Лотта Ленья. В окружении гениев - Найс Ева

— Он мне нужен, — вырывается у нее.

— Поэтому ты позвонила мне? Я должен был найти тебя и рассказать ему?

— Я тебе позвонила?

— Ты плохая актриса.

— Нет, это не так — если бы я лгала, ты бы не заметил. Я не помню, чтобы кому-то звонила.

Еще меньше она понимает, почему в такой сложный момент ей ничего лучше не пришло в голову, чем позвонить лучшему другу Курта.

— Я ему ничего не скажу, — твердо говорит Брави.

— Я бы этого тоже не хотела. Правда. Скажи только: есть ли хоть один шанс, что мы снова будем вместе?

— Потому что он тебе нужен?

— Может быть, и я ему нужна.

— Вряд ли. Как такое может кому-то понадобиться?

— Это было глупо, просто срыв. Теперь я понимаю это. Я могла бы быть рядом с ним, заботиться о нем.

— Ты будешь обеспечивать ему тыл, давать отдых, когда понадобится, и вести хозяйство?

В ответ на сомнения Брави Лотта хочет громко крикнуть: «Да». Если, по вашему мнению, именно это и есть брак. Но она больше не может ему лгать. Она доверила ему секрет, который будет их связывать, нравится ему или нет. За это Лотта теперь ему кое-что должна. Как минимум честность.

— Ты считаешь, что я не в состоянии быть ему настоящей женой?

— Я так считаю. Мне жаль тебя. — Тихо, после небольшого колебания, он добавляет: — И его.

Она смотрит на него с удивлением.

— Что ты хочешь сказать? Он скучает по мне?

— Ах, Лотта. Если тебе приходится об этом спрашивать, ты его совсем не знаешь. Пожалуйста, забудь, что я тебе сказал. Я не хотел забивать тебе голову новыми глупостями.

Он поднимает ее лицо за подбородок с необычной нежностью, Лотта даже успела испугаться — не хочет ли он теперь ее поцеловать. Вместо этого он рассматривает ее оценивающим взглядом.

— Если ты его любишь, то оставишь в покое, поняла?

АКТ 3

Wherever you die, I shall die;

And there shall I be buried beside you.

We will be together forever.

And our love will be the gift of our life.

(«Song of Ruth»,

The Eternal Road / Road of Promise) [1]

СЦЕНА 1 Двое в баре — Цюрих,

лето 1934 года

Лотта опускается на один из стульев в баре театра Корсо. Она закуривает сигарету и настраивается через несколько часов стать снова «богатой, но счастливой».

Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз видела Курта. Она не может непринужденно сидеть напротив него, пока в голове звучит предупреждение Брави. Друг Курта поставил перед ней непреодолимую ловушку, дав понять, что правдивость своих чувств она может доказать только тем, что спрячет их подальше. Она должна любить Курта так, чтобы он никогда не узнал об этом, чтобы у нее не было возможности во второй раз разрушить его жизнь. Брави, наверное, думает, что она запредельно опасна. И чтобы доказать, что он не прав, ей надо дать голову на отсечение? Слава богу, что она жива, и поэтому лучше уж попробовать испить эту проклятую красоту жизни до дна.

Ее взгляд падает на человека, который расписывает разными цветами огромную нишу в стене. Он стоит наверху стремянки с обнаженной грудью и настолько погружен в свою работу, что даже не замечает ее. Живопись восхищает Лотту, но одновременно кажется ей непонятной, в отличие от театра или музыки. Для Лотты средством выражения является ее собственное тело, которое передает идеи других, словно сосуд. Художник идет противоположным путем, выводя во внешний мир свою внутреннюю сущность — и, возможно, даже нечто невыразимое, которое в искусстве Лотты остается скорее неясным намеком. В любом случае, ей не сразу удается что-то узнать на картине. Она видит, что нет четких очертаний, только плавные округлости. На желтых пятнах — лист всех оттенков зеленого, по форме напоминающий скорпиона. Орнамент из мелких кораллово-красных овалов частично перекрывается. При близком рассмотрении она видит в красных пятнах букет тычинок. Так выглядят, наверное, сны счастливого ботаника.

