Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Герман Романов

— Ох ты!

Пальцы словно обожгло едким пламенем — он чуть не уронил зеленое нефритовое кольцо с вплавленным в середину багровым камнем. Но кое-как сдержался, пронзенный внезапной вспышкой в мозгу — память услужливо перевернула свои страницы, напомнив ему, когда он держал в своих ладонях это украшение. Так вот почему Маша вызывала у него смутные…

— Оно вам ведь хорошо знакомо, Семен Федотович, — не сколько спросила, сколько утверждающе произнесла девушка и с силой согнула его пальцы на украшении, сжав кулак. Ладонь опять обожгло, и Фомин смог только судорожно кивнуть.

— Вы его держали здесь, на станции, в конце января. Сняв у меня с груди, думая, что я лежу в беспамятстве от тифа. Почему оно вас тогда заинтересовало, Семен Федотович?

— Вы ошибаетесь, Маш…

— Нет, ваше высокопревосходительство, я не ошибаюсь. Вы даже не обратили внимания, когда я ваше настоящее отчество произнесла. Вас не узнать, совершенно не узнать. Но и меня тоже — тогда я настолько исхудала от тифа, что сама себя не могла опознать через месяц в зеркале. Мне казалось, что я смотрю на совершенно чужого человека.

Маша тихо говорила, а Фомин, опустив голову и продолжая держать в ладони едкое нефритовое кольцо, лихорадочно размышлял над создавшимся положением. Этого не могло произойти, но слишком невероятное стечение обстоятельств свело их на жизненном пути. Случайно? Так ли?!

Случайное закономерно, а закономерное зачастую выглядит плодом совершенно дикого случая. Как эта дорожная встреча, которой просто не могло быть. Или одна и та же фамилия. Безумие?!

Фомин мотнул головой, отгоняя слишком скоропалительный вывод. Таких совпадений не бывает, это не случайность, а четкая и определенная судьбой закономерность, ибо событиями движет предначертанное свыше. И что делать прикажете?! «Легенда» слетела одним махом, осталось либо лгать и изворачиваться, либо…

— Семен Федотович, только не нужно меня обманывать, это ни к чему, — девушка положила свою узкую ладошку на его руку. — Я понимаю, что разговор вам неприятен, а потому больше не буду вас спрашивать. И спасибо вам большое…

— За что?!

— Меня нашел на этой станции фон Шмайсер, он же приказал врачам. Но перевели меня в санитарный поезд по вашему приказу и выходили тоже, когда другие рядом со мною умирали без должной опеки. А меня лечили, давали лекарства, заботились днем и ночью. Я ведь слышала, что вы тогда говорили и приказывали. Слышала…

— Не стоит благодарности, Маша. Я обязан был сделать это. И знаете почему? — Фомин усмехнулся, глядя в широко открытые глаза девчушки. — Не ради вас, собственно, как человека. Нет, не поймите превратно. А вот ради этого нефрита с камнем. Вы знаете, что это такое?

— Нет. Мама мне ничего не говорила, когда его отдала. Просто сказала, что оно передается от матери к дочери, и его нужно носить только под платьем. Вот и все…

— От матери к дочери, хм… Видно, забыто то, ради чего этот амулет появился, — Фомин ткнул пальцем в лежащий на столе нефрит, но не прикасаясь пальцем к светившемуся кровью камню. И неожиданно спросил, сверкнув глазами: — Когда вы меня узнали?

— Перед Красноярском я полностью уверилась в том. Вас не узнала по лицу, а вот говор, умение держаться… Я же вас здесь видела мельком, а потому побоялась ошибиться. Капитан бронечастей, выслужившийся из нижних чинов, — это одно, а генерал-адъютант его величества, герой ижевского восстания, умерший от ран в прошлом месяце, — совсем другое дело. Ваши обмолвки и то, что раз я вас назвала настоящим отчеством, а вы не заметили и не поправили меня, дало мне уверенность в своих…

— Подозрениях, — закончил за Машу Фомин и усмехнулся: — Вы правы. Любой мужчина счел бы такие аналогии неуместными, а за вас сработала интуиция и вот этот камень.

— Почему вы его избегаете касаться, Семен Федотович? У меня возникло ощущение, что он вас словно обжигает!

— Так и есть. Это ведовская штука, с седой древности. Ей многие сотни лет, если не тысячи. От первых волхвов еще.

— Колдовская?!

Девушка отдернула руку от камня, будто впервые его увидев, и в изумлении захлопала ресницами, чуть ли не засунув маленький кулачок в рот, забыв воспитание и привитые с детства манеры.

— Нет, не колдовская, а ведовская, — поправил ее Фомин. — Это абсолютно разные вещи, хотя определенная схожесть присутствует. Просто люди зачастую путают.

— А вы их отличаете? — Жгучий интерес так плескался в девичьих глазах, что вызвал улыбку.

