Не был, не состоял, не привлекался - Михаил Бейлин

Однажды я сказал сыну, что негоже иметь «тройку» по истории, надо бы заниматься историей посерьезнее. «А зачем?» – спросил сын. Я, игнорируя остроумный афоризм, о том, что история учит, что она ничему не учит, сказал, что, зная прошлое можно предвидеть будущее. Сын рассмеялся, как мне показалось несколько оскорбительно.

Так он и не стал любителем газет, публицистики и так далее. Быть может в этом великая сермяжная правда, как выражался Васисуалий Лоханкин.

Среди своих близких родственников бабушка явно выделяла внука Витюшу. Он ее тоже любил, хотя вряд ли уважал. Во всяком случае, я наблюдал занятный момент. Витюшка ел манную кашу, а бабушка старалась ее подсластить. Тогда общественность еще не доросла до мысли, что сахар – это белая смерть. И вот бабушка, намереваясь подсыпать сахарный песок, по рассеянности подсыпала из кулька сырую манку. Витушка, заметив ошибку, проявил великодушие. Ухмылялся, посматривал на меня, помалкивал и ел.

Когда он подрос и начал тайком покуривать, бабушка отказалась принимать на веру самые неопровержимые доказательства. Жизнь показала, что бабушка была дальновидной. Коротко говоря, любимый внучек преуспел в науках и стал резво подниматься по академической лестнице.

Не удовольствовавшись докторской степенью в молодом возрасте, он стал, в конце концов, важным академиком. Еще в те годы, когда академий было совсем мало и никому в голову не приходило, что настанет время и академии начнут появляться, как грибы после дождя (включая поганки).

Сердце Витюшки оказалось открытием для всех близких родственников. Он не унаследовал строгой избирательности своей бабушки. И еще он испытывал большое уважение и симпатию к своим учителям и старшим товарищам. Качество не только достойное, но и весьма полезное для восхождения наверх.

Прошло время, и Виктор женился по любви и родил сына. Вероятно, бабушка, доживи она до этих дней, одарила бы своей любовью и правнука. Мальчонка рос сообразительным и занятным. В раннем детстве на популярный вопрос, кем бы он хотел стать, Саша ответил: «Пограничной собакой с револьвером». Тогда в большой моде были пограничники с их удивительными собаками. О том, как они охраняют наш счастливый народ от закордонных шпионов и диверсантов, писали рассказы и снимали фильмы.

За словом Саша в карман не лез. Однажды я столярничал на даче и что-то у меня не ладилось. Заметив, он сказал: «Давай, я буду тебе помогать». Я возмутился: «Чем это ты можешь мне помочь?». Саша хладнокровно ответил: «Советами».

Взгляды с детства Саша имел твердые. В Москве на Бородинской панораме случился пожар, и ходили разные слухи. По древней традиции вычисляли виновных. И вот у нас дома один солидный ученый сказал, что ходят слухи, будто панораму подожгли китайские диверсанты. Братские отношения с китайским народом в тот период дали трещину. Дошкольник Саша, сидя за столом с взрослыми, уверенно сообщил: «Китайцы всегда поджигают панорамы».

Саша преуспевал в учебе не хуже папы. Он не стал пограничником, а стал молодым советским профессором в области естественных наук. Женился, родил дочь, тоже на редкость способную.

Однажды я вспомнил о раннем Сашином желании стать пограничной собакой с револьвером. Я гулял с его Машенькой близ дачи. На безлюдной тропинке мы прошли мимо стоявшего мужчины. Машенька прошептала: «Это бандит». Я удивился и спросил у нее, почему она так думает. «У него в руке револьвер», – ответила Маша. Опять револьвер, подумал я и не стал спорить. Я подумал, что с фантазией у ребенка все в порядке и не стоит ее огорчать.

Машенька училась не хуже своего отца и деда, но предпочла не естественные науки, а вовсе поэзию. В отрочестве писала стихи и их печатали. В Московский университет ее приняли шестнадцати лет. Сделали исключение из правил.

История, в том числе и история науки в нашей стране, шла совсем извилистыми путями. Саша стал уважаемым американским профессором.

Надо отдать должное бабушкиной интуиции. Хотя она и говорила, что у нас все прогнило, но к ее внуку, правнуку и праправнучке это не относилось.

Бронзово-хрустальная люстра, висевшая до революции в иной квартире под высоким потолком, ярко пылала, нависая прямо над столом, уставленным по всей поверхности свежими и вкусными закусками.

Копченая благородная рыба, икра, ветчина, салаты – все было рекордного для Москвы качества. На стене красовался огромный, не по комнате, портрет Максима Горького – подарок студентов хозяину дома. Горький был изображен молодым, в широкополой мягкой черной шляпе на фоне морского простора с витающим буревестником. На красного дерева пианино, на котором никогда не играли, утвердился белый гипсовый бюст генералиссимуса, размером под стать люстре и Горькому. Одну стену украшали тарелки с Наполеоном и тарелки эпохи Наполеона, на другой стене – фотографии хозяина при исполнении служебных обязанностей, общественных обязанностей, просто портреты, портреты с трубкой. В антикварном книжном шкафу красовалась коллекция трубок, а также здоровенные камни, которые хозяин-профессор извлек в разное время из почек и мочевых пузырей. Один камень был круглый и белый, большой и похожий на гипс, из которого изваяли генералиссимуса, другой – зазубристый, весь острый, чем-то напоминающий боевую палицу.

На затиснутом в угол письменном столе главным действующим лицом была сооруженная из антикварной фаянсовой вазы лампа, увенчанная огромным шелковым абажуром. Большие и дорогие предметы не помешали разместиться за столом множеству людей, родственникам и друзьям хозяина.

Хозяин неутомимо поддерживал застольное веселье. Ему помогали два друга – толстенький генерал-майор и крепкий, с открытым и честным лицом важный прокурор. Сам хозяин начинал свою биографию в учреждении, близком к воинскому и прокурорскому, однако не вынес, перешел на стезю здравоохранения и достиг многого – директорства, высоких званий, почетных должностей. Даже участия в групповой фотографии неподалеку от оригинала бюста. Правда, ко дню торжественного ужина он, пережив страшную угрозу, стал рядовым профессором.

Прокурор неназойливо, но значительно объяснял соседям, что он уже много лет по утрам обязательно ест борщ с мясом, и это очень хорошо. Генерал-майор, живо помнящий свою комсомольскую юность, запевал по этому поводу: «Щи горячие, с кипяточечком…», хозяин подхватывал, тряся величественной седой шевелюрой, все веселились… Вечер удался на славу.