Вот пуля пролетела - Василий Павлович Щепетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не успел я спуститься, как слышу — кто-то орет, а Мустафа ругает его нехорошими турецкими словами.
Все-таки спустился.
Мустафа стоит с кнутом в руках, а у ног валяется парнишка.
— Он, шайтан, хотел нам витрину разбить, — сказал Мустафа.
— Я не хотел, дяденька, я не хотел! Я только посмотреть!
— Кто подослал? — спросил я.
— Никто, я сам! Я сам, посмотреть только.
— Ага, ага, в два часа пополуночи. Мустафа, поговори с ним по-свойски.
И Мустафа утащил добычу во двор. А будочник так и не явился. Город большой, будочников мало. Если на Невском их много, и у зданий министерств и департаментов тоже изрядно, то отойди в сторону — уже хуже. Хотя сам виноват. Нужно круглосуточных привратников держать. Или организовать охранную фирму и взимать с обывателей плату за защиту? Не время.
Утром я спросил Мустафу, что он узнал.
— Купец, что снимал первый этаж, подослал паренька побить нам окна. А тот заробел немного. Непривычный он к этому. Нужно бы помочь пареньку. Пропадет он здесь. Хозяин со свету сживет.
— А родители есть?
— Родители-то есть, но лучше бы и не было.
— Ну, ладно. Отправим его… Отправим его к Макаренке. Пусть человеком сделает. Фотоаппараты научит собирать, или ещё что.
И я отправил его к Макаренко. По квоте.
Вот я о Пушкине думаю, а ведь зависть и злоба — она везде. Нет, верно, человека, которому не завидуют, которому не делают пакостей, а могли бы безнаказанно убить — то и убили бы. Не все, не все такие, но много ли нужно? Достаточно ведь и одного.
Следует предупредить, исправить, указать истинный путь.
И мы поехали на Литейный. Исправлять и наставлять.
Лавку Савела Никодимовича нашли сразу. Так себе лавка. Бакалейная. Ну, настоящему купцы можно торговать чем угодно, законы коммерции позволяют, зная принципы, продавать хоть гвозди, хоть грузди.
Мы вошли, Мустафа первый, а я за ним. Савел Никодимович стоял за прилавком: как справный купец, он не чурался повседневной работы и становился рядом с приказчиками. Оно и порядка больше, и учета. И господам почтение, если сам хозяин им служит. Чувствуют себя значимее.
Он узнал Мустафу, и поскучнел. Узнал меня, и повеселел.
— Чего угодно господам?
Мустафа посмотрел на меня, потом на купца и пару дюжих приказчиков.
Кто-то сунулся в дверь.
— Нельзя! Врачебная инспекция! В лавке холерная зараза! — закричал Мустафа, и посетитель вылетел пробкой.
— Какая такая зараза? — удивился купец. — Шутить изволите? Не прежние времена! Вот я вам…
— Савел, молчи и слушай. Ты зачем паренька подослал?
— Не знаю никакого паренька. Парни, выпроводите господина, он пьян!
Но Мустафа выхватил саблю, и раз-раз!
Приказчики, по моде того времени, носили длинные усы. Мустафа в секунду сделал их коротенькими. И приказчики остановились.
— Так вот, Савел, я на тебя накладываю заклятие.
— Точно пьян, господин хороший. Сказки детишкам рассказывайте, и турка своего уберите, ничего он мне не сделает!
— Храбрый — хорошо, а умный лучше. Слушай, Савел: за твою злобу, за твои попытки мне вредить будешь смердеть, аки труп! Заклинаю! — и я коснулся его руки безыгольным иньектором. Пшик, он и не почувствовал ничего, только посмотрел на руку.
— Что за ерунда?
— Увидишь. Идём, Мустафа.
Выйдя на улицу, мы натолкнулись на покупателя, что в сомнении смотрел на лавку.
— Так что там насчет холеры?
— Холеры нет. А купец испортился. Протух.
И мы пошли по улице. Решили прогуляться. Это полезно — гулять в зимний день по городу. Снежок, чисто, и дворники суетятся, убирают конские яблоки.
Савел Никодимович над нами посмеётся, вечером расскажет другим купцам про недотепу-бразильянца, который пугать пугает, а сделать ничего не может. Заклятие, подумать только.
А завтра он начнет пованивать. Вирусы размножатся, и потовые железы начнут продуцировать ви-фактор. А сальные — зи-фактор. Сначала немножко, а потом больше и больше. Через неделю запах будет стоять такой, что в лавку войти никто не сможет. И в доме ни супруга не подойдет, ни дети — вонища будет знатной. Как падаль на солнце смердит, так и он будет. Ни баня не поможет, ни обтирания одеколоном. То есть на минутку станет легче, но только на минутку. Одежда пропахнет, обстановка…
И приятели поймут, что заклятие, оно того… работает! И приказчики поймут, а через них весь простой люд.
И на улицу Сорокинскую никто с плохими намерениями не пойдёт.
Нетравматичное оружие. Гуманное. Разработано в две тысячи тридцать первом году. Запрещено в две тысячи сороковом.
А купец, что купец… Переменит дюжину докторов, поставит сотню свечей, потом придёт с повинной, и я его прощу.
Добрый я.
Добрый.
Глава 16
7 ноября 1836 года, суббота
Время иллюзий
По случаю отъезда Давыдова прощальный обед устроили в «Америке». Заказали всякого-разного у Палкина — вместе с обслугой! — и милости просим, господа приглашенные!
И они пришли, числом двенадцать. Лучшие из лучших. Избранные.
Как водится, звучали здравицы, шампанское лилось если не рекой, то ручейком, а потом общество разделилось на мобильные группки по интересам, перемещающиеся по залам, разглядывающие бизонов в прериях, аллигаторов в реках и кондоров в небесах.
Селифан, слегка загримированный, играл чардаши и польки в обличии Виннету в перьях. Аккордеон пришёлся ему по душе, и немало людей ходили в кофейню послушать вождя индейского племени. Да и сейчас господа литераторы спрашивали, привез ли я этого индейца из Бразилии, или выписал откуда-то ещё. Я отвечал, что откуда-то ещё, но откуда — не говорил. Коммерческая тайна! Другого такого в России не сыщешь!
— Хорошие у вас свечи, — завел научный разговор Греч. — Светят ровно, и не чувствуется никакой копоти.
— Её и нет, копоти, поскольку это не свечи, а гнилушки, приготовленные древним китайским способом для императорских дворцов.
— Как удачно! И, верно, большая выгода получается?
— Мне обошлись куда дороже свечей обыкновенных. Где мы, а где Китай.
Светильники-фонарики, в которых прятались свечи, находились высоко, и поди, проверь, гнилушки там, или что другое.
— Китай — великая в прошлом держава, — согласился Греч. — Порох, бумага, компас, книгопечатание… Но сейчас он спит.
— И пусть спит. Не будите спящего китайца, дайте китайцу немного поспать. Кстати, в вашем репортаже о вчерашнем