На загорелой спине художника тонким слоем проступает пот, который придает ей блеск, как у скульптуры из латуни. Его руки настолько худы, что видны сухожилия, очерченные мышцами, которые показывают, что недостатка в силе нет. При каждом движении тени перетекают по выпуклостям его плеч и глубокой выемке между ними. Лотта знает, что перед ней Макс Эрнст, потому что о его появлении было объявлено в газете.

— Так вы и есть тот гений, о котором все говорят? — обращается она к нему.

От испуга он оступается, но быстро встает на ноги и смотрит на нее сверху.

— Добрый день. Я вас совсем не заметил. Вам нравится?

Он даже не собирается спускаться, поэтому Лотта вынуждена и дальше смотреть на него, задирая голову.

— И что это будет?

— Догадайтесь! — Он улыбается, и теперь в нем нет ничего от статуи.

Его взгляд наполнен едва сдерживаемой энергией молодого хищника.

— В садах я ничего не понимаю, — отвечает Лотта.

Макс Эрнст смеется. Он спускается по лестнице и протягивает ей испачканную красками руку.

— Вы видите здесь сад? Неплохо, госпожа Ленья. Тогда это будет «Сад нимфы Анколи».

Ей льстит, что он знает ее имя. Она хватает его руку, не обращая внимания на пятна краски.

— Теперь все ваши пальцы желтые, — говорит Макс. Он пытается оттереть эту краску о свою штанину. — Ничего другого у меня, к сожалению, нет.

Лотта быстро отдергивает руку.

— Оставьте так!

В недоумении он приподнимает бровь:

— Стесняетесь?

— Да, конечно, я бы с удовольствием теперь выставила свою руку на аукцион. Ведь это произведение самого Макса Эрнста.

Смеясь, он запрокидывает голову назад. Затем почти вызывающе смотрит ей прямо в глаза. Его расширенные зрачки выдают сценарий дальнейшего. Ходят слухи, что он любит женщин и оставляет их несчастными. То, что нужно. Ничего, кроме влечения.

— Вы сегодня выступаете? — спрашивает Макс.

Лотта кивает.

— А завтра?

— Завтра нет.

— Не хотели бы прогуляться со мной вдоль Лиммата?

Je ne t’aime pas — видишь, Курт?

— Почему бы и нет.

Ни один из них не моргает, глядя другому в глаза, пока они не убеждаются, что не ошиблись в намерениях друг друга. Затем Лотта оставляет его стоять на месте и, насвистывая, покидает бар. Она знает, не оборачиваясь, что он с ухмылкой смотрит ей вслед, пока она не исчезнет из его поля зрения.

СЦЕНА 2 Неожиданное известие — Париж,

осень 1934 года

В последние месяцы Лотта не задумывалась о том, что за новые повороты судьбы произошли в ее жизни. Но как только она прогуливается по Монмартру рядом с Брави, чувствует себя падшей воспитанницей монастыря, которая должна убедить строгого священника в своей невинности.

Лотта вспоминает ту самую первую прогулку с Максом. Вода Лиммата блестела, как зеленое стекло. По дороге они обращали внимание на разные предметы, которые им казались красивыми или причудливыми, и смеялись. Они оба знали, что это прелюдия, на которую позже у них не хватит терпения. Долго они не продержались. Не прошло и получаса их прогулки, когда Эрнст притянул ее к себе.

— Сколько еще я должен с тобой прогуливаться, пока ты не пригласишь меня к себе в комнату?

— Я думала, ты никогда не спросишь. Боюсь, ты намного лучше своей репутации.

— Тогда мне придется ее защищать.

Он зарычал и с силой привлек ее к себе, впиваясь своими лапищами в ее шею так, что она чуть не задохнулась. Притяжение, которое она при этом почувствовала, с тех пор почти не ослабевает. Они понимают один другого, растворяясь и забываясь подле друг друга. Как родственные души, не оскорбляя, могут потерять себя в опьянении.