Добродетели (ноябрь 2008) - журнал Русская жизнь

После концерта мы пили чай в кабинете директора. Иностранцев больше всего интересовало, как часто усыновляют сирот и что будет с детьми после выпуска из детдома. Время, повторяю, было советское, поэтому жизнь детей рисовалась лучезарной: и шанс усыновления велик, и все пути перед ребятами открыты. Хотят - поступят в вузы, хотят - пойдут на стройку. Гордое имя - рабочий. Перед уходом я спросила у молодой воспитательницы:

- А негритянских детей никто не хотел усыновить?

- Нет. Из любопытства спрашивают, откуда такие взялись, а брать не берут. Кому охота, чтоб все на вас пальцем показывали?

- Мамы у них есть?

- Еще в роддоме отказались. Представляете, вернуться в деревню с негритенком? Я бы этих пэтэушниц стерилизовала.

Много лет спустя, уже в наше время, пришлось мне поездить по Псковской области, вставшей, как и остальная страна, с колен. Почему-то детей иностранцы усыновляют охотнее всего из Псковской области. Теперь никто не делает ремонт перед приходом иностранцев, - как есть, так и есть. В Пыталове наша машина не могла подъехать к крыльцу детдома - мешала лужа, поэтому коробки с подарками передавали через окно кухни, с заднего двора. Лужу засыпать невозможно: нет лимитов на щебень.

После обязательного концерта гостей из Скандинавии пригласила в гости Анна Васильевна, старейшая воспитательница. Всю жизнь тут прожила, никуда из Пыталова не выезжала. Живет в хрущевской пятиэтажке с двумя внуками-подростками. Дочка долго болела и умерла, зять завел новую семью. Анна Васильевна, получая гроши, взяла к себе двух сестер, черных. Девочки десяти и двенадцати лет сидели тут же, пили чай. Баба Аня их нахваливала.

- Помощницы мои. Квартиру убирают, посуду моют, пышки научились печь. Ласковые, добрые. Девчонки, идите на кухню, нашинкуйте капусту.

Девочки ушли.

- Не хочу при них говорить. Жалею их очень. Мне все говорят: дура, зачем тебе эта обуза? При твоих-то доходах. Люди у нас злые, смеются над ними: «Вы давно с дерева слезли?» А дети - еще хуже. Мальчишки проходу не дают, обзывают по-всякому. «Макаки пошли!» В магазин боятся ходить. Кто-нибудь обязательно спросит: «За бананами пришли?» И вся очередь смеется… У вас ведь много знакомых за границей, поспрашивайте там, не возьмет ли кто моих девочек к себе. Запишите: Анжела и Кристина Зайцевы. Музыкальные, мечтают на рояле научиться. Куда им деться после детдома? Они ведь граждане России, тут жить придется, если кто не удочерит. Мечтают в Америку уехать.

Иностранцы, наслышанные об особой широте и отзывчивости русской души, сидели потрясенные. Я знала, что по дороге в Питер мне придется отвечать за все. А что тут скажешь? Можно, правда, начать рассказ с Ибрагима Ганнибала, дойти до Пушкина, почитать стихи. Смотришь, уже и в отель приехали. Если бы в начальных классах проходили «Хижину дяди Тома», может, выросло бы другое поколение.

Внучка моей школьной подруги вышла замуж за эфиопа, вместе учились в институте. Эфиоп был талантливым и красивым, а его молодая жена - из интеллигентной, обеспеченной семьи. Кончилось тем, что чернокожий парень перестал выходить на улицу: били. Причем стали караулить у дома и нападать. Жизнь превратилась в кошмар, а у них уже был маленький ребенок. Как обливали презрением молодую мать в роддоме! И врачи, и нянечки, и другие мамы.

Когда подруга гуляла с правнуком в парке, какая-нибудь тетка всегда заглядывала в коляску.

- Ой, я прямо испугалась. Думала, что обезьянку прогуливают…

Африканец горько пожалел, что приехал учиться в Россию. Ведь хорошее образование можно получить и в других странах.

Петербург - не Пыталово, и университетский коллектив отличается от жителей малобюджетной провинции, но по большому счету люди реагируют одинаково: когда заходит разговор о том, что русская девушка вышла замуж за чернокожего, крутят пальцем у виска.

Конечно, моей подруге надо было рассказать внучке, что ее ждет, нарисовать перспективу. Почему-то она этого не сделала. На что надеялась?

Сейчас молодая семья живет во Франции. Снимают жилье на окраине. Она - без работы, он тоже пока не устроился, живут на социальное пособие. Они счастливы.

