Поющие пески. Дело о похищении Бетти Кейн. Дитя времени - Джозефина Тэй

Его ждало разочарование: дом оказался уродлив. Все там было немножко не так, как хотелось бы: окна неправильного размера, слишком широкая дверь, слишком высокие ступени и в целом у дома было хмурое выражение. Пока Роберт шагал через двор к негостеприимной двери, он догадался, что ему напомнил этот дом: собаку, внезапно разбуженную шагами прохожего и еще не знающую, что делать — накинуться на него или попросту залаять. «Что вам тут надо?» — вот с каким выражением глядел на чужака этот дом.

Он не успел позвонить, как на пороге появилась не горничная, а сама Марион Шарп.

— Я увидела вас в окно, — сказала она, протягивая ему руку, — и боялась, что вы позвоните: мама обычно отдыхает в это время. Я надеюсь, что нам удастся поговорить до ее пробуждения. Хоть бы она никогда ничего об этом не узнала! Не могу выразить, как я вам благодарна за ваш приезд!

Роберт пробормотал что-то в ответ и тут только заметил, что глаза у нее вовсе не цыганские, черные, как он думал, а серо-карие. Она ввела его в дом, и он, кладя свою шляпу на комод в передней, обратил внимание на старый, потертый ковер.

Инспектор Хэллам пристроился на краешке вышитого бисером сиденья стула и выглядел смущенно. А у окна, чувствуя себя весьма и весьма свободно, восседал на старинном стуле Скотленд-Ярд в лице молодого человека в прекрасно сшитом костюме.

Оба встали, и Роберт поздоровался с Хэлламом.

— Значит, вы знакомы? — спросила Марион Шарп. — Ну, а это инспектор Грант из Скотленд-Ярда.

Пожимая Роберту руку, Грант сказал:

— Рад, что вы приехали, мистер Блэр, не только за мисс Шарп, но и за себя.

— За себя?

— Если бы мисс Шарп не имела поддержки, пусть даже просто дружеской, мне было бы трудно продолжать. Но вы адвокат, и тем лучше!

— В чем вы ее обвиняете?

— Мы ни в чем ее не обвиняем… — начал было Грант, но Марион его перебила:

— Предполагается, что я кого-то похитила и избила.

— Избила?

— Именно. Избила ее в кровь, до синяков.

— Ее?

— Девочку. Она сейчас там, за воротами, в машине.

— Разрешите я объясню, — мягко предложил Грант.

— Хорошо, — согласилась мисс Шарп, — объясняйте. Это ведь ваша версия!

«Интересно знать, — подумал Роберт, — уловил ли Грант насмешку в ее тоне?» Роберта несколько удивило присутствие духа мисс Шарп, позволившей себе насмешливо разговаривать с представителем Скотленд-Ярда. А по телефону она не казалась такой выдержанной и смелой. Тогда в голосе ее звучало отчаяние. Быть может, присутствие союзника подбодрило ее, а быть может, у нее попросту открылось второе дыхание.

— Как раз перед Пасхой, — заговорил Грант в сжатой и точной полицейской манере, — девочка по имени Элизабет Кейн, живущая со своими опекунами около Эйльсбери, поехала на каникулы к своей замужней тете в Мэйншил, в окрестности Ларборо. Она отправилась туда автобусом, потому что автобусы из Лондона в Ларборо, проходящие через Эйльсбери, также проходят через Мэйншил. Таким образом, она могла сойти с автобуса в Мэйншиле, откуда всего три минуты ходьбы до дома ее тети. Если бы она ехала поездом, ей пришлось бы выйти в Ларборо и затем ехать в обратном направлении. В конце недели ее опекуны мистер и миссис Уинны получили от нее открытку, в которой говорилось, что ей живется у тети весело и она собирается побыть тут еще. Опекуны поняли, что девочка решила остаться в Мэйншиле до конца школьных каникул, то есть еще на три недели. Но, когда она не явилась домой к началу школьных занятий, опекуны решили, что она просто разленилась, и написали тете, чтобы та отправила девочку домой. Но тетя, вместо того чтобы позвонить по телефону из ближайшего почтового отделения, сообщила Уиннам в письме, что племянница уехала от нее уже две недели назад. Обмен письмами занял большую половину следующей недели, и когда опекуны; обратились в полицию, то в общей сложности девочка отсутствовала уже три недели. Полиция приняла меры к розыску, но тут девочка явилась сама. Однажды ночью она пришла домой в платье на голое тело, без чулок, в одних башмаках, еле волоча ноги от усталости.

— Сколько ей лет?

— Пятнадцать, вернее, почти шестнадцать. Она сказала, что ее похитили, увезли в автомобиле. И это все, что опекуны смогли от нее добиться за два дня. Она была в полубессознательном состоянии. Примерно через двое суток она пришла в себя и тогда рассказала им…

— Им?

