Ученик - Тесс Герритсен

— В эту камеру новенького еще не посадили? — спросил Дин.

— Пока нет, сэр.

— И со времени побега Хойта здесь никого не было?

— Нет, сэр.

Риццоли подошла к матрасу и приподняла уголок. Дин схватился с другого края, и вместе они подняли матрас и заглянули под него. Ничего. Перевернув матрас, они тщательно проверили, нет ли прорезей в ткани, тайников, куда он мог бы спрятать контрабанду. Сбоку обнаружилась крохотная дырка, куда Риццоли сунула палец, но так ничего и не нашла.

Она выпрямилась и окинула взглядом камеру, пытаясь представить, как это выглядело при Хойте. Как он лежал на этом матрасе, уставившись в голый потолок, предаваясь фантазиям, которые повергли бы в ужас любого нормального человека. Но Хойта они лишь раззадоривали. Он покрывался потом, возбуждаясь от воображаемых криков женщин.

Она обернулась к офицеру Кертису.

— Где его личные вещи? Корреспонденция?

— В кабинете суперинтенданта. Сейчас мы туда отправимся.

— Сразу же после вашего звонка сегодня утром я распорядился принести сюда для осмотра все личные вещи заключенного, — сказал суперинтендант Окстон, указывая на большую картонную коробку на столе. — Мы сами уже все осмотрели. И не нашли никакой контрабанды. — Он так выразительно произнес последнюю фразу, словно это снимало с него всю ответственность за случившееся. Окстон показался Риццоли человеком, не терпящим никаких отступлений от правил и безжалостно насаждающим бесконечные указы и распоряжения. Разумеется, при нем не могло быть никакой контрабанды, нарушители внутреннего распорядка подвергались изоляции, а свет в камерах выключался в строго назначенное время и ни секундой позже. Ей достаточно было одного взгляда на кабинет, украшенный фотографиями молодого рьяного Окстона в армейской форме, чтобы понять, что здесь была вотчина человека, привыкшего к порядку и дисциплине. И все же, несмотря на его старания, заключенному удалось бежать, и теперь Окстону приходилось защищаться. Он встретил их сухим рукопожатием и холодным взглядом голубых глаз.

Он открыл коробку и достал оттуда застегнутый на молнию пластиковый мешок, который передал Риццоли.

— Туалетные принадлежности заключенного, — прокомментировал Окстон. — Обычный набор для личной гигиены.

Риццоли увидела зубную щетку, расческу, мочалку и мыло. Лосьон. Она поспешно отложила пакет в сторону, испытав отвращение при мысли о том, что Хойт каждый день пользовался этими предметами, ухаживая за собой. На расческе оставались мелкие светлые волоски.

Окстон продолжил выкладывать на стол содержимое коробки. Нижнее белье, стопка журналов «Нэшнл джеографик», несколько номеров газеты «Бостон глоуб»; два батончика «Сникерс», блокнот желтой почтовой бумаги, белые конверты, три пластмассовые шариковые ручки.

— Вот его корреспонденция, — сказал Окстон и достал еще один застегнутый на молнию пластиковый пакет с пачкой писем. — Мы просмотрели каждое письмо, — сообщил он. — Полиция штата переписала имена и адреса всех его корреспондентов. — Он передал связку писем Дину. — Разумеется, здесь только та почта, которую он хранил. Возможно, что-то он и выбросил.

Дин открыл пакет и вытащил письма. Их было с десяток, и все они были в конвертах.

— А вы разве не просматриваете почту? — спросил Дин. — Прежде чем отдавать ее заключенным?

— У нас есть такое право. В зависимости от типа почтовых отправлений.

— В каком смысле?

— Если корреспонденция под грифом «привилегированная», надзирателям разрешается просматривать лишь конверты на предмет обнаружения контрабанды. Но читать письма им не дозволяется.

— Выходит, вы понятия не имеете, о чем ему писали.

— Если это была привилегированная почта.

— А какая разница между привилегированной и непривилегированной почтой? — поинтересовалась Риццоли.

Судя по взгляду, который метнул на нее Окстон, вопрос Риццоли пришелся ему не по душе.

— Непривилегированная почта приходит от друзей, семьи или знакомых. Например, многие из наших подопечных имеют друзей по переписке, которые выполняют благотворительную миссию.

— Переписываясь с убийцами? Они что, сумасшедшие?

— Многие из них — наивные и одинокие женщины. Идеальные объекты для жуликов и мошенников. Такие письма считаются непривилегированными, и надзиратели имеют право читать их. Но у нас не всегда хватает времени прочитать их все. К нам приходят мешки писем. Если говорить конкретно о Хойте, так он получал много почты.

