Отпрыск королевы-ведьмы - Сакс Рохмер

Майра с наигранной серьезностью покачала головой.

– Ты не должен позволять мистеру Сондерсону услышать тебя, – сказала она. – Его орхидеи – это его дети. Сама их таинственность завораживает его – и это действительно очень увлекательно. Смотреть на одну из этих бесформенных луковиц и размышлять о том, какое цветение она даст, почти так же захватывающе, как читать сенсационный роман! Сейчас у него растет одно растение, оно зацветет где-то на этой неделе, и он безумно рад этому.

– Где он его взял? – спросил Кеан без всякого интереса.

– Он купил его у человека, который почти наверняка украл его! В посылке было шесть луковиц; выжили только две, и одна из них гораздо более развита, чем другая; она такая высокая…

Она вытянула руку, указывая на высоту около трех футов от земли.

– Цветок еще не расцвел?

– Нет. Но бутоны огромные, гладкие, яйцевидной формы, кажутся готовыми лопнуть в любой момент. Мы называем цветок "Тайна", и это моя особая забота. Мистер Сондерсон показал мне, как ухаживать за ним, и если окажется, что это новый вид – что почти наверняка, – он собирается выставить его и назвать в мою честь! Будешь ли ты гордиться тем, что у вас тебя есть орхидея, названная в честь…

– В честь моей жены? – заключил Кеан, схватив ее за руки. – Я никогда не смогу гордиться тобой больше, чем сейчас…

Лицо в павильоне для орхидей

Доктор Кеан подошел к окну со старомодными свинцовыми стеклами. У кровати стояла лампа, и он наклонил абажур так, чтобы свет падал на бледное лицо пациентки – Майры Дюкен.

Два дня произвели в ней ужасную перемену. Она лежала с закрытыми глазами и осунувшимся лицом, на котором играли зловещие тени. Ее дыхание было едва уловимым. Репутация доктора Брюса Кеана была вполне заслуженной, но этот случай озадачил его. Он знал, что Майра Дюкен умирает у него на глазах; он все еще мог видеть искаженное агонией лицо своего сына Роберта, который в этот момент ждал, полный невыносимого ожидания, внизу, в кабинете мистера Сондерсона; но при этом он был беспомощен. Он выглянул из вплетенного в розы окна через кустарник, туда, где лунный свет мерцал среди деревьев.

Там были павильоны с орхидеями; и, повернувшись спиной к кровати, доктор Кеан долго стоял, задумчиво наблюдая за далекими отблесками отраженного света. Крейг Фентон и сэр Элвин Гроувз, с которыми он консультировался, только что ушли. Природа болезни Майры Дюкен крайне озадачила их, и они ушли, озадаченные.

Внизу Роберт Кеан расхаживал по кабинету, гадая, переживет ли его рассудок этот последний удар, который угрожал ему. Он знал, и его отец знал, что в основе этой странной болезни лежит нечто зловещее – болезнь, которая началась в тот день, когда Энтони Феррара в последний раз посетил дом.

Вечер был невыносимо жарким; ни один ветерок не шевелил листву; и, несмотря на открытые окна, воздух в комнате был тяжелым и безжизненным. Слабый аромат, обладающий какой-то сладостью, но все же невыразимо отвратительный, донесся до ноздрей. Очевидно, он медленно проникал в дом. Жильцы так привыкли к нему, что вообще не замечали этого.

Доктор Кеан в тот вечер был занят в комнате больного, сжигая какой-то острый препарат, к изумлению медсестры и консультантов. Теперь едкие пары его пастилок улетучились из окна, и слабый сладкий запах был так же заметен, как и всегда.

Ни один звук не нарушал тишины в доме; и когда медсестра тихо открыла дверь и вошла, доктор Кеан все еще стоял, задумчиво глядя в окно в направлении орхидей. Он повернулся и, подойдя к кровати, склонился над пациентом.

Ее лицо было похоже на белую маску; она была совершенно без сознания и, насколько он мог видеть, не изменилась ни к лучшему, ни к худшему. Но ее пульс был немного слабее, и доктор подавил стон отчаяния, потому что у этой таинственной прогрессирующей слабости мог быть только один конец. Весь его опыт подсказывал ему, что, если ничего нельзя будет предпринять – а все предпринятые до сих пор меры оказались тщетными, – Майра Дюкен умрет на рассвете.

Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты, прошептав медсестре несколько слов наставления. Спустившись по лестнице, он прошел мимо закрытой двери кабинета, не смея думать о сыне, который ждал внутри, и вошел в столовую. Там горела единственная лампа, и тощая фигура мистера Сондерсона смутно вырисовывалась там, где он сидел на подоконнике. Кромби, садовник, стоял у стола.

– Итак, Кромби, – тихо сказал доктор Кеан, закрывая за собой дверь, – что это за история с орхидеями и почему ты не упомянул об этом раньше?

Мужчина упорно смотрел в полумрак комнаты, избегая взгляда доктора Кеана.

– Поскольку у него хватило смелости признаться, – перебил мистер Сондерсон, – я упустил из виду этот вопрос, но он боялся говорить раньше, потому что ему нечего было делать в оранжереях. – Его голос внезапно стал свирепым, – он знает это достаточно хорошо!

– Я знаю, сэр, что вы не хотите, чтобы я мешал орхидеям, – ответил мужчина, – но я рискнул войти только потому, что мне показалось, что я увидел там движущийся свет…

– Чушь! – огрызнулся мистер Сондерсон.

– Прости меня, Сондерсон, – сказал доктор Кеан, – но сейчас рассматривается вопрос более важный, чем благополучие всех орхидей в мире.

Сондерсон сухо кашлянул.

– Ты прав, Кеан, – сказал он. – Я не должен был выходить из себя из-за такого пустяка, в такое время, как это. Рассказывай свою историю, Кромби, я не буду перебивать.

– Значит, это было прошлой ночью, – продолжал мужчина. – Я стоял у двери своего коттеджа и курил трубку, прежде чем лечь спать, когда увидел слабый свет, движущийся над павильонами с орхидеями…

– Отражение луны, – пробормотал Сондерсон. – Мне очень жаль. Давай, Кромби!

– Я знал, что некоторые орхидеи были очень ценными, и я думал, что у меня не будет времени позвать вас; кроме того, я не хотел беспокоить вас, зная, что у вас и так достаточно забот. Поэтому я выбил трубку, положил ее в карман и пошел через кустарник. Я снова увидел свет – казалось, он перемещался из первого павильона во второй. Я не мог разглядеть, что это было.

– Это было похоже на свечу или карманный фонарь? – дернулся доктор Кеан.

– Ничего подобного, сэр; более мягкий свет, больше похожий на светлячка, но гораздо ярче. Я обошел павильон и попробовал открыть дверь, но она была заперта. Потом я вспомнил о двери в другом конце и срезал путь по тропинке между павильонами и стеной,