Рождение Европы - Жак Ле Гофф

По Фоме Аквинскому, человек — это человек целостный: он не просто Божье создание, каковое есть разумное животное, но также «общественное и политическое животное», которое, чтобы проявить свою индивидуальность, пользуется главным даром Божьим — языком. Вообще, схоласты придавали огромное значение языку, и им принадлежит почетное место в истории европейской лингвистики.

Упомяну еще одного профессора-схоласта, стяжавшего славу и вызвавшего нападки, который заслуженно занимает почетное место в длинном ряду европейских интеллектуалов со Средневековья до наших дней. Речь идет об английском францисканце Роджере Бэконе (ок. 1214 — ок. 1292), авторе тройной суммы — трактата «Opus majus, Opus minus, Opus tertium», составленного по поручению его друга и покровителя Папы Климента IV (1265–1268). Бэкон преподавал в Оксфордском университете. Философ и богослов с темпераментом борца и пророка, он имел много недругов; в их числе был, например, доминиканец Альберт Великий, на которого Бэкон яростно нападал. Бэкон придавал большое значение астрономии, которая, в сущности, была в то время астрологией, кроме того, ему принадлежит ряд технических изобретений и открытий, предвосхитивших открытия будущего, что позволяет говорить о нем как о Леонардо да Винчи XIII века.

В заключение я хочу подчеркнуть три момента, которые свидетельствуют о существенном вкладе схоластики в историю европейской интеллектуальной деятельности.

В XII веке Абеляр, один из главных предшественников схоластов, особо выделил основной урок, полученный от Аристотеля: «Первый ключ к мудрости — постоянная пытливость». Аристотель говорил, что полезно подвергать сомнению любую мысль. Тот, кто сомневается, склонен к поиску, а кто ищет — обретает истину. Тот же Абеляр сказал в своем «Диалоге между философом, иудеем и христианином»: «Каков бы ни был предмет спора, разумное доказательство имеет больший вес, чем ссылка на целый список авторитетов». Сомнение Абеляра, которое станет сомнением схоластов, занимает, таким образом, решающее место среди новых форм европейского критического духа, впервые появившегося и до сих пор определяющего европейскую мысль, духа, который в XX веке Антонио Грамши воплотил в концепции интеллектуального критицизма.

Второе замечание касается обстоятельства, справедливо отмеченного Аленом де Либера, который говорит, что схоластика принесла с собой «великое интеллектуальное освобождение»; иначе говоря, схоластика внесла в европейскую интеллектуальную традицию представление о том, что знание есть освобождение.

Наконец, своим стремлением упорядочить идеи и представить знания и рассуждения в возможно более ясном виде средневековая схоластика если не создала, то укрепила вкус к порядку и ясности, обычно приписываемый Декарту, которого очень часто представляют революционером, осуществившим переход к новому европейскому мышлению. У Декарта были предшественники, профессора-схоласты, и сам он — блестящий отпрыск средневековой схоластики.

