бердетт. Второго мая корабль свободно, уверенно и спокойно мчался по волнам. Но в ночь на третье разразился ураган, продлившийся до утра четвертого. Он был такой силы, что судно вначале потеряло все свои мачты, а затем пошло ко дну. Большинство пассажиров погибло вместе с командой. Те же немногие, кому удалось спастись, на всю жизнь запомнили необычайные цвета того дня, что предшествовал урагану. «Огненно-красный» называли они его. Ярко-малиновый. Дымка на горизонте цвета кирпичной пыли. Цвета засохшей крови.

Мне начинает казаться, что я научилась предсказывать погоду.

11

Час до встречи с Рэмом я провела в «Рице», просматривая свои заметки, составляя список всех совпадений и ошибок за последнюю пару дней и расставляя знаки препинания в нужных местах. Я сопоставляла собственные данные с той информацией, которую мне в самом начале предоставил Рэм, замечая, что на результат сильное влияние оказывает мое желание из наблюдателя сделаться участником.

Конечно же, я ни в малейшей степени не доверяю ни моему очаровательному свояку, ни его дружку мистеру Энтони Анменну. Ну и что из того? Я ведь точно так же не доверяю лидерам большинства политических партий мира. И не верю им не потому, что считаю их убийцами. По крайней мере не всех из них.

Я ходила по замкнутому кругу, пытаясь придумать гипотезу, которая прояснила бы все собранные мною факты или по меньшей мере указала бы какое-нибудь одно направление, а не пятьдесят, – и тут зазвонил телефон.

– Для вас посылка, мадам, – сообщил служитель отеля, – из «Таймс».

В посылке оказались три фотокопии с фотографий, сделанных в момент смерти Майи. Банни сделала приписку:

«Сумела вытащить несколько снимков из нашего морга. Позвоните, если вам понадобятся копии лучшего качества».

Я ей тотчас же позвонила.

– Очень жаль, мадам, но она только что ушла, – сказала секретарша. – Что-нибудь передать?

– Передайте ей, пожалуйста, что Роз Бенгал хотела бы получить фотографии лучшего качества. Она поймет.

Я с досадой взглянула на мутные, размазанные копии. Правда так близко и все же недостижима.

– Я обнаружил, что твой друг Роби обычно работает у Мистри в вечернюю смену, – сообщил Рэм. – От шести до полуночи. Дневная смена заканчивается в пять тридцать. Большинство бомбейских киностудий работает в две смены. А Мистри сейчас снимает в две смены, потому что торопится с завершением фильма. Он, конечно, собаку съел в кинопроизводстве и всегда работает с одним и тем же составом съемочной группы, но даже ему удается за всю смену отснять лишь полчаса полезного материала. Парень, который сидит у них на телефоне, сказал, что Роби, наверное, будет сегодня вечером на студии, хотя он и не очень в этом уверен, так как не знает точно, кто им сегодня потребуется: мелкие негодяи или бандиты-тяжеловесы.

– А как насчет ночного представления «Рамаяны» накануне гибели Сами?

Рэм достал блокнот из сумки.

– После того как ты позвонила мне от Проспера, я связался с несколькими религиозными группами и обнаружил, что представление было организовано большой благотворительной организацией, называющейся «Общество Тилака».

– Тилак... Он же был упомянут в плакате, который держал в руках мертвый Сами, – сказала я.

Рэм кивнул.

– Но не слишком радуйся. «Общество Тилака» занимается только организацией религиозных празднеств, восстановлением и ремонтом древних храмов и других исторических достопримечательностей. Я подыскал кое-какую информацию относительно старика Тилака. Когда англичане в 1894 году запретили многолюдные политические собрания, он заявил, что поклонение Ганеше на пляже Чоупатти – исключительно религиозное мероприятие, и сумел распространить свой политический призыв среди собравшегося народа, замаскировав его под драму с танцами. И все-таки я не могу представить себе, какое отношение это имеет к Сами.

– Кто руководит организацией?

– Смешанная компания: несколько индийских режиссеров и несколько британских. Мне не удалось получить никаких имен, но вот телефон, по которому я звонил. Разговаривал с парнем по имени Джей.

– А Дилип? Ты узнал что-нибудь относительно сульфидов?