— Ну да, своим опекунам, Уиннам. Полиция намеревалась расспросить ее саму, но девочка так нервничала при упоминании о полиции, что пришлось от непосредственного контакта отказаться и довольствоваться тем, что она рассказала домашним. По ее словам, когда она ждала на перекрестке в Мэйншиле, рядом остановился автомобиль, в нем сидели две женщины. Та, что помоложе, была за рулем и предложила девочке довезти ее.

— Девочка была одна?

— Да.

— Почему же никто ее не провожал?

— Дядя работал, а тетку какие-то друзья попросили быть крестной матерью их младенца, и она в тот день отправилась на крестины… Девочка сказала, что ждет лондонский автобус, но женщины сообщили ей, что автобус уже ушел, и она им поверила. Она и сама боялась, что опоздала к автобусу, а было уже четыре часа, шел дождь, начинало темнеть. Женщины предложили довезти ее до местечка, название которого она не разобрала, откуда через полчаса пойдет автобус к Лондону. Девочка с благодарностью приняла это предложение и села рядом со старой женщиной… Дождь заливал стекла. Впрочем, девочка не обращала внимания на дорогу и рассказывала своей соседке о себе. Когда, наконец, она огляделась, уже совсем стемнело и казалось, что они едут уже очень долго. Тут она стала благодарить дам за их доброту, что они ради нее отклонились от своего пути, но женщина помоложе, которая до сих пор молчала, заявила, что нет, вовсе они не отклонились, они едут к своему дому, и предложила девочке зайти выпить кофе и перекусить, а затем ее отвезут к автобусу… Зачем, мол, двадцать минут под дождем ждать автобуса, когда за это время можно обогреться и поесть? Девочка согласилась. Они въехали в ворота, но было слишком темно, чтобы разглядеть дом. Девочку ввели на кухню…

— На кухню? — переспросил Роберт.

— Да. Старая женщина поставила на плиту кофейник — разогреть кофе, а другая стала делать бутерброды. Пока они пили и ели, старая дама сообщила, что у них сейчас нет горничной и, быть может, девочка согласится поработать у них хоть немного. Та наотрез отказалась. Женщины настаивали… Сказали, пусть хоть поднимется наверх, посмотрит, в какой славной комнатке ей предстоит жить, если она здесь останется… Девочка говорит, что в ту минуту она была такой усталой и растерянной, что подчинилась. Она помнит, что первый марш лестницы был застлан ковровой дорожкой, на втором же дорожки не было, а было под ногами «что-то твердое». И это все, что она запомнила, пока не проснулась следующим утром на узкой и низкой кровати в чердачной голой комнате. На девочке осталась лишь комбинация и никаких следов ее одежды. Дверь заперта, маленькое круглое окно — тоже. Во всяком случае…

— Круглое окно, — повторил Роберт с чувством какой-то неловкости.

— Да, круглое, — подтвердила Марион. — Круглое окно в крыше.

…Когда Роберт подходил к дому, у него мелькнула мысль: «До чего ж неудачно всажено в крышу это круглое оконце». Поэтому слова Марион показались ему вполне достаточным комментарием…

Грант по своему обыкновению сделал вежливую паузу и продолжал:

— Скоро более молодая женщина явилась с миской каши. Девочка отказалась есть, потребовав, чтобы ей вернули одежду и отпустили. Женщина ответила, что, мол, будешь есть, когда проголодаешься, и, оставив миску, ушла. Девочка просидела одна до вечера. Затем снова пришла эта женщина, принесла поднос с чаем и свежими булочками и вновь стала уговаривать девочку поработать горничной. Девочка снова отказалась. По ее словам, эти уговоры и даже угрозы продолжались несколько дней. Наконец она решила разбить окошко, выбраться на крышу и позвать на помощь какого-нибудь прохожего или бродячего торговца. К сожалению, единственным орудием был стул, и девочке не удалось разбить стекло, оно лишь треснуло. И тут ворвалась молодая женщина. Она выхватила у девочки стул, избила ее, унесла стул, затем вернулась с хлыстом и вновь стала бить девочку, пока та не потеряла сознание. На следующий день появилась старуха с охапкой постельного белья и заявила, что если девочка не хочет работать, то пусть хотя бы займется починкой. Если же и это не будет делать, то не получит еды. Но девочка слишком скверно себя чувствовала, чтобы взяться за шитье, и ей не дали есть. На другой день ее вновь собирались избить, если она не возьмется за починку. Она починила кое-что из белья и ей дали тушеного мяса на ужин. Так продолжалось несколько дней, и, если девочка шила плохо или мало, ее лишали пищи и били. Однажды старуха принесла ей, как обычно, тарелку с тушеным мясом и ушла, оставив дверь незапертой. Девочка немного подождала, решив, что это ловушка, но затем выбралась на лестничную площадку. Было тихо, и она сбежала вниз по ступенькам. Из кухни раздавались голоса обеих женщин. Девочка кинулась к входной двери, тоже оказавшейся незапертой, и выскочила в ночную тьму…