Лингвистическая Европа: латынь и местные языки

В университетах преподавание велось на латыни. Латынь оставалась языком знания, и ее абсолютное преобладание подкреплялось тем, что христианскую литургию также служили на латыни. Но за последние столетия существования Римской империи, между I и IV веками, латынь эволюционировала настолько, что специалисты выделяют «позднюю латынь» как особую разновидность; в частности, по мере того как приходили в упадок школы, массы мирян постепенно начинали говорить на языках, которые были уже вовсе не латынью. Поэтому историки задались вопросом, когда же именно перестали говорить на латыни и перешли на так называемые местные языки. С другой стороны, народы, обращенные в христианскую веру и влившиеся в христианский мир, говорили на других языках, в основном германских, а латыни учились только клирики и элита. Считается, что в IX веке миряне уже не говорили на латыни, и рождение вульгарных, то есть народных, языков часто связывают со знаменитым документом, «Страсбургской клятвой», — ее дали в 842 году два сына императора Людовика Благочестивого на двух языках, из которых один был прообразом французского языка, а второй — немецкого. Внутри структур, общих для всей Западной Европы, постепенно складывались структуры национальные — так формировалось политическое устройство Европы. Церковь признала законность этих языков. Прежде Отцы Церкви признавали три основных языка — еврейский, греческий и латынь. Однако Августин подчеркивал, что нет языка, который был бы лучше других: таков смысл Пятидесятницы, когда Святой Дух снабдил апостолов даром ко всем языкам, без всякой дискриминации или иерархии. Отступление латыни на второй план заставляло религиозных и политических вождей раннего Средневековья принимать важные решения в области языка. Синод города Франкфурта в 794 году объявил в духе Августина: «Пускай никто не думает, что Богу можно поклоняться лишь на трех языках. Богу поклоняются на всех языках, и человеку воздается, если просьба его справедлива». Но важнее всего было решение Турского собора 813 года, призывавшее проповедников произносить проповеди на народных языках: «Пускай каждый потрудится перевести свои речи понятным образом на народный язык, романский или германский, чтобы все могли без труда уразуметь, о чем говорят». Этот текст считается «актом рождения национальных языков». В XIII веке эти местные языки эволюционировали еще больше, хотя эволюция продолжалась до самого конца Средневековья; но главное, местные языки из чисто разговорных превратились также и в письменные. Возможность писать на различных народных языках привела к появлению литератур на этих языках. И литературы эти нередко порождали шедевры — песни о деяниях, куртуазные романы, фаблио[34]. Каким образом это вавилонское смешение, языковое и литературное, могло вписаться в новую, общую Европу? Вдобавок, та латынь, которой пользовались схоласты, не была ни классической, ни разговорной латынью. Схоластическая латынь была искусственной латынью. Но она еще долгое время оставалась пригодной для академических трудов, для богословия, философии, рассуждения; этот, по выражению Кристины Морманн (Mohrmann), «технический язык внутри абстрактного языка» служил основным инструментом европейской мысли. Но это был язык Европы элитарной.

Эволюция простонародных местных наречий («langues vernaculaires», от слова verna, в древности означавшего «раб») была долгим процессом. Решающим этапом их становления стало развитие письменности на этих языках, в частности создание на них юридических документов и появление литературы. И опять-таки, решающие изменения произошли в XII и XIII веках. Возрастание роли этих языков связано с развитием государств, и этот процесс пришелся на XII–XVI века, а его пик — на XIII век.

После тысячного года местные наречия сгруппировались, соответственно своему происхождению, в небольшое число языковых общностей. Прежде всего, следует выделить языки, произошедшие от латыни и оставшиеся относительно близкими к ней. Это были романские языки, в первую очередь французский, иберо-романские и итальянский.

Французский возник как сплав латыни и одного из германских наречий — франкского. Частичная унификация диалектов, на которых говорили в Галлии, привела к возникновению двух языков: окситанского (на юге) и северофранцузского. В области распространения северофранцузского выделился франсийский диалект. В XIII веке этот диалект, использовавшийся при дворе французских королей, которые выступали одновременно и политическими вождями, и покровителями культуры, возобладал сначала в Северной Франции, а потом, вследствие побед, завоеваний и укоренения французов-северян на юге страны, вытеснил оттуда окситанские диалекты.

Необычным был случай Англии, потому что в ней до XV века уживались три языка. В результате норманнского завоевания Британии в 1066 году к древнеанглийскому, на котором говорили англосаксы, добавился французский в форме англо-нормандского диалекта и, само собой, латынь. В то время как английский побеждал в низших слоях общества и достиг состояния, предшествующего стадии национального языка (первым королем Англии, говорившем на нем, был Эдуард I; 1272–1307), французский вплоть до XV века оставался языком власти и аристократов, языком модным. Знатные семейства отправляли своих отпрысков учиться в Нормандию, чтобы они заговорили на хорошем французском.

Унификация немецкого была еще более сложной. Само понятие немецкого языка сложилось поздно, и слово deutsch в XII веке употребляли нерешительно. С точки зрения языка территория Германии была поделена между нижненемецким, средненемецким, верхненемецким и фризским языками; имелся еще небольшой славянский — серболужицкий — анклав.

Политическая и этническая ситуация на Пиренейском полуострове также привела к особому сочетанию главных языков или диалектов, зачастую обусловленному политикой. После исчезновения мосарабского языка, который представлял собой смесь христианских диалектов и арабского языка («мосарабский» происходит от слова «муста’раб» или «муста’риб», что значит «делающийся арабским», «становящийся арабским»), в XIII веке кастильский диалект вытесняет большинство других диалектов, бытовавших на полуострове, таких как леонский и галисийский (за которым, однако, сохранилась роль поэтического языка в пределах всего полуострова). Остались только каталанский и португальский; то есть, унификация происходила в пользу кастильского диалекта.