– У Дилипа нет никакой новой информации, – ответил Рэм. – Думаю, у него возникли проблемы с получением доступа к информации... из-за той пленки, которую ты захватила с собой.

– Черт! Надо придумать какой-нибудь способ уладить это. А тем временем...

Я выложила на стол фотографии Сами и всех остальных, сделанные в морге, рядом с копиями, присланными Банни, и постучала пальцем по фотографии Майи, сделанной крупным планом.

Из трех фотографий, сделанных моей сестрой, одна была сильно увеличена по сравнению со всеми остальными, видимо, из-за попытки установить личность хиджры. Но хиджра отвернулся от камеры, его лицо находится под таким углом, что определить в точности, кто это, практически невозможно. Третья фотография – панорамный снимок всего здания, который Миранда, по всей вероятности, сделала через несколько минут после падения Майи. Тело уже окружила толпа, виден кусочек входа в офис Проспера, люди, бегущие к месту падения.

Банни пометила четвертый снимок словами «сделано полицейским фотографом»: зеваки разошлись, тело Майи уже на носилках, на переднем плане – ноги, лицо – дальше. Она выглядит вполне пристойно. Вероятно, кровотечение большей частью было внутреннее. На копиях изображение нечеткое, с пропусками, неразличимы многие детали, но если присмотреться пристальнее, то можно разглядеть несколько параллельных отметин, идущих от верхней части сари Майи до ее лица. На той щеке, которая не забрызгана грязью, отметины сливаются. При таком качестве печати, конечно, нельзя быть полностью уверенным в своих выводах, но пересекающиеся полосы снова напомнили мне игру в крестики-нолики. Я начала машинально чертить на салфетке.

– Возможно, это следы грязи на копирующем устройстве, – предположил Рэм, но я заметила в его голосе с трудом подавляемое волнение.

– В «Таймс» есть лучшие копии. – Я перестала чертить. – И главное, Рэм: как ты думаешь, Проспер в этом замешан?

Какое-то мгновение он колебался, затем кивнул:

– Ни малейшего сомнения в этом. Но не думаю, что тебе удастся это доказать. – Он постучал пальцем по фотографии ям. – Гибель Майи – слишком древняя история.

– А как же Сами и его друзья?

Он отвернулся, тяжело опустив плечи, так же, как в первый день, когда я задала ему вопрос о бездомных в Индии.

– Мне кажется, большая часть жителей Бомбея не желает ничего знать о людях, само упоминание о которых они считают неприличным, а все остальные делают все, что в их силах, чтобы замять это дело. – Он взял мою салфетку. – Что это ты тут начертила? Какую-то метеорологическую карту?

Я кивнула:

– Детский вариант карты муссонов, сделанный Эдмундом Галлеем, тем самым, кого можно считать основателем физики муссонов. – Я указала на треугольник на рисунке справа, где было написано слово «Майя». – Это Майя, высокомерная, капризная и пустая, сидит на вершине горы денег. А вот эта спираль здесь – Проспер и его «Буря», поначалу просто жесткий морской бриз, но со временем набирающий силу по мере того, как проходят годы, а настоящее счастье и удача так и не приходят: сына жена ему так и не родила, по-настоящему большого успеха тоже не было, а деньги уходят, и кредиторы поджимают со всех сторон.

Рэм заулыбался.

– Ты представляешь, как и почему возникают муссоны? – спросила я. – Тепло поднимается от суши, втягивает в себя холодный воздух с моря и постепенно превращается в эту громадную атмосферную спираль. – Я подняла руку, чтобы предупредить все возможные с его стороны саркастические замечания. – «Буря» Проспера несется вперед подобно этой муссонной спирали и несет его вместе с собой. Он одержим ею. Он отождествляет себя с ее героями; «Буря» становится самым важным делом его жизни, тем фильмом, который в конечном итоге должен покрыть все его финансовые и художественные долги.

– И он будет нестись так, пока не разобьется о гору.

– Даже если Проспер и не является главным виновником разрушений, он все равно – ядро бури. Вокруг него вьются самые страшные ветры. А возможно, и целые группы циклонов, влетающие в Индию подобно гигантским все сметающим на своем пути огненным колесам.