* ХУДОЖЕСТВО *

Денис Горелов

За Базарова ответишь

«Отцы и дети» Авдотьи Смирновой

Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса

Тургенев в письме Случевскому

В старину в Голливуде любили ясное рабовладельческое кино. Про милый юг и хлопковые нивы. Про крутонравных, но добросклонных господ плантаторов, в строгости держащих негритянское мужичье, которое души в них не чает и шапку ломает буквально за версту. Про белые качельки, белые гольфики, белых лошадок и белые-белые зубы черной прислуги. Про старомодную церемонность и обхождение, простодушие и честность, попранные красным колесом городских варваров с севера. Их хамство, пьянство, блуд, амикошонство, спаленные усадебки и особый южный стоицизм побежденных, но не сломленных джентльменов. Таких фильмов до войны было море - от «Унесенных ветром» до серии сиропных комедий с пятилетней Ширли Темпл. Только массовая послевоенная смена отношения к цветным заставила индустрию отказаться от благодатного жанра.

Не всякую.

В минувший выходной на канале «Россия» Авдотья Смирнова представила восхитительно крепостническую экранизацию «Отцов и детей».

Про черный жребий ласкового юга. Про эдемские лужайки и нехорошего гостя, от которого - чур.

Принято считать, что потомственный барин Тургенев имел намерение распушить демократов-народников, но не совладал с собственным даром высокой непредвзятости. Это, разумеется, чушь. Как и многим людям гренадерского сложенья (в нем было 192 см), Ивану Сергеевичу была свойственна гулливерская снисходительность к людской мельтешне вообще и составляющим ее частностям: дворянству, пейзанству, народничеству, женщинам, кучерам и чиновникам по особым поручениям. С обычной усмешкой он развешал антагонистам по серьгам, но историческую правоту оставил за Базаровым, посвятив роман памяти Виссариона Григорьевича Белинского (именно так, полным именем). Да и похоронить себя завещал в одной с Белинским ограде - что вызвало большой скандал ввиду запрета погребения дворян на одном участке с простолюдинами, едва не привело к перезахоронению праха Белинского и отменно характеризовало ту пасторальную Русь, что так люба адептам старины глубокой.

Тут- то режиссер Смирнова и дала бой ложной объективности, поправив оскоромившегося в исторической перспективе автора. Онтологический, болезненный, пещерный антибольшевизм компаньонок «Школы злословия» давно смущал честную публику, подобая в столь противоречивой и разноукладной стране, как Россия, скорее американцу, существу постороннему, а потому и поверхностному. Однако такой коррекции авторской воли от видной книжницы ожидать было трудно.

Точечными, ювелирными, едва заметными глазу среднего выпускника средней школы хирургическими вмешательствами Авдотья Андреевна превратила Базарова в зазвонистого хама, фанфарона и ерника, жадного до азартных игр и мелких подростковых удовольствий типа пукнуть в церкви. Того самого «прощелыгу», как аттестовал его страж бонтона лакей Прокофьич. Любые подробности, заставлявшие хоть на секунду усомниться в глубинной пользе и человеческой значительности вполне себе захудалых господ Кирсановых, были аккуратно сцежены марлечкой и слиты на двор собакам. Весь тургеневский сарказм в адрес новой моды на либеральных околоточных (роман опубликован ровно через пять месяцев после отмены крепостного права) был в целости и сохранности отписан автору обратно, несмотря на заведомую нестесненность в метраже. Любые же шпильки в адрес незваного гостя умело заострены, закалены и заточены, а где их недостает, приходит черед бесстыжей отсебятины, облегченной тем, что режиссер, как известно, перу не чужд.

Книжный Базаров носил бакенбарды и курил трубочку, что неизбежно придавало его облику основательности - совершенно неуместной в контексте сословной критики. Киношный Базаров космат, бородат, в исступлении похож на Распутина и с подростковой показушностью смолит папироски. С порога кирсановского дома он через полкомнаты швыряет лакею макинтош и даже не дает себе труда приподняться и ответить на приветствие брата хозяина (у Тургенева все наоборот: «ПП слегка наклонил свой гибкий стан, но руки не подал, а положил ее обратно в карман»). За столом урчит, чавкает, с бульканьем всасывает из кофейника жижу и только что не сморкается в скатерть. Врачебные его кондиции немедленно подвергаются сомнению, советам попрактиковаться на тараканах и даже после извинений осадочек остается (у Тургенева: «с Митей сделались судороги; он просидел часа два и помог ребенку»). Многие прогрессистские подвизгиванья Аркадия переданы Базарову, и даже неясно, отчего такой хороший мальчик связался с таким плохим мальчиком. Взгляды его обрывочны, многократно купированы, а в куцем виде отдают невзоровщиной. Стоит ли удивляться внезапному преддуэльному пассажу Петровича: «Ты помнишь, как умер Сулла? Его заели вши». Базаров - вошь, и поступать с ним надлежит соответственно: дустом.