Добродетели (ноябрь 2008) - журнал Русская жизнь

Основа- то она основа. Но тот же самый народ в охотку пел песни, где каждая вторая -как раз про девку, которая себя не сберегла, «по морозу босиком к милому ходила». Пелось безо всякого осуждения. Если же брать сочинения, претендующие на реализм, то тема «податливых крестьянок», коими славился не только воспетый поэтом Валдай, раскрывалась неоднократно. Разумеется, податливость эта объяснялась «всякими социальными моментами». Но и без этих моментов - во всяком месте находилась своя ласковая вдова, девки-вертихвостки, пара гулящих бабонек неопределенного статуса и прочие «женские типы». Все так и шло, иногда взрываясь скандалами и громкими происшествиями, но по большей части тихо и незаметно. Кто-то - «за огородами», какая-то - «за полушалок», другая - «и с мужем, и с тестем», и прочая сплетенная банальщина, тысячи лет ей уже, этой банальщине.

Примерно та же картина наблюдается в любом традиционном обществе. Почитайте, что ли, арабские сказки - а ведь они были написаны в золотую пору ислама, когда Коран был увлекательнее, люди - простодушнее, а «большого Сатаны» не было даже в проекте. И что? Да то самое, только без мороза и с поправкой на темперамент.

Связано это - почитание верности как основы женской добродетели и постоянные же плутни и откровенное бл…ство - с тем пониманием верности, которое характерно для традиционного общества.

***

Вообще говоря, верность - широко понимаемая - суть любого нравственного закона. Это добродетель, которая почитается всегда и везде, так как лежит в основе любого этического кодекса, любых законов, правил, норм и обычаев. Поскольку на ней держится сама способность исполнять законы, следовать правилам и обычаям, держаться принятого решения.

Верность чему именно - тут начинаются разногласия. Кто-то считает, что нужно быть верным друзьям, а кому-то истина дороже, кто-то полагает, что нельзя отрекаться от веры отцов, а кто-то готов присягать только последнему модному журналу, но уж ему служит ревностно… И так далее. Но в том, что именно на верности, как на скале, стоят все дворцы и хижины моральных кодексов, законов, обычаев, понятий, сомневаться не приходится.

По той же причине абсолютно все законы, обычаи, правила, да и «естественные чувства» единодушно указывают на то, что худшим грехом является измена. Оправданием измены может быть только верность чему-то более важному.

Так вот. В традиционном обществе разница между мужчиной и женщиной - не анатомическая, нижепоясная, а моральная - была связана преж-де всего с тем, что от них требовалась разная верность. Точнее, верность разному.

Люди в традиционном обществе делились на воинов и работников. Первые нападали и грабили - врагов или своих, неважно. Вторые выживали, прятались и копили ценности, которые у них с большим или меньшим успехом отнимали первые.

Отсюда вытекали две морали. Мораль хищника и мораль жертвы.

Для мужчины-воина превыше всего была верность вождю. То есть воинскому начальнику, которому он служил. Если человек взлетал высоко, то это было, как бы мы сейчас сказали, «первое лицо» (государь-император, басилевс, фараон и так далее). Если не очень высоко - сеньор, сюзерен, предводитель. В любом случае - мужчина, отдающий приказы другим мужчинам.

Из этого прямо следует, что у идеального воина вообще не может быть семьи, а лучше и женщины. Римские лагеря назывались castra. Не в том, конечно, смысле, что у них чего-то между ног не болталось, а в том, что они этим не пользовались. Ну или пользовались так, что лучше не надо бы - в разоренном городе, на улице, среди криков и стонов. Другие культуры создавали свои системы - военные союзы, тайные ордена и все такое. И везде было, как минимум, безбрачие, как максимум - «вообще чтоб никаких баб». То же касается, кстати, и воинов духовных. Католический целибат - система, может, и уникальная, но монастырская практика распространена везде - что в христианском ареале, что за его пределами.

Это для воинов. Что касается мужчин-работников - от них требовалась не верность, а покорность. Покорность безличная - отдавать часть произведенного, ну и слушаться, когда чего прикажут. Оружия им в руки не давали - и идей верности в головы не вкладывали. В этом были и свои плюсы: например, не бывало тотальных войн, в которых участвует все мужское население. Такое стало возможным, когда все стали свободны и получили право на винтовку и шовинизм - причем связь между первым и вторым самая прямая, одно без другого не стреляет.

