Детство и школа. 1932—1949. Стихи разных лет - Владимир Георгиевич Фалеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
наша доля – с Россией терпеть,
строить счастье детей на обломках
жизни страшной, как эксперимент.
Нет, не кинут в нас камень потомки,
что мы свой упустили момент.
Только надо работать до пота —
будет все у нас, как у людей.
Деловых нам побольше охота.
бюрократов – поменьше, б…й!
Перечитываю эти строки сейчас и хохочу! Как мы верили тогда в хорошее!
Я не буду долго останавливаться на политике, скажу только одно: в те годы Россия (это сугубо мое мнение) оказалась не готовой к столь резкому переходу от недостроенного социализма к рыночной экономике. Засилье чиновников-бюрократов и жуликов мешало развитию и экономики и нормального гражданского общества. Если в странах Европы капитализм формировался постепенно, и его сопровождало врожденное уважение к закону, то Россия сразу же после так называемого развитого социализма с его государственной собственностью на средства производства и отвращением людей от труда «на себя» впала в самый настоящий «дикий» капитализм. Не желая расставаться с присвоенными в период «лихих девяностых» плодами тяжелейших усилий всего советского народа, бандиты и новоиспеченные миллиардеры-олигархи превратили частную собственность в некую «священную корову». Власть шла у них на поводу…
Видимо, под влиянием подобных мыслей я написал:
Мы верим в добро, в справедливость и власть
Мы этою верой накушались всласть.
Ты можешь сто раз обойти всю планету,
Чтоб точно понять – справедливости нету.
И сколько какой бы и ни было власти —
От власти народу одни лишь напасти.
Везде, к сожаленью, порядок зловещий,
Что власть и народ – это разные вещи.
Что же до наших эмигрантов, то связь с ними мы – увы! – потеряли.
А тем временем приближался ответственный момент жизни. Подходил пенсионный возраст. Постепенно в голове начинали шевелиться мысли о времени, неясном будущем, об уходящих годах.
Тогда было написано первое «пенсионное» стихотворение.
С беспечных юных лет мы все, конечно, знаем,
что этот день когда-нибудь придет.
Но, старше становясь, отодвигаем
мы в мыслях грустный юбилейный год.
Законы жизни объективны, но суровы —
есть в каждом возрасте и радости и боль,
поэтому должны мы быть готовы
спокойно взять себе пенсионеров роль,
чтобы продолжить труд и путь привычный,
с запасом мудрости, но силы сохранив,
храня фигуру, с выправкой отличной,
привычки побеждать не позабыв.
На фоне наших грустных катаклизмов
такой пенсионер (в кавычках!) просто клад,
ведь это он дорогу к коммунизму
прокладывал вперед, идя назад.
Мы и теперь не старики и не обуза,
подумаешь, нам стало шестьдесят…
Упорством, мужеством и оптимизма грузом
за это годы нас благодарят.
Одной из наших знакомых, очень переживавшей приближение «рокового» возраста написал вот такой текст:
Малоимущий, слабо защищенный,
усилен Вами хилый контингент.
Союз гордится Вами обновленный,[1]
Вы встали в строй в ответственный момент.
Пополнивши ряды пенсионеров,
Вы на зарплату снизили нажим.
Поступок Ваш больших Вам стоил нервов,
но стал зато «собес» Вам не чужим.
Смекалкой русской мы не оскудели,
И Вы туда ж: а как же дальше жить?
Без дела плохо. Надо быть при деле,
спешить на «рынок» во всю прыть.
На политической платформе демократов
Вы яйценоскость взялись повышать,
махнув рукой на сил и средств затраты.
Спасибо, Инна Вам, курина мать!
Ваш вклад в спасенье дела перестройки
Оценят люди, куры и Госплан.
Так будьте ж, Инна, дерзостной и стойкой!
Позвольте мне поднять за Вас стакан!
Кое-что требуется пояснить. В лихие 90-е многие интеллигенты (Инна – кандидат наук), чтобы выжить, пытались организовывать кооперативы или пробиваться на рынок самостоятельно. Выйдя на пенсию, Инна пыталась у себя на даче разводить кур и продавать яйца и курятину. Но вскоре, как говорится, погорела и бросила…
Размышляя о возрасте, я написал следующие строки:
Я был бы фальшив и неискренен где-то,
когда б уверял, что зима лучше лета,
что ржавая баржа красивее шхуны,
что возраст почтенный приятней, чем юный.
Слукавил бы я, коль доказывать взялся,
что старости в жизни никто не боялся…
Но можно быть старым уже в девятнадцать,
а можно и в семьдесят юным остаться.
Не в паспорте – в сердце наш возраст указан:
душа зачерствеет – стареем мы сразу.
Нас делают дряхлыми зависть и злоба,
нас жадность скорее доводит до гроба.
Мы старость свою отодвинуть сумеем,
улыбкой сразивши угрюмости змея.
Активности жизненной сила – в движенье,
В труде, чтоб был в радость, в любовном волненьи
Секрет в доброте и открытости взгляда,
И молодость будет тогда вам наградой.
Я был бы фальшив и неискренен где-то,
Когда бы стихи не прочел вам про это.
Как вы сможете убедиться сами, читая стихи этого сборника, впервые прозвучавшая тогда тема веры в силу добра впоследствии будет часто встречаться в моих мыслях и строчках.
Удивительно, но перешагнув шестидесятилетний рубеж, я стал сочинять все больше и больше. Записывать свои мысли, или, как я их называю, «внутренние монологи» я начал регулярно. Менялась жизнь, менялись формы собственности, гигантский скачок совершила техника, мир вступил в эпоху Интернета – все это порождало мысли о ножницах прогресса – я имею в виду разрыв между техническими возможностями человечества и его нравственной заторможенностью, если не сказать – отсталостью.
Однако было бы ошибкой полагать, что автор ограничил круг своих тем мировой скорбью о несовершенстве человеческого муравейника.
Продолжалась жизнь, работа, рядом была удивительная, необыкновенная, любимая женщина – моя жена Светочка (ей посвящен отдельный блок стихотворений, включенный в главу 6 книги). Хотелось писать о природе, радости, хотелось шутить, наконец, надо было многих и многих поздравлять, вот и копились стихи. Их-то я и включил тогда в свой сборник. Так что большинство помещенных здесь стихотворений были написаны в 1991–2012 годы.
С тех пор у меня накопилось немало новых стихов, навеянных мыслями о течении жизни, посвященных друзьям и, конечно, ряду политических событий в жизни России.
Буду рад часть из них отдать на ваш суд.
Но
