Анна Герман - Александр Жигарев

А Станислав и музыканты? Они видели Анну на сцене - веселую, вроде бы вполне здоровую, полную энергии, улыбающуюся, готовую петь на бис, неохотно оставляющую сцену для танцевального номера и Анджея Домбровского, И почти никто не отдавал себе отчета, что на сцене - мужественный человек, великая певица, только на время концерта забывающая болезни и страдания. Разрыв со Станиславом стал неизбежен. Анна прекрасно это понимала. И в душе жалела об этом. Как импресарио его можно было понять. Формально он заботился о ее заработке и благополучии, это ведь его профессия, и в этом смысле он безупречен, но как человек...

xxx

Какой мерой можно измерить искреннюю любовь тысяч зрителей к ней, Анне Герман, - певице, которая преданно служит искусству, отдавая всю себя без остатка, черпая в этой любви новые силы? Если кто-нибудь просто спросил бы ее: "Как дела, Анна, ты счастлива?" - она, пожалуй, ответила бы, что счастлива. Потому что то, к чему она стремилась все эти долгие, вычеркнутые из жизни пять лет, вернулось, и она по-прежнему в форме, любима и желанна, поет и будет петь, пока бьется сердце...

Анна вернулась в Москву измученная. Наверное, такое длительное, почти двухмесячное турне было бы не по силам и здоровому человеку - переезды, перемены климата, огромное эмоциональное напряжение, На аэродроме ее уже встречал редактор с телевидения.

Надо снять для "Голубого огонька" "Надежду".

- Может быть, в другой раз? - просит Анна. - Поверьте, я просто не в состоянии двигаться.

- Пожалуйста, Анна, ответьте на просьбу миллионов! "Надежда" - самая популярная у нас песня, и зрители хотят видеть вас на экране.

- Ну, хорошо, - соглашается она. - Я буду петь со своим ансамблем "живьем".

- Что вы, что вы! - машет руками редактор. - Наша студия просто не приспособлена для этого! Существует ведь превосходная фонограмма...

Как Анна не любит телевидение из-за этих вечных фонограмм, из-за неприспособленности современных студий для честного искусства. Фонограмма убеждена Анна - это всегда обман, даже если она, как говорит редактор, и превосходна. Ничто не заменит живого исполнения и естественного общения, даже если технически оно будет выполнено хуже. Но что тут поделаешь? фонограмма так фонограмма...

Прощальный ужин у Качалиной. Людмила Ивановна, Боря, еще несколько друзей. Можно расслабиться. Выпить глоток шампанского, первый глоток вина за много лет. Слегка кружится голова, но мыслям легко. Как здорово, что вот на земле есть такие люди - искренние, верные, бессребреники. Наверное, им тоже приходится в жизни нелегко. Но они умеют по-настоящему радоваться, дружить, сочувствовать, отвергать. Они вне постоянной погони за материальными благами, которые в состоянии дать современная цивилизация. И трудно сказать, кто где приобретает, а где теряет. Вернее, сказать можно. И сейчас Анне было просто очень хорошо.

- Ну, Анечка, приеду сейчас в Польшу, - говорила Анна своей тезке, лягу в кровать и буду отсыпаться, никакими калачами меня из кровати не вытащишь.

- А я вот хочу нагрузить тебя клавирами, - весело отвечала Качалина. Столько у нас композиторов! И, представь себе, все хотят, чтобы именно ты пела их песни.

Анна взяла с собой в Польшу все клавиры, которые ей собрала Качалина, пообещав через несколько месяцев их просмотреть и написать свое мнение. Но просмотрела их раньше - через две недели.

Она действительно улеглась в кровать: наступила разрядка, после двухмесячного напряжения тяжелые травмы дали себя знать. Збышек заботливо ухаживал за ней, оберегал ее сон. Врачи рекомендовали как можно больше спать. Но всего через четыре дня Анна решила, что лежать больше не имеет смысла - это значит сдаться болезни. И Анна занялась кулинарией. Она с удовольствием делала салаты, варила борщ и даже попыталась приготовить спагетти - излюбленное итальянское блюдо. Збышек хвалил спагетти, но она все же усомнилась в его искренности...

Через неделю Анна затосковала по сцене и зрителям. Еще совсем недавно она мечтала только о покое. Но пришел долгожданный отдых, а ей неймется снова окунуться в работу.

Им наконец установили телефон. И в скором времени она об этом очень пожалела. Телефон звонил не умолкая, в любое время суток. Звонки начинались с семи утра и кончались поздно ночью. Звонили из филармоний, с телевидения и радио, из фирмы грампластинок. Звонили композиторы (в основном молодые), авторы текстов, музыканты, старые и новые знакомые. Сначала она охотно отвечала на телефонные звонки. Потом стала уставать. А еще через несколько дней смотрела на телефон с неприязнью: от него только и жди подвоха... В конце концов было решено отключать телефон на ночь, а включать не раньше десяти утра,

Анна решила в ближайшее время возобновить концерты, но скоро в который раз убедилась, как трудно совмещать в себе талант певицы с талантом администратора. Собственно говоря, таланта администратора у нее никогда и не было. Она это понимала и не скрывала. Попыталась было возобновить переговоры о "своем" музыкальном ансамбле, но встретила резкий отказ: "Пока у нас нет возможности, нужны дополнительные штатные единицы".