Но все- таки даже самый зачуханный крестьянин тоже имел, чему быть верным. У него был дом. То есть совокупность собственности и родственников, скрепленная кровным родством и браком. Вот дому и нужно быть верным -во что бы то ни стало.

Тут внимание. Простые люди - и мужики, и бабы - состояли в браке не столько друг с другом, сколько с домом как таковым. С хозяйством и родней в целом. Очень хорошо это показывает, опять же, язык. Русское слово «супруги» - это никакие не «сексуальные партнеры», а буквально - «запряженные в одну лямку». Верны они этой лямке. Это главное.

А как же любовь? Что касается любви, то традиционное общество знало, что такая штука случается, но относилось к этому спокойно. Ну да, бывает, что мужику сносит крышу от какой-то бабы или та теряет рассудок по поводу мужика. Относились к этому примерно как к васильку на пшеничном поле - то есть как к красивому сорняку. Впрочем, василек годится на веночек. Любовь тоже того - украшает жизнь, особенно чужую. Песню спеть о страданиях, посплетничать о том, какая девка по какому парню сохнет. Главное тут - не терять головы и не делать непоправимых глупостей.

Итак, подчеркнем главное. Муж в традиционном обществе верен своему дому, а не только и не столько «этой вот конкретной бабе». Поэтому бывают народы и культуры с узаконенной полигамией, и поэтому же во всех культурах на мужские блудни смотрят куда проще, чем на женские. Потому что «сходить налево» - если это не имело фатальных последствий для дома - это еще не измена. Плохо будет, если мужик задурит и начнет тащить налево что-нибудь ценное. Или, что еще хуже, через свою дурость поссорится с другой семьей - вот это опасно. Но не сам тот факт, что он «по морозу босиком» куда-то бегал.

Что касается женщины, к ней претензий по этой части куда больше. Хотя бы просто потому, что детей мужу нужно родных, а не от дяди. Отсюда и все переборы на фортеплясах по части женской верности и девичьей чести.

Да, к мужским гульням относились без особого ужаса - но зато ставили в строку измены другого свойства, не полового. Потому что баба может гульнуть с другим мужиком, но это практически и все. А мужик может, например, спиться. Женщины воспринимают это дело как самую натуральную измену - ну не с бабой, с бутылкой, да какая, к дьяволу, разница, раз дом разоряется и гибнет? «Лучше б к соседке ходил, чем водка проклятая».

С другой стороны, «чистота женщины» была ценностью очень серьезной, но, скорее, парадной - то есть рассчитанной прежде всего на публику.

Блюлась она не столько самой женщиной и не ее мужем, а, скорее, обществом в целом. И в тех случаях, когда образ жизни той или иной ловкой бабоньки всех устраивал - на это широко закрывали глаза. Чтобы не ходить далеко за примерами: почитайте, скажем, гоголевскую «Ночь перед Рождеством». Все преотлично знали, кто такая Солоха и за каким делом к ней ходят добрые казаки? Знали. И чего?… Вот то-то и оно-то.

Еще более однозначно дело обстояло в неевропейских культурах, особенно на юге. В кавказских и азиатских обществах женская честь считается тождественной чести семьи как таковой, а ее охранение - это демонстрация силы семьи и клана. Женщина должна быть защищена мужчинами. Ее чистота - не ее заслуга, а заслуга мужчин, которые ее охраняют. Если же такой защиты нет, она тут же становится объектом домогательств, а то и жертвой насилия. Как, впрочем, и мужчина…

Все это, конечно, касается именно традиционного общества. В котором традиционная нравственность и традиционная же безнравственность пребывают в равновесии. Достаточно тонко настраиваемом, отчасти циничном, и всегда прагматичном. Простой народ вообще прагматичен и несентиментален, ему надо жить и выживать, дом тащить.

Когда же над избами или хижинами начинают дуть ветра перемен - начинается беда.

***

О том, как гибнут старые добрые нравы под растлевающим дыханием буржуазной модернизации, тоже написано столько, что читать - жизни не хватит. Собственно, добрая половина реалистической литературы - как раз об этом самом. Потому что очень уж выигрышные декорации.

Если же посмотреть на то, что происходит на самом деле, мы увидим, что сам образ «растления и разложения морали» неверен. Ибо происходит не разложение, а, как бы это сказать, обострение. Да, именно так: обострение моральной проблематики. Еще можно сказать - «проблематизация». То есть то, что раньше принималось без рассуждений, теперь становится предметом спорным. На тропках, которыми ходили поколения, вдруг появляются камни преткновения разной величины и тяжести.