Поющие пески. Дело о похищении Бетти Кейн. Дитя времени - Джозефина Тэй

Письмо было послано из Лондона в четверг утром.

Глава XIV

«Дорогой господин Грант!

Или, может быть, я должен говорить «инспектор»? О да, я знаю об этом. Мне не понадобилось много времени, чтобы это открыть. Мой великолепный Махмуд как детектив превосходит любого из ваших многообещающих любителей с Эмбэнкмент. Однако я не буду обращаться к вам официально, ибо это частное письмо. Я пишу вам, как некто исключительный другому исключительному человеку, равно достойному внимания. По правде говоря, я предоставляю эти факты вам, а не прессе, ибо вы являетесь единственным англичанином, который на какое-то время привел меня в восхищение.

И, разумеется, потому, что я уверен в вашей заинтересованности.

Сегодня утром я получил письмо от моего коллеги Пола Кинси-Хеуита, извещающее о его открытии в Аравии. Письмо было послано из редакции «Морнинг Ньюз» по его просьбе. Оно должно было предшествовать публикации этого известия в завтрашнем выпуске. Жест вежливости, за который я ему благодарен. По иронии судьбы молодой Кенрик намеревался рассказать о существовании долины также и ему. Я часто виделся с молодым Кенриком во время его пребывания в Лондоне и не мог увидеть в нем чего-либо, предвещающего столь великое будущее. Он был очень заурядным молодым человеком. Он проводил дни в бездумных полетах на механическом приспособлении над пустынями, которые люди покоряли исключительно дорогой мужества и мучений. Голова у него была полна планов: я должен был обеспечить ему транспорт, а он бы повел меня к этой своей находке. Разумеется, это был абсурд. Я прожил жизнь и стяжал славу в пустыне не для того, чтобы меня вел к открытию какой-то наблюдатель за приборами родом из плимутских переулков, которому я вдобавок должен был обеспечить транспорт и нанимать верблюдов. Этот юнец, который благодаря капризу климата, благодаря географической случайности наткнулся на одно из величайших открытий в мире, не должен был питать иллюзий насчет того, что он увенчает себя лаврами за счет тех людей, которые посвятили исследованиям свою жизнь.

Настолько, насколько я мог его оценить, единственным достоинством этого молодого человека (почему Вы посвящаете столько внимания столь неинтересному случаю массового человеческого производства?) была огромная сдержанность. Разумеется, в разговоре. Я прошу вас хорошо меня понять. А с моей точки зрения это было важно, чтобы он и впредь не распускал язык, который он до того держал за зубами.

Поскольку он договорился о встрече с другим таким же, как он, четвертого в Париже (бедная, прекрасная Лютеция,[13] по-прежнему насилуемая варварами), у меня было менее двух недель, чтобы все организовать. Собственно говоря, мне даже не надо было двух недель. В случае необходимости я мог достичь своей цели за два дня.

Когда-то, когда я ехал на ночном поезде в Шотландию, то не лег спать, потому что хотел написать несколько писем и отослать их в Кру, где поезд делает первую остановку. Отослав письма и глядя на платформу, я подумал, до чего легко было бы незаметно покинуть поезд. Проводник принял новых пассажиров, а после вернулся к своим делам. Поезд стоял у совершенно пустой платформы, пока загружали багаж в очень отдаленные вагоны. Некто, кому бы удалось доехать столь далеко незамеченным, мог бы выйти из поезда, и никто никогда бы не узнал, что он в нем был.

Воспоминание об этом было одной из двух основ моей идеи.

Второй основой были бумаги Шарля Мартэна, имевшиеся в моем распоряжении.

Шарль Мартэн был моим механиком. Он был единственным европейцем и единственным техником (как это слово тоскливо-подходяще), которого я когда-либо брал к себе на работу. Я нанял его для моей наименее удачной, наполовину механизированной экспедиции, ибо мои арабы (к сожалению, несмотря на то, что они могут всему научиться молниеносно!) не обладали техническими способностями. Мартэн — это отвратительное создание. Его интересовало лишь внутреннее сгорание. Он увиливал от обязанностей по лагерю. Поэтому я не сожалел, когда он умер в самом сердце пустыни. Тем временем машины оказались более помехой, чем помощью, и мы решили их бросить. Мартэн все равно уже ни на что не годился. (Нет, я не связан с его смертью; в этом случае Небо само сделало свое дело.) Никто не спросил о его бумагах, и, поскольку маршрут экспедиции вел от побережья к побережью, я уже не вернулся в тот город, в котором его нанял. Его бумаги лежали в моем багаже, как нечто, не интересующее ни меня, ни кого-либо другого, и вернулись со мною в Англию.

Я вспомнил о них, когда понадобилось заткнуть рот молодому Кенрику. Кенрик был очень похож на Шарля Мартэна.

