А потом он убил меня - Натали Барелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Возьмите у меня автограф! — Я стараюсь говорить громким шепотом, выделяя каждое слово, но выходит плохо. Создается впечатление, будто я ей угрожаю, и на этот раз она отшатывается, а на лице у нее появляются признаки легкого переполоха.
— Вы ведь знаете, кто я такая, правда? — говорю я. — Вы же узнали меня? Я совершенно не против, честное слово. Я привыкла раздавать автографы, так уж вышло. — Я широко улыбаюсь, и вид у меня, без сомнения, становится еще более ненормальный, чем прежде. — Ко мне постоянно подходят.
Я растягиваю губы, надеясь, что это выглядит приятной улыбкой, но, наверное, вид у меня все-таки как у помешанной и глаза выпучены. Я снова тянусь к старушенции и, впившись в нее глазами, внушаю: «Дай мне что-нибудь, что угодно. Сойдет любой клочок бумаги, хоть самый замызганный, лишь бы не стоять вот так с протянутой рукой, как раз когда Ник-Гнойник вот-вот с нами поравняется».
Открыв сумочку и покопавшись в ее содержимом, я достаю кошелек. Руки дрожат, когда я извлекаю из него какую-то визитку, вроде бы моего стоматолога, и сую дамочке. Одной рукой я крепко сжимаю ее пальцы поверх визитки и не выпускаю, пока другой рукой корябаю свою подпись.
— Вот! — громко говорю я.
— Я сейчас полицию вызову! Не нужен мне автограф! Это он, что ли? — орет старушка. — Зачем мне ваш автограф, вы что, совсем рехнулись?
— Потому что я знаменитость! Лауреат премии Пултона! — кричу я в ее испуганное лицо, и в этот миг музыка прекращается и мои слова отскакивают от плитки пола, разносясь по залу.
Тут чья-то рука ложится мне чуть выше локтя, а в ухе раздается голос Ника:
— Эмма, у вас все в порядке?
Я выпрямляюсь, оборачиваюсь и успеваю заметить по его лицу, что он от души забавляется, а пожилая дама тем временем заявляет:
— Вот ненормальная, не нужен мне ваш автограф. Я просто хотела, чтобы вы мне молочник достали с верхней полки.
И чтобы довершить мое унижение, Ник, герой старушек всех времен и народов, тянется вверх, снимает совершенно непримечательный белый молочник и вручает ей:
— Вот, пожалуйста.
Старушка берет посудину, недоверчиво качает головой и ковыляет прочь, бормоча что-то себе под нос и оглядываясь через плечо (подозреваю, хочет убедиться, что я ее не преследую).
Ник повторяет свой вопрос, весь такой воплощенная искренность: глаза широко распахнуты, бровки озабоченно подняты.
— У вас все в порядке, Эмма?
Нет, не в порядке. Меня унизили, и Нику это отлично известно, судя по тому, как он похлопывает меня по руке, приподняв уголки рта.
Я чувствую, как у меня багровеет лицо. Не взглянув на Ника, я ставлю пластиковую корзинку прямо на пол и с опущенной головой плетусь прочь из магазина. Мне так стыдно, словно меня поймали на краже.
ГЛАВА 23
Как бы странно это ни прозвучало, до сегодняшнего дня за всю жизнь у меня был секс всего с тремя людьми. А теперь их уже четверо. Становлюсь ли я в результате серийной любодейкой?
Первым был студент колледжа, которого, так уж совпало, тоже звали Сэм. Он мне нравился, славный такой парнишка. Помню, мы много смеялись вместе. Он был на год меня младше, но в свои девятнадцать лет я не была особенно зрелой личностью. Большинство моих сверстниц уже потеряли девственность — или притворялись, что потеряли. В этом возрасте нам казалось важным источать ауру сексуальной опытности. Я даже, грешным делом, чуть раньше, сразу после летних каникул, придумала себе бойфренда, которого назвала Максом.
Мы с мамой никогда не уезжали на лето из города, не могли себе этого позволить, к тому же ей приходилось работать. Поэтому каникулы я в основном проводила в одиночестве перед телевизором, а еще следила за тем, чтобы в доме было чисто и не скапливалась стирка. Кроме того, по вечерам я готовила всякие вкусные блюда. Не какие-нибудь там мудреные и дорогостоящие, просто требующие более долгой возни со свежими продуктами. Я экспериментировала с разными приправами и не имела ничего против того, чтобы провести лето в городе. Мне нравилось ухаживать за мамой. Я ее любила.
«Ты могла бы стать поварихой, Эмма, — говорила мама. — Профессиональной поварихой. У тебя очень хорошо получается».
Я никогда не поправляла ее, указывая, что такая профессии называется шеф-повар, поскольку ее поколение придерживалось совершенно иного мнения о том, чего вообще способна достичь женщина. Мамины ровесницы, умные и талантливые, вкалывали всю жизнь, но тогда представительницам нашего пола были доступны лишь довольно ограниченные возможности, и жаловаться на такое положение вещей не имело смысла. Как-то так.
В мясном магазинчике на нашей улице работал парнишка, который всегда подмигивал и улыбался мне, когда я туда заходила. Это вгоняло меня в краску. Его звали Максом, поэтому я сочинила себе воображаемого бойфренда с таким же именем, который приехал в город на лето и остановился у своей тетушки в том же доме, где жили и мы с мамой. Макс якобы то и дело подстерегал меня на лестнице и однажды предложил мне сигарету, и мы стали курить внизу, а как-то раз он меня поцеловал, мы держались за руки, и не помню точно, что там еще я напридумывала, но, так или иначе, он был моим воображаемым бойфрендом на протяжении нескольких недель, однако наш роман трагически оборвался, когда лето закончилось и ему пришлось вернуться домой к матери, прочь от тетушки из нашего дома.
Но Сэм, другой Сэм, был настоящим. Однажды он пригласил меня на вечеринку к своему другу. И я пошла, не слишком-то ожидая, что между нами что-нибудь произойдет, но оно таки произошло на кровати, где лежали пальто и куртки гостей, которые нам пришлось скинуть на пол. Сэм был очень нетерпелив, все действо заняло от силы минут пять, и мне, помню, подумалось: если это и есть секс, то я, скорее всего, фригидна.
После этого мы разговаривали уже гораздо реже. Нам обоим было неловко. Связь прервалась, и ни один из нас не испытывал желания повторить возню, вызвавшую обоюдное смущение. Парочке моих подруг было известно, что мы с Сэмом переспали, и парочке его друзей наверняка тоже, но я оправдалась для себя тем, что якобы вернулся Макс, а встречаться с двумя парнями неприлично. И я предпочла Макса.
