Лотта Ленья. В окружении гениев - Найс Ева

«Свободу и жизнь можно у нас отнять, но честь — нет». Старый добрый Отто Вельс. Этими словами председатель рабочей партии обеспечил себе первое место в очереди на высылку. Так наутро он лишился немецкого гражданства, но, по крайней мере, остался жив.

После объявления результатов голосования Курт схватился за голову, когда пронзительный голос Гитлера требовал, чтобы искусство отныне ориентировалось на кровь и расу.

Теперь ничего нельзя сделать, — мрачно произнес Курт.

— Я буду рад помочь вам, — серьезно сказал Кардан. — Кстати, слышал, что недавно у вас на родине что-то произошло. И, кажется, ситуация накаляется.

Лотта удрученно кивает.

— Моя сестра видела, как уносили тела.

Меньше недели прошло после убийства и взрыва, на которые никто не обратил внимания. Ожесточенные бои шли практически незамеченными для большинства соотечественников Лотты, потому что ограничивались районами, в которых проживал рабочий класс. После того как канцлер Дольфус позволил вступить в силу закону о предоставлении чрезвычайных полномочий, во многих районах начался хаос. Австрийские социал-демократы оказались более боеспособными, чем немецкие. Самые воинственные из них, Республиканский шуцбунд, открыли огонь. Погибли женщины и дети, но это только ускорило развитие ситуации. Хотя боевики действовали против воли своей партии, их действия послужили поводом для преследования и арестов непричастных товарищей.

— И в Австрии мгновенно было покончено с прекрасной демократией, — говорит Лотта.

Кардан кивает.

— Когда я думаю об этом, то теряю всякую уверенность, что можно куда-то сбежать.

СЦЕНА 13 Бедные, но несчастные —

Лувесьен, январь 1934 года

Лай Харраса приветствует Лотту еще до того, как Курт открывает ей дверь. Она слышит пса, стук его лап по паркету. За ним следуют шаги хозяина.

— Заходи, — говорит он, стоя в дверях.

В гостиной Лотта со вздохом валится на диван.

— Это была сложная неделя, но думаю, мы все успели сделать. Спасибо, что передал деньги Кардану.

— Должен признаться, что я немного удивился твоей просьбе. Мы его почти не знаем, и если один раз и встречали, то у меня было чувство, что его медлительность раздражает тебя не меньше моего.

Лотта смотрит на него с удивлением. Она с трудом вспоминает, как познакомилась с Карданом, поэтому не чувствует ни отвращения, ни радости по поводу встречи с ним. Ей немного стыдно за безразличие, которое вызвала у нее эта жалкая фигура, еще недавно сидевшая за столом напротив.

— Наверное, я чувствовала, что мы все теперь должны держаться вместе. Самое малое, что можно сделать против этой мрази, как думаешь? И я правда считаю, что он может нам помочь.

Курт откашливается.

— Он хотя бы не похож на мошенника.

Лотта кусает губы. Еще ни разу Курт не произносил таких резких слов об Отто — и она, в общем, не может с ним не согласиться.

— Бедный Кардан — точно нет. Это так ужасно — вдруг оказаться сиротой, все равно в каком возрасте. Надеюсь, ты смог убедить родителей покинуть страну?

— Они думают обосноваться в Палестине.

— В Палестине? Но это так далеко.

Курт кивает.

— Они не хотят быть незваными гостями и ставят на новое государство Израиль. Да и британцы не хотят впускать в страну так много евреев сразу, чтобы арабов не испугать. Поэтому родители еще ждут.

— Боже мой! Мне не кажется, что там молочные реки, кисельные берега. Твои родители действительно хотят именно туда?

Он пожимает плечами.

— Они ищут новую родину, как и все мы. Кстати, мне очень помогло то, что ты прислала этого верного мальчика. Спасибо еще раз, — он гладит Харраса. — Какое замечательное зрелище он устроил, когда его привезли в огромном ящике и поставили перед домом. Все соседи прилипли к окнам. Он их не разочаровал и показал самый длинный в мире номер отливания мочи.

Лотта смеется:

— О, Харрас!