Кенрик составил такой план, что он выступит в роли Картера и Патерсона Востока, а после я к нему присоединюсь, и мы вместе организуем нашу экспедицию. Он часто приходил ко мне на Бритт Лейн, чтобы обсуждать маршруты и упиваться перспективой ожидающего его будущего. Меня забавляло, когда он болтал эту свою ерунду, в то время как я уготовил для него совершенно иную дорогу к бессмертию.

Он запланировал отъезд в Париж на ночном пароме, третьего. Как мне показалось, он «коллекционировал» паромы. Он готов был прибавить много миль пути, чтобы переправиться через ручей, через который мог бы перейти по мосту, стоящему в двух шагах от него. Я думаю, что паром до Дувра был его двухсотым. Когда он сказал мне, что забронировал койку на железнодорожном пароме, я тотчас же после его ухода забронировал на этот же вечер спальное купе до Скоона на фамилию Шарля Мартэна.

Во время следующей нашей встречи я сказал, что уезжаю в Шотландию в тот же самый вечер, в который он уезжает в Париж, и предложил, чтобы он оставил свой багаж (у него было всего лишь два чемодана) в камере хранения на вокзале Виктория, поужинал со мной на Бритт Лейн и после проводил меня на Юстон.

Ему всегда доставляло большое удовольствие выполнить какую-нибудь мою просьбу. На ужин у нас было блюдо из риса, котлет и абрикосов. Махмуд научил госпожу Люкас, как делать нечто такое (нужно все это вместе долго тушить, чтобы все блюдо пропиталось запахом абрикосов). Потом Махмуд отвез нас на Юстон. На вокзале я послал Кенрика получить мой билет в спальный вагон, а сам пошел отыскать свое купе. Потом я стоял на платформе и ждал Кенрика. Если бы случайно Кенрик удивился, почему я еду под именем Шарля Мартэна, то я мог ему объяснить, что мне приходится непременно ехать инкогнито, что при моей популярности было вполне понятно. Но он не упомянул об этом.

Я почувствовал, что боги на моей стороне, когда увидел, что проводник — это Старик Джогурт. Вы не знаете Старика Джогурта. Он никогда за все время своей карьеры не удостоил своим интересом ни одного пассажира, пусть даже и самого важного. Когда он на службе, его единственная цель заключается в том, чтобы закрыться в своем купе в первый подходящий для этого момент и лечь спать.

У нас было менее пяти минут до отхода поезда. Некоторое время мы разговаривали, стоя у наполовину открытой двери купе, причем Кенрик стоял лицом к коридору. Вскоре он сказал, что будет лучше, если он уже выйдет, потому что иначе его отвезут в Шотландию. Я показал ему на свой маленький несессер, который лежал на сиденье, и сказал: «Когда ты откроешь этот чемодан, то найдешь кое-что для себя. На память до следующей встречи».

Он наклонился с почти что детским прилежанием, чтобы расстегнуть оба замка. Положение было идеальным. Я вытащил из кармана самое совершенное оружие из всех, что когда-либо были изобретены человеком для обезвреживания ничего не подозревающего противника. У первобытного человека в пустынных странах не было ни ножа, ни ружья, однако он сделал своим слугой песок. Достаточно тряпки и пары горстей песка, и череп трескается, как яичная скорлупа. Трескается очень пристойно, без крови и других следов. Он только кашлянул и упал вперед, на чемодан. Я закрыл дверь и запер ее. Потом я проверил, не идет ли у него носом кровь. Не шла. Я стащил его с постели и запихал под нее. Это была моя единственная ошибка. Только половина пространства под постелью была свободна, вторая же половина была занята какими-то устройствами, и, несмотря на то, что Кенрик был худой и маленький, я не мог убрать его ноги из поля зрения. Поэтому я снял свой плащ и бросил его так, чтобы он свисал вниз и закрывал ноги. Потом я уложил складки плаща так, чтобы они выглядели естественно, и тогда услыхал свисток. Я положил билет в одну сторону вместе со спальным билетом на маленькую полочку под зеркалом, где мог их увидеть Джогурт, и по коридору перешел в туалет. Ничто никого не интересовало, кроме самого отъезда. Я заперся в туалете и ждал.

Где-то минут через двадцать я услышал стук поочередно закрываемых дверей, что означало, что Джогурт совершает свой обход. Когда я услышал его в смежном с туалетом купе, я начал шумно мыться. Немного позже он постучал в дверь и спросил, не я ли пассажир из «Би-семь». Я оказал, что да. Он объявил, что он нашел мои билеты и что он взял их. Я услышал, как он перешел в следующий вагон и начал этот свой стук дверьми там. Тогда я пошел в «Би-семь» и заперся.