— С рождения. Мой дед волхв, ведун. И я от него немного набрался. А ваш амулет мне в руки брать нельзя, он жжет.

— Я никогда не чувствовала это жжение. Наоборот, он мне кажется холодным.

— Так многие люди скажут, потому что не чувствуют его силы. Я ощущаю, потому и не желаю брать в руки. Он ваш родовой знак, только от женщины к женщине передается. От ведуний.

— Вы хотите сказать, что в моем роду… были ведьмы?! — Удивление из глаз вымыло, они словно потускнели.

— Я не говорил про ведьм, это искаженное от ведуний, и, соответственно, на ведьм переносятся колдовские способности. Но это не так. Ведать и колдовать, то есть сознательно причинять ущерб, есть совершенно разные вещи. Это очень трудно объяснить…

— У нас масса времени, Семен Федотович, дорога долгая. И я очень прошу вас рассказать об этом.

Маша посмотрела на Фомина таким умоляющим взором, что сердце у того заныло. А потому он плюнул на секретность и свое разоблачение первой встречной (не иначе как судьба, против которой никак не попрешь) и решил ответить на все расспросы…

Шилка

— Такой победой нам не стоит гордиться, Владимир Оттович!

Тирбах тяжело вздохнул, глядя, как плененные партизаны молча, без разговоров, кирками и лопатами роют у расщелины большую братскую могилу под бдительными взглядами вечно угрюмых егерей.

— Это почему, Петр Игнатьевич?

Моряк был в хорошем настроении. Еще бы — потеряв никуда не годную старую лоханку, корабли его отряда проложили путь до Амура. Теперь преград на пути не было, и можно идти хоть до самого Благовещенска, на соединение с главными силами флотилии.

— Мы собрали едва с полтысячи патронов, большинство самодельных, многие снаряжены дымным порохом, — Тирбах усмехнулся. — Это на сотню трупов и семь десятков пленных. Еще с полсотни партизан разбежалось по тайге, у нас не хватило сил перекрыть все сопки. Да, пушки достались целыми, вы не подавили их своим огнем.

— Так пушкарей разогнали!

— Нет, Владимир Оттович, у них оставался ровно десяток снарядов. Его и истратили, а затем разбежались. Пленные в один голос твердят, что здесь с боеприпасами было намного лучше, чем в других отрядах. Собрали все под метелку!

— Дела, — после секундной паузы отозвался Миллер, обдумав слова друга. — Надо сообщить в Читу…

— Они уже знают, наступление ведется по большому фронту, так что информация такая уже есть. Нам с тобою нужно только решить — зачистить только Шилку или рискнуть и пойти к Благовещенску.

— Лучше на Амур, Петр Игнатьевич. В городе наш гарнизон держится, и по плану мы должны оказать им помощь при стечении самых благоприятных обстоятельств. Такая ситуация для нас сложилась, топливо есть, боеприпасов хватает. Так что…

— Пойдем вниз, Владимир Оттович. Завтра поутру и пойдем.

— А с этими что делать? — Миллер кивнул на копошащихся пленных. — На буксирах до Сретенска отправим? Это сколько бензина истратить придется, вверх по течению идти.

— Нет, — глухо отозвался Тирбах. — Незачем. У меня приказ пленных не брать! И я брать их не буду!

— Они что, сдурели совсем в Чите? Семенова переплюнуть в палаческом ремесле решили?

— Кто хотел уйти из партизан, те давно из отрядов дезертировали и вернулись домой. Здесь самые упертые и непримиримые остались, каторжан половина, вон росписи на руках видны.

— Сволота! Я просто не обратил на них внимания.

— Мои парни их наскоро допросили — всего несколько человек насильно с ними таскались по тайге, остальные как на подбор добровольцы, клейма негде ставить. У каждого руки по локоть в крови — в расстрелах и казнях все участвовали.

— Когда? — Интереса в голосе моряка не слышалось, одна понимающая горчинка — неприятно, но надо, куда деваться.

— Вторым слоем из АК егеря положат, да землицей засыплем поверху. Для моих староверов привычное занятие.

— Да уж, дела пошли такие, грешные, — в тон ему отозвался Миллер. И посмотрел на автоматы: — АК вы «кнуты» именуете?

— Так точно. Сокращенно от автомата «кнут» — так военный министр настоял. Сказал мне, что сия аббревиатура всему миру знакома будет. И еще сказал, что на тридцать лет он опередил свое время.

— Занятная штука. А стоящая? Скажите честно.

— Автомат Федорова перед АК, что кошка супротив бобра. Помучились с ним, но сейчас до кондиции довели. Как и ручной пулемет «плеть» — тот же автомат, только на сошках, ствол толще да приклад иной формы. Одно плохо — длинными очередями в полный рожок стрелять не рекомендую, точность сразу теряется.