Дурка - Гектор Шульц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Иван Алексеевич. Можно к вам обратиться? – я удивленно повернулся на голос и сделал шаг вперед, увидев Червиченко. «Мамоёб», как прозвал его Жора, после курса таблеток и уколов постепенно пришел в себя, но я так и не привык к его манере разговаривать.
– Да, Виталь. Что такое?
– Станислав… ну, из пятой палаты, сказал, что вы музыку любите.
– Да, люблю. Но не такую, какую любит большинство, – улыбнулся я. Однако Червиченко это не смутило. Он кивнул с важным видом и, засунув руки в карманы, прочертил ногой в грязном снегу линию.
– А я Талькова люблю. И Цоя.
– Видел плакаты, когда тебя забирали.
– А я с ними ручкался, Иван Алексеевич. А потом письма писал, – гордо ответил он. – Тальков мне кассеты свои прислал. И Витя тоже.
– Рад за тебя.
– Хотите, дам вам послушать?
– Нет, не надо. Я другую музыку люблю, – помотал я головой. Червиченко попытался было еще что-то сказать, но его тут же сдуло с крыльца, когда дверь открылась и появился Жора.
– Уксус, кыш! – рыкнул он. – Кыш-кыш! Галя, чего он у тебя шляется, где не надо? А ну как опять чью-то мамку выебет.
– Заблудился, – откликнулась Галя. – Червиченко! Вернись к остальным. Быстро!
– Почему ты зовешь его Уксусом? – нахмурился я. Жора, словно и не было неловкого разговора в столовой, рассмеялся в ответ.
– С кишками у него что-то. Как перданет, так хоть всех святых выноси, клянусь. Вонища, словно уксус разлили. Его Тюльпан наш чуть не придушил ночью. Подумал, что под обстрел попал. Еле успокоили. Долго еще орал, что духи газом его травят. Захожу, а там дышать нечем. Глаза на лоб лезут. Мамоёб проклятый. Через пару недель выпишем. Вроде в норму пришел.
– А потом опять, да? – вздохнул я.
– Конечно, Вано. Как иначе. Если бы так просто все было, дурки бы пустые стояли. Кто-то возвращается через месяц, кто-то через год. Но возвращаются всегда. Папа вон еще пяток косильщиков пристроил. Любитель музыки твой, кстати, тоже через недельку отчалит.
– Стас? – удивился я. Грузин кивнул и усмехнулся.
– Ага. Арина Андреевна сказала, что состояние стабилизировали, да и бабка его тут нарисовалась. Согласилась взять. Будет в дневной стационар ходить по первой, ну и курс ему пропить надо. После каникул документы подготовят и в путь. Но ты не бзди. На его место другой придет. Тоже будешь его музыкой своей лечить.
– Может и буду. Ладно, что там по плану? – вздохнул я, закуривая еще одну сигарету.
– Подменишь Артура в женском после отбоя?
– Хорошо. На всю ночь или как?
– На всю ночь.
– Не вопрос, – кивнул я. В женском ночью теперь было поспокойнее, чем в мужском. Только Копытце порой чудила, но после выписки, ночи проходили без лишних осложнений.
– Правильно, Вано. Будь с коллективом, а не против него, – снова хохотнул Жора. Я его смех не поддержал и, хмыкнув, вернулся к своей сигарете, которую собрался выкурить до фильтра, как и всегда.
После отбоя я спустился в раздевалку и взял еще одну пачку сигарет на ночь. То, что половину пачки разберут больные, и так было понятно, но я не был против и тем более не собирался пользоваться преимуществом и заставлять больных делать работу санитара за одну сигарету. Артур, как обычно, недовольно скривился, увидев меня, но от колкостей избавил. Я запросто мог отказаться и вернуться в мужское отделение. Хорошо хоть вместо Вити был Азамат, который пусть и относился наплевательски к больным, но грани разумного не переступал.
– Здарова, Ванька, – широко улыбнулся он, увидев меня, и протянул руку. Я кивнул и пожал её. – Ну, что. Приступим?
– К чему?
– Орлова весь сортир уделала на пару с Одуванчиком. Картины рисовали, пока Артур обедал.
– Ожидаемо, – съязвил я. – И Артур ждал конца смены, не желая убирать?
– А то ты его не знаешь, – усмехнулся Азамат. – Так. Что еще? Смотри. Есть сортир, есть шестая палата. Ссанье поменять надо и свежее белье застелить. Чо берешь?
– Да, пофиг. Сам решай.
– Ну, и там, и там приятного мало. Ладно, давай на «цуефа». Проигравший берет сортир, – хмыкнул санитар, поднимая кулак. – Камень. На тебе сортир, Вано.
– Ладно, – улыбнулся я. – Ведро в кладовке?
– Как обычно. «Саниту» не жалей. Насрали они там знатно, – ответил Азамат и протянул мне гранку. – Потом отдашь.
Войдя в туалет, я проклял и Артура, и Жору, и Азамата до кучи. Все стены были измазаны говном, причем говном уже засохшим. Артур и здесь подложил подлянку, понимая, что именно мне придется убираться. Покачав головой, я опустил в ведро с теплой водой тряпку и затем приступил к уборке художеств двух душевнобольных женщин.
От вони слезились глаза, желудок то и дело подскакивал к горлу, грозясь исторгнуть из себя обед и выпитый накануне чай, но тряпка привычно опускалась в ведро, а затем проходилась по стенам. Я не обращал внимания на больных, которые иногда заходили в туалет, чтобы сделать свое нехитрое дело. Просто мыл стены, до остервенения елозя по ним мокрой тряпкой. К счастью, Азамат через полчаса пришел на помощь. От Артура или от Жоры такого ожидать было глупо, но улыбчивый татарин поставил на пол ведро, намочил тряпку и молча присоединился ко мне.
– Ы! Вань Лисеич моет каки, – пропела Олеся, заглядывая в туалет. Я скрипнул зубами, в очередной раз смочил тряпку и влепил ей в стену. – Вань Лисеич, моет каки.
– Уйди, Олесь, – резко ответил я. Девушка рассмеялась и помотала головой. Для нее это была игра, как и для многих.
– Не-а. Писи и каки еще…
– Уйди, нахуй! – рявкнул я, не сдержавшись. Азамат, чье лицо вытянулось от удивления, только хмыкнул, когда Олеся, сморщив лицо, сначала заплакала, а потом убежала из туалета. – Блядь! Заебали!
– Тише, Вань. Ты чего? – спросил татарин, откладывая тряпку в сторону.
– Нормально все. Просто злюсь, – буркнул я.
– Покурим может?
– Уберем и покурим. Пока тут еще кто-нибудь не насрал.
– Иван Алексеевич… – я обернулся и зло посмотрел на Настю, которая топталась у входа.
– Нет. Туалет закрыт. Либо при нас, либо жди! – воскликнул я. Настя отшатнулась, словно от пощечины и ушла в коридор. Я же, вздохнув, сел на корточки и принялся оттирать пол. Азамат тихонько посмеивался и качал головой. Но мне
