Колокола Обречённых - Pferd Mantel

– Э, командир! Позовите сюда командира! – ревел Папа. – Чё это за херня? Кормить будут или как?!

Но в ответ на Санину ругань никто не появился, хотя обычно за такие заявы, жильцов, а тем более карцерных, начинали возить лицом по полу на третьей минуте. Тюрьма! – традиции!

С утра и днём ещё слышалась беготня, крики вертухаев, но ближе к вечеру как-будто всё замерло. Папа развалился на шконке и водил пальцем в воздухе, пытаясь обрисовать по контурам трещин на потолке что-нибудь типа женской задницы. Воображение подсказывало ему всё новые и новые мотивы, но голод уже давал о себе знать.

С утра Папа слышал стрельбу – автоматную трескотню и отрывистые пистолетные щелчки. Звуки начались в здании, но через какое-то время переместились во двор. Были слышны крики и какие-то команды, сути которых из карцера Папа разобрать не мог. Когда в узенькое окно под потолком узилища заглянули первые звёзды, набор звуков изменился. Теперь выстрелы и крики слышались откуда-то издалека, со стороны Мелькомбината и Площади Гагарина. Саня приник к двери, пытаясь определить когда хоть кто – нибудь из вертухаев будет проходить мимо.

«Мда. Явно какая-то херовая непонятка у них там, у мусоров. А то и война началась… Чё… Да и хуй бы с ней, обед то по расписанию!» – думал про себя Папа. -«Чё-то как-то не припоминается, когда последний раз хавчиком-то обносили. Внатуре, хипиш у них там нехилый.»

Саня даже пытался подпрыгивать на шконке, чтобы попытаться рассмотреть в оконце что творится во дворе изолятора, но настолько высоко подпрыгнуть он не мог – мало того, чтобы что-то рассмотреть, надо было, подпрыгнув, ещё и зависнуть в воздухе – но это-то ведь чистая фантастика! И, не имея возможности заглянуть в него, забытый в карцере Папа метался по нему от стены к двери, не понимая что же происходит.

А происходило на территории Тверского СИЗО вот что.

Как мы уже знаем, ночью, пока Папа ворочался на своей шконке в карцере, Россия нанесла ядерный удар по американской эскадре в Чёрном море, а позже и массированные ядерные удары по объектам на территориях США и Великобритании. На следующий день, когда война фактически уже началась, но тем не менее с непонятной задержкой, НАТО нанесла – таки точечные удары крылатыми ракетами по объектам на территории Москвы и московской области, Санкт-Петербургу, Мурманску, Калининграду, Екатеринбургу а также нескольким электростанциям и точкам соединений нефте- и газопроводов. Скорее всего – а точнее вам никто теперь не расскажет – часть этих ракет несла очень хитрую начинку…

Поэтому, как повсеместно, так и в Твери, произошло нечто труднообъяснимое настолько же, насколько и ужасное. Восстали мёртвые. Трупы. Покойники.

В изоляторе это случилось вот как.

С утра в ворота СИЗО, с первым солнышком, въезжали и рассредотачивались по двору серо-синие «Уралы» с опознавательными знаками УФСИН. Бойцы спрыгивали на землю, и, поностью экипированные по стандартам для спецопераций, выстраивались в шеренгу перед входом в изолятор, клацая щитами и дубинками. Лаяли и скалились специально натасканные, конвойные собаки, готовя которых к сегодняшней миссии, специально сутки не кормили.

Вертухаи же, следуя распоряжениям Хозяина, вытряхивали жильцов из хат, сортируя их постатейно, при этом, особо не церемонились с подследственными – этих отгружали вместе с осужденными, ожидавшими своего этапа. Уже неделю стояла жарища – парило так, что люди с сердечно-сосудистыми заболеваниями страдали в здании, не имевшем, по понятным причинам, никакой климатической системы. С этого и началось – точнее, со старика-подследственного, потихоньку оставившего этот, катящийся со скоростью курьерского экспресса в преисподнюю, мир – ночью, когда остальные жильцы в его камере дрыхли. По утру сидельцы предъявили тело командиру, а тот в свою очередь, за всей этой суетой, не довёл информацию о двухсотом в камере 3 -34. Ну, забыл. Можно понять и его – война началась, рушится привычный мир. Как оно теперь сложится – не ровен час в войска попадёшь… Просрали момент, короче. А вот если бы этот командир на третьем этаже выполнял свои обязанности с чувством, с толком, с расстановкой – массовой покойницкой резни в СИЗО наверняка избежали бы.