— От кого? Насколько мне известно, родных у него практически не было, — заметил Дин.

— В прошлом году о нем столько говорили. Он стал прямо-таки популярным. И его буквально заваливали письмами.

Риццоли пришла в ужас.

— Вы хотите сказать, что он получал письма от поклонников?

— Да.

— Боже! Люди сошли с ума.

— Разговор с убийцей будоражит кровь. Люди мечтают хотя бы как-то прикоснуться к славе. Мансон, Дамер, Гейси — все эти отъявленные мерзавцы получали письма от своих фанатов. Наши заключенные получают даже предложения о женитьбе. Женщины присылают им наличность, свои фотографии в бикини. Мужчины спрашивают, каково это — совершить убийство. В мире полно психопатов, которые заводятся от одной только мысли, что они знакомы с настоящим убийцей.

Но один из них пошел дальше. Ему мало было переписки, он по-настоящему вступил в эксклюзивный клуб последователей Хойта. Риццоли со злостью смотрела на связку писем — свидетельство бешеной популярности Хирурга. Убийца в роли рок-звезды. Она вспомнила о шрамах на своих ладонях и подумала о том, что каждое из этих писем ранит ее так же больно, как некогда его скальпель.

— Ну а что с привилегированной почтой? — спросил Дин. — Вы сказали, что она не подвергается цензуре. И что к ней относится?

— Это конфиденциальная почта, которая поступает от должностных лиц штата или федерального уровня. Скажем, от окружного судьи или адвоката. Почта от президента, губернатора, из органов судебной власти.

— А что, Хойт получал и такую почту?

— Вполне возможно. Мы не ведем учет всей входящей корреспонденции.

— А как вы узнаете, что письмо относится к привилегированной почте? — спросила Риццоли.

Окстон раздраженно посмотрел на нее.

— Я же вам только что сказал. Если это письмо от федерального или иного официального...

— Нет. Я имею в виду, откуда вы знаете, что оно не написано на фальшивом или украденном бланке? Предположим, я составлю для кого-то из заключенных подробный план побега и отправлю его в конверте из офиса ну, скажем, сенатора Конвея. — Пример, который она привела, был не случайным. Она наблюдала за Дином и увидела, как при упоминании имени Конвея у него дернулся подбородок.

Окстон замялся.

— Это невозможно. Это же наказуемо...

— Выходит, такое все-таки случалось?

Окстон неохотно кивнул.

— Было несколько случаев. Криминальную информацию пересылали под видом официальной корреспонденции. Мы стараемся проявлять бдительность, но иногда что-то проскальзывает.

— А что с исходящей почтой? С письмами, которые отсылал Хойт? Вы их просматривали?

— Нет.

— Что, ни одного?

— Мы не видели необходимости в этом. Он не считался проблемным заключенным. Всегда охотно сотрудничал с администрацией. Был очень тихим и вежливым.

— Примерный заключенный, — съязвила Риццоли. — Все верно.

Окстон устремил на нее ледяной взгляд.

— У нас здесь содержатся такие отморозки, что вырвут вам руки и только посмеются. А могут запросто сломать охраннику шею только за то, что еда не понравилась. Хойт в этом смысле нас совсем не беспокоил.

Дин спокойно вернул разговор в прежнее русло:

— Итак, мы не знаем, кому он мог писать?

Этот непринужденный вопрос, казалось, снял напряженность. Окстон отвернулся от Риццоли и сосредоточил свое внимание на Дине. Тем более что тот был мужчиной.

— Нет, не знаем, — сказал он. — Заключенный Хойт мог писать кому угодно.

В комнате для совещаний, куда они прошли из кабинета Окстона, Риццоли и Дин надели латексные перчатки и выложили на стол письма, адресованные Уоррену Хойту. Каких только конвертов здесь не было — и в пастельных тонах, и в цветочек, и даже с вензелем «Спаси и сохрани». Самым нелепым показался конверт, декорированный резвящимися котятами. Да, именно такие образы стоило посылать Хирургу. Риццоли представила, как он умилялся, получая их.

Она открыла конверт с котятами и обнаружила в нем фотографию улыбающейся женщины с глазами, полными надежды. И еще было письмо, написанное девичьим почерком, со смешными загогулинами:

Мистеру Уоррену Хойту, заключенному.

Исправительное учреждение штата Массачусетс

Уважаемый мистер Хойт!

Сегодня я видела вас по телевизору, когда вас вели к зданию суда. Мне кажется, я очень хорошо умею читать по лицам. Так вот в вашем лице я увидела столько грусти и боли. Господи, сколько же в нем боли! Но я знаю, что в вас много доброты. Если бы только рядом с вами оказался человек, который помог бы вам открыть ее в себе...