— Нет, правда, я думал, что он никогда не закончит. Наверное, от волнения сдерживался всю поездку. Он теперь уже не так громко скулит по ночам, как вначале. Я боялся, что пес тоскует по нашему домику в зелени.

Лотта морщится.

— Тебе это будет неприятно, но я рада, что он продан. В пустом доме есть что-то жуткое. Ты уже решил, что делать с остальной мебелью? Кое-что мы оставили на время у родителей господина П.

— Наверное, пусть она побудет там, пока я не найду место, где захочу жить постоянно. Может, я скоро надолго поеду в Голливуд.

Голливуд? Лотта выдавливает из себя улыбку.

— Похоже на сон. Что планируешь там делать?

— Мне написала Марлен Дитрих. Она хотела бы, чтобы мы с ней и Штернбергом работали над музыкальным фильмом.

Лотта не может удержаться от колкости в адрес знаменитой актрисы.

— Помнишь, как она пробовалась для «Трехгрошового фильма», а Пабст ее не взял?

Курт поднимает брови.

— Если я правильно помню, он отказал ей, потому что посчитал ее ноги слишком красивыми, а ее саму — слишком высокой.

Об этом она не подумала. Лотта с раздражением смотрит на свои руки.

— Тогда пусть мебель хранится там, пока не будет ясно, где ты останешься. И, кстати, если ты встретишь симпатичного американца, за которого я могу выйти замуж, привози с собой.

Некоторое смущение не позволяет ей выразить прямо, что она практически полностью потеряла интерес к Отто.

— Господин П., к сожалению, после продажи дома задолжал нам довольно много денег. Надеюсь, когда-нибудь мы увидим его снова.

Конечно, Отто смог найти миллион отговорок, почему Курту возвращается только часть денег.

— С каких пор ты стала такой мелочной? — спрашивал он во время последней ссоры.

— Ах, если бы речь шла только о моих деньгах! Я даже подумать не могла, что ты захочешь сидеть на шее именно у Курта.

— Я не единственный, кто так делает.

— Я никогда ничего не брала без его ведома. И, кроме того, я была его женой. Это все же другое.

Отто пнул ножку стула.

— А я тот человек, который вкалывает, чтобы вывезти ваше имущество из страны. Он же может проявить хоть немного великодушия.

— Великодушия? Да ты и мизинца его не стоишь.

На этот раз никакого примирения в постели не произошло.

Лотта с сожалением смотрит на Курта.

— Мне жаль.

Он удивленно улыбается.

— Ну что ты. Кто знает, может быть, иначе все бы пропало.

— Спасибо тебе за эти слова, Курт. Как было в Италии, прекрасно? Нееры хорошо себя вели? Ты воспользовался моим советом?

— Каким советом?

— Не держать слишком долго твою лысинку на солнце…

— …чтобы я не поглупел, да? Я себя сдерживал — кроме плавания, конечно.

— Как там Нееры? — Что там с Эрикой?

— Кас вел себя странно. Где бы ни встречались эмигранты, поблизости всегда были сотрудники тайной полиции. Думаю, что они специально не скрывали слежку. Люди должны были чувствовать себя не в своей тарелке. Но я заметил, что он явно стеснялся показываться рядом со мной.

— Что за оппортунист! Думает, наверное, что это может навредить ему в Германии. — А что с Эрикой?

— Германия! Как только я выучу другой язык, и слова не произнесу по-немецки.

— Oui, bien sur. That’s the way, — бодро говорит она.

Лучше бы она разочарованно затопала.

— Всегда забываю, какой светской дамой ты стала.

Она плотно сжимает губы.

— Не смотри на меня так сердито, — говорит он, смеясь. — Я серьезно. Я радуюсь, что ты чаще выходишь на сцену.

Лотта выходит реже, чем ему кажется. Если повезет, то сможет погасить некоторые неоплаченные счета. Время, проведенное в казино, не пошло на пользу ее карьере. И когда она притворяется в роли Ангорской кошечки, что «лучше быть богатой, но счастливой», то в голове постоянно раздается голос ее матери: «Девочка, ты продолжаешь заниматься ерундой».