Дальше всё было стандартно для тех дней. Никто ничего не понимает, видит – и отрицает. Старик очнулся, жильцы к нему – не помочь ли, дедушка? Тот хряп! – и захарчил особо внимательного сокамерника, дальше – больше. Услышав, что в 34 камере имеет место какая-то бадяга, командир – ага, тот самый, который просрал этого дедулю в медблок отправить вовремя – распахнул дверь в хату, в твёрдом намерении призвать сидельцев к порядку. А они, сердечные, уже все семеро, как ВСТАЛИ. В это время другие вертухаи вскрывали хаты дальше по этажу, выгоняя жильцов в коридор – лицами к стене. Эти, из 34, вырвались, порвав по ходу дела, своего командира, ну а дальше – понеслось! Не то, чтобы эти, тюремные ходуны были какими-то особо прыткими – нет, поперву бродили также, как и другие, словно лунатики, вытянув вперёд свои обгрызанные товарищами по несчастью руки, словно силясь дотянуться до чего-то такого, что они видят, а мы – нет. Дело было не в скорости, дело было в том, что никто не был в состоянии объективно принять происходящее, а приняв – действовать сообразно ситуации. Если бы нашёлся кто-либо здравомыслящий в этот день, взял контроль над явно принимающей хреновый оборот ситуацией в свои руки – загнали бы сидельцев обратно по хатам, и, действуя методично и жёстко, быстро переколбасили бы распоясавшуюся некроту. Но, мать его, на целый СИЗО – огромный, на самом-то деле, организм, включавший в себя пару сотен подготовленных к беспорядкам вооружённых, твёрдых как шанкр, здоровых мужиков в форме и погонах, со специально обученными собаками – не нашлось ни одного – НИ ОДНОГО, понимаете? – человека, который, похерив стандарты, отчётливо бы назвал вещи своими именами. И, как результат, в исправительном заведении города Твери забурлила, забулькала кровавая баня, за несколько часов переварившая и отрыгнувшая обратно на свет Божий больше двух тысяч мерзких жителей теперь уже нового, ужасного мира.

Конвойщики, чуя, что начинается неладное и что местные вертухаи явно не в силах переломить хребет начинающимся беспорядкам, спустили собак, тем самым подписав приговор себе и окружающим. Непонимание простой истины, что с какого-то момента и охрана, и заключённые уже оказались по одну сторону баррикад, сыграло финальный аккорд. Зеки – те тоже, не осознавая, что творится на самом деле, восприняли свалку, как сигнал к действию, и, подзуживаемые наиболее оголтелыми персонажами, ломанулись в кучу. Собаки рвали мертвецов, мертвецы рвали собак – но первым наносимые злобными животными повреждения были абсолютно несущественны – чего там, мёртвые не потеют. В пылу свалки кто-то из конвойных – здоровенный двухметровый детина – подхватил одного из мертвяков и сбросил вниз, в межэтажный пролёт. За ним последовал второй, затем и третий. Вертушьё, контролировавшее ситуацию на первом, ещё пока спокойном этаже, обступило дёргающиеся на полу в конвульсиях изломанные и изуродованные тела. Но у тел, сброшенных вниз, были свои планы и чаяния, и вот уже молодой любопытный вертухай заливает пол и стены кровью из разодранной артерии, со страшными криками и матерной бранью.

Вот тогда и началась стрельба, которую услышал закрытый в карцере Папа. Но она ничего уже не могла изменить – критическая масса потенциальных живых мертвецов уже была набрана. Хозяин, в сопровождении двух или трёх охранников, попытался переломить ситуацию, но момент был упущен. Тела, лежавшие в проходах между камерами третьего этажа, возвращались к жизни…

Прошло не более трёх часов и уже было не разобрать, кто был кем и на какой стороне. Конвойные, охрана, зеки – все вместе, без какого-либо деления на масть и статус, рыча, булькая и сопя, бродили по мёртвым этажам тюрьмы. Большую часть камер не успели открыть и теперь тамошние жильцы, вытаращив глаза, смотрели на то, что творится за дверями их хат с той стороны. На так называемой воле. Судьба уже вычеркнула их всех из книги жизни, но, меняясь поочереди у хатных окошек и пытаясь разобраться, что же происходит снаружи, они ещё не думали, не догадывались о своей доле. Ох уж ты, русская тюрьма….

Папу же эта судьба пощадила, видимо