Изменники Родины - Лиля Энден

Клавдия Ивановна постаралась: «свидетельство о браке», напечатанное на оборотной стороне разрезанного на кусочки плаката, было на вид очень красиво и походило на настоящее.

На другой день явилось сразу несколько пар, принесли также регистрировать несколько новорожденных детей.

— А ведь женишки-то все без русских паспортов — зятьки! — заметила наблюдательная Клавдия Ивановна.

— Я тоже зятек! — усмехнулся бургомистр.

— Сергеич! А ведь и вам тоже надо такое удостоверение! — машинистка уже подняла руки, собираясь печатать.

Но, к ее удивлению, Венецкий вспыхнул.

— Спросите Лену! Пусть она решает…  — и поспешно вышел из комнаты.

Клавдия Ивановна пожала плечами и решила никого не спрашивать; она подумала, что Венецкий хочет сперва оформить свой окончательный развод с Валентиной.

Однажды, когда бургомистр был один, к нему обратился Виктор Щеминский.

— Николай Сергеич, дело у меня к вам есть, очень, очень важное!..

Физиономия его была непривычно серьезной.

— Ну, выкладывай, что такое?

— Просьба у меня к вам очень большая, огромная!.. Выручите меня!..

— Да в чем дело? Что за огромная просьба? — нетерпеливо спросил бургомистр.

Витька подошел к двери, открыл ее, выглянул в коридор, убедился, что там никого нет, опять закрыл дверь, на этот раз на крючок, и только тогда с таинственным видом заговорил:

— Николай Сергеич! Завтра мы с Шуркой придем к вам записываться, а вы нас не записывайте!.. Откажите!

— Куда записываться? — не понял Венецкий.

— Ну, жениться!..

— Ты жениться собрался?

Витька с комически испуганным лицом поднял обе руки к потолку.

— Сохрани меня Боже!.. Это не я, это она, Шурка, все затеяла, я от нее отделаться не могу, потому вас и прошу, чтоб вы нас не записывали!..

— Кто такая Шурка?

— Соседка наша, Степченкова Шурка… она уже старая, ей скоро сорок лет… а с рожи она настоящая драная кошка… и двое детей у нее, и муж на фронте…

— Как же ты у ней угодил в женихи? — рассмеялся Николай Сергеевич.

— Она меня из лагеря взяла… я был в Бахметьевском лагере… Она туда ходила своего мужа искать… а его там не было… Она меня увидела и взяла… Я ее сам попросил…

— Ну, за это ты ей должен спасибо сказать, что она тебя выручила!

— Да я ей говорил и тысячу раз могу сказать, да ей мое спасибо ни к чему… Тут еще беда в том, что наш-то дом сгорел, а моя мать с сестрой как ушли в беженство первый раз, так и живут в деревне. Пришлось мне у Шурки поселиться…

— Выходит, что ты к этой Шурке «в зятьи пристал»?

— Ну, да!.. А теперь я от нее не могу откараскаться…. Вы нас не жените!

— А ты сам не женись!

— Сергеич! Не могу! Обещал под пьяную лавочку…

— Не надо было пьяным напиваться.

— Так угощает же!.. У нее под полом целый спиртзавод!.. Когда она только управилась натаскать такую прорву!..

— Уйди ты от нее куда-нибудь на другую квартиру!.. — посоветовал Венецкий.

— Пробовал!.. Уходил!.. Она в хвост бежит, назад тянет… Сергеич, голубчик! Вы нам завтра откажите!.. Придумайте какую-нибудь причину!..

Отчаяние Витьки было таким комичным, что Венецкий еле удерживался от смеха.

На следующий день жених и невеста явились. Следом за ними в дверь проскользнула любопытная Маруся и остановилась около Клавдии Ивановны.

При первом взгляде на расфранченную Александру Степченкову бургомистру вспомнилось, как ему пришлось ходить за справкой к другому бургомистру — Сальникову: тогда в числе пьяных гостей там сидела за столом и эта женщина.

Виктор делал знаки из-за плеча своей невесты; Венецкий медлил: он так и не придумал никакого предлога, чтоб отказать этой паре в регистрации.

Тут вмешалась Клавдия Ивановна.

— Эй, Тимофеевна! — громко обратилась она к Степченковой. — Ты это что придумала? За сынка своего замуж собралась, да еще за самого младшенького?… А Семеныч твой где?

— А тебе чего надо? — огрызнулась невеста. — «Семеныч, Семеныч!»… Почем я знаю, где?… У русских Семеныч остался… Теперь все так делают… Вот и у Сергеича — родная жена у русских, а он с Михайловной поженился…

Бургомистру на этот выпад отвечать было нечего, он промолчал, но Клавдия Ивановна не отступала.

— Сергеич с Михайловной оба молодые; вот и ты бы подобрала себе по годам человека… а то мальчишку забратала, сопляка!.. Небось, его мать моложе тебя?…

— Нет, моя мать старше — на четыре года! — басом пробубнил жених.

— Ну, не знаю, а на лицо она моложе и красивее…

— А ведь вам жениться нельзя! — неожиданно прозвучал уверенный голос Маруси, и все глаза обратились на нее. — По немецкому закону, если между женихом и невестой больше десяти лет разницы — их не женят!..

— Неужели? Правда?

— Правда! Можете спросить самого коменданта!

Лицо Маруси было непроницаемо, в голосе звучало деловитое сожаление и хотя все, кроме невесты знали, что она врет, у всех невольно шевельнулась мысль: неужели действительно существует такой закон?

Пришлось Александре Тимофеевне Степченковой возвращаться домой, так и не оформив брака с молодым мужем.

Когда она была уже в коридоре, Виктор на секунду задержался, отвесил по адресу Маруси и Клавдии Ивановны низкий театральный поклон и скорчил гримасу, долженствующую обозначать глубокую благодарность.

После большого собрания старост прошла неделя, и понемногу в Крайсландвирт начали поступать из деревень заполненные бланки, в которых указывалось количество населения с подразделением на мужчин, женщин и детей, количество лошадей, коров и прочего скота и птицы, количество гектаров разных посевов, в том числе убранных и неубранных, количество домов, целых и сгоревших.

Ручаться за достоверность этих сведений было нельзя — многие старосты, безусловно, исказили, утаили и просто напутали, но все же при сопоставлении всех данных картина получалась довольно яркая.

Восточная половина района, захваченная немцами только осенью, при вторичном наступлении, была сравнительно благополучной: урожай там был почти полностью убран еще при советской власти; отступление русских войск и наступление немецких произошло быстро, в течение нескольких дней и почти без боя.

Русские перед уходом не успели почти ничего уничтожить, а немцы проследовали дальше на восток так стремительно, что им некогда было грабить; поэтому в восточной части района кое-где уцелели даже куры — первейший предмет охотничьих и кулинарных вожделений германских солдат. В порядочном количестве оказались коровы, лошади, овцы, свиньи; сгоревших домов были единицы.