Как же быть?!

- Поступайте, как все, - отвечали ей, - приглашайте музыкантов, договаривайтесь об оплате. И в путь!

Легко сказать: "приглашайте музыкантов"... Вот где бы пригодились организаторские таланты пана Станислава! Но он как в воду канул. Анна попробовала найти другого импресарио. В основном это были пожилые люди, в прошлом работники театров и оркестров, ныне пенсионеры, которые искали себе удобное место, без выездов из Варшавы и желательно без особых хлопот. А с Анной хлопот было предостаточно! Самое главное - надо было создать музыкальный коллектив. Она позвонила Кшивке. Тот чудом оказался дома, узнал ее сразу, искренне обрадовался и обещал помочь. Дня через два он действительно позвонил: во Вроцлаве есть, пока что еще самодеятельный, вокально-инструментальный ансамбль, но ребята играют очень здорово, так что некоторые профессионалы могут позавидовать. Кроме того, они все без гроша в кармане, хотят заработать, поэтому с удовольствием будут выступать с Анной, вот телефон... Анна позвонила руководителю ансамбля и уже через десять дней выехала во Вроцлав, забрав партитуры, чтобы тут же приступить к репетициям.

На месте все оказалось не так-то просто, хотя музыканты действительно были превосходные. Прежде всего они хотели петь в концерте свои песни, в основном написанные под влиянием модных американских коллективов. Эти песни были полной противоположностью тому, что делала Анна, и в одном концерте два разных репертуара явно не сочетались, Во-вторых, ребята отвергли оркестровки, которые привезла Анна, и сели писать свои, превратив традиционные песни в модные (но и сразу же пародийные) шлягеры.

"Ребятам не хватает вкуса! - с грустью думала Анна. - Такие виртуозы, так здорово поют и играют! И такая самовлюбленность и самоуверенность..."

Анна попыталась им объяснить, что нельзя сочетать старое платье с новой модной шляпой: это просто смешно. Но юные гении только рассердились в ответ.

- В общем, ребята думают так, - твердо заявил однажды руководитель ансамбля, невысокий, чисто выбритый крепыш Марек Зелинский, - лучше голодать, ничего не зарабатывая, чем изменить себе. Ну, предположим, мы заработаем сейчас с вами несколько злотых. Но мы ведь не собираемся всю жизнь аккомпанировать вам. А если мы будем играть так, как хотите вы, то, чего доброго, про нас скажут - "нафталин", потом от этого прозвища уже не отделаешься!

Время было потеряно. Анна возвращалась в Варшаву расстроенная и раздосадованная. "Музыкантов нельзя ни в чем упрекнуть: они единомышленники, отчаянно отстаивают свои, пусть и совершенно чуждые мне, взгляды. Они называют таких исполнителей, как я, "нафталин". А что же будет через два-три года? Может быть, попытаться петь, как они? Я ведь наверняка сумею..."

Как-то в США Анна на одном из приемов спародировала Эллу Фицджералд, удачно скопировав манеру знаменитой джазовой звезды. Присутствовавшие на банкете американцы были в восторге.

- Раз вы шаржируете, значит, и сами так умеете, - говорил седовласый пожилой янки с сигарой в руке. - Не хотите поехать выступить в Лас-Вегас? Докажем, что белые могут все!

В Лас-Вегас она, конечно, не поехала. И сейчас, возвращаясь ночным экспрессом из Вроцлава, мучительно раздумывала, как же быть дальше. Смешно в ее возрасте начинать все сначала, пытаясь угнаться за семнадцатилетними, лишь бы продлить свое существование на эстраде. Нет, это не выход. Лучше уж уйти вовремя. А как жить дальше?.. Нет, вряд ли она в состоянии заниматься чем-нибудь еще, кроме пения. Так что пока надо работать. А завтра?! Ну, до завтра еще надо дожить...

После многочисленных переговоров, при содействии друзей ей наконец удалось собрать маленький ансамбль. Музыканты от сорока до пятидесяти, побывавшие за многие годы своей артистической жизни во многих коллективах, по тем или иным причинам вынужденные с ними расстаться, безразлично относились к тому, что играть, где играть и кому аккомпанировать. Но играли они вполне профессионально, хотя из зрительного зала смотрелись неважно. И хотя мастерства им было не занимать, их равнодушие коробило Анну. Неискушенные зрители не смогли бы уловить этого, но певица чувствовала это равнодушие и не могла с ним примириться. На репетициях она пела в полный голос, как на концерте. Ей хотелось вырвать у них хоть искру страсти, порыва, увидеть отблеск огонька в глазах. Но все безрезультатно. Лица музыкантов не менялись ни когда зал сотрясался от аплодисментов, ни когда зрители неистово кричали "браво", ни когда пожилые люди утирали слезы и засыпали Анну цветами. Все решилось само собой. Наступил сильный болевой приступ - врачи советовали немедленно лечь в больницу. Анну колотило от одной мысли, что ей опять придется дышать запахом лекарств и видеть шприцы, бинты и гипсы. Она буквально вымолила разрешение лежать дома. Несколько концертов пришлось отменить, и когда она через две недели вновь попыталась собрать ансамбль, оказалось, что музыканты исчезли, словно их и не было.