Лед и пламя - Франсуаза Бурден

– Да что он там будет делать, бог ты мой! Перестань, наконец, мне его бросать, как собаке кеглю, с криком «Апорт!». Он не способен ни на малейшее усилие, и ты это знаешь.

– Не могу я его бросить. Это все-таки мой пасынок. Амели никогда мне не простит, если я ничего не попытаюсь для него сделать.

– Мы уже пытались.

– Надо продолжать.

– Продолжай, если хочешь. А я все – умываю руки.

– Нет, Скотт. Ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу.

Они снова перешли к сражению, снова становились врагами.

– Ты хотел бы, чтобы я создал фиктивную должность для него, да еще и с жалованьем, бесполезную и разорительную, только чтобы угодить твоей жене? Ты меня об этом спрашиваешь? Я больше не узнаю тебя! Когда-то ты славился своим строгим управлением делами, даже мне ты никогда не давал спуска, не прощал пустой траты времени! Дэвид работает здесь за троих, получая ничтожные гроши, а мы должны содержать Джона, который будет пальцем в носу ковырять? Мне кажется, я все это вижу во сне! Неужели ты так низко пал, что дрожишь перед женщиной, которая управляет тобой с помощью кнута?

Пощечина, которую Скотт получил, заставила его вздрогнуть всем телом. Ошеломленный ударом, он посмотрел на бледного как мел Ангуса, который пробормотал:

– Сожалею.

Скотт отвернулся, шагнул прямо к двери, где задержался на секунду, чтобы сказать:

– Надеюсь, что она того хоть стоит, – бросил он полушепотом. – Иначе какой кошмар…

– Постой!

Ангус хотел было удержать его, но почувствовал, что не может оторвать ног от земли. Как посмел он ударить сына? Почему не смог сдержаться? Ответ был очевиден: обвинив его в том, что он ведет себя, как пудель, перед Амели, Скотт коснулся самого его чувствительного места, и Ангус не смог выдержать унижения. Но ведь и сын уже не был маленьким мальчиком, в двадцать шесть лет он мог счесть пощечину недопустимой и не простить. В детстве Ангус никогда не поднимал на него руку. Он призывал его к порядку, лишь принимая суровый вид и повышая тон, только так и не иначе. Позже, когда Скотт стал подростком, менее управляемым даже для него, он отправил его в пансион, где другие занялись его воспитанием и дисциплиной. А став взрослым, Скотт всегда демонстрировал безупречно уважительное поведение как по отношению к отцу, так и к Мойре и Дэвиду. Он всегда вел себя как хорошо воспитанный молодой человек, хотя и необязательно был согласен со своим собеседником. И вот сам Ангус продемонстрировал ему худший пример потери хладнокровия!

Страшно расстроенный, он наконец смог пошевелиться и подошел к окну. В конце аллеи едва показались задние фонари джипа и тут же исчезли. Скотт возвращался в Глазго, несомненно, он был в бешенстве, вне себя от обиды, а их отношения с Амели были окончательно испорчены.

– Неужели я действительно становлюсь стариком? – спросил Ангус свое отражение в стекле.

Ангус считал, что сексуальное удовлетворение жены было частью его супружеских обязанностей, но это уже не говорило о том, что он видел в этом и собственное удовольствие. Он просто не хотел, чтобы она печалилась или тосковала по этому поводу, что могло быть естественнее? Тем не менее выражения сына, как «ты низко пал» или «ты дрожишь перед этой женщиной», вывели его из себя, потому что в них была доля правды. Он и сам знал это, и Скотт тоже знал. И то, что сын презирал его за это, было для него невыносимо. Всю жизнь он старался быть образцом для подражания, настоящим лидером клана. Разве не он спас своего двоюродного брата Дэвида, разве не позаботился о сестре Мойре? Он был бароном, истинным представителем славного шотландского рода, владельцем значительного поместья. Ангус прекрасно содержал его и хорошо вел дела, показал себя достойным мужем после смерти первой жены, выдержав свое вдовство без жалоб, а затем передал эстафету единственному сыну с чувством исполненного долга. До сих пор он гордился собой. Но встретившись с Амели – он слегка склонил голову, как можно было это отрицать? – и взвалив на свои плечи заботу о пасынках, детях другого мужчины, он никогда не забывал об этом: он создал проблемы Скотту и поссорился с ним, дойдя до этой невероятной пощечины. Он стал обращаться с сыном как с противником, чтобы поддержать Джона, парня, который мало чего стоил и который ему не нравился. Все это было противоестественно, абсурдно.

Из его рта вырвался глубокий вздох, покрывший окно туманом. Что ему сделать, чтобы исправить эту дикость? Во-первых, никому об этом не говорить. Ни Мойре, которая возненавидит его за это, ни Амели, которая только обрадуется. Ибо правда состояла в том, что она действительно ненавидела Скотта, только вынужденно терпела его. Несмотря на это, она не переносила никакой критики со стороны Ангуса относительно Джона или Филипа. Она была несправедливой, как львица, защищала своих детенышей, но можно ли было ее в этом обвинять? Ведь она наверняка тоже жила в вечном страхе, что Ангус откажет ей в помощи, перестанет платить за их учебу. Поскольку все проблемы она была вынуждена решать сама, разве не удивительно, что ей приходилось прибегать к шантажу своими ласками, ее единственному оружию?

Внезапно почувствовав себя очень уставшим, Ангус отогнул обшлаг рукава, чтобы посмотреть на часы. Приближалось время ужина, он должен был присоединиться к остальным и выглядеть бодрым.

– Да, нелегко порой увеличить семью, – проговорил он напоследок.

Но Ангус был лишен иллюзий и отныне отказывался себе лгать: держать в объятиях молодую и аппетитную женщину – вот была главная причина, а может, и единственная, толкнувшая его на второй брак. Гладить нежную кожу ее бедер, сомкнуть руки на ее груди, прижаться к ней, одурманенным ее запахом. Конечно… он был готов на любые уступки ради этих мгновений! До нее он был одиноким вдовцом в Глазго. Тогда он ощущал себя стариком, почти импотентом, конченым человеком. А рядом с Амели он был полон сил и гордился этим.

Он выключил свет и вышел из кабинета, даже не выкурив сигары, которой хотел насладиться в обществе Скотта. Как бы то ни было, он еще будет иметь возможность сделать это, как только сын успокоится. Но на это, а он хорошо знал Скотта, могло потребоваться время. А пока ему придется отвечать на вопросы Амели насчет будущего Джона и высказывать мнение по поводу намечавшейся поездки Кейт и Нила Мюррея. Так пусть хоть малышка порадуется, она была единственным не доставлявшим никому затруднений человеком в этом не вполне благополучном сводном семействе.

6

Томас, отец Мэри, пригласил Скотта в один из самых известных ресторанов Эдинбурга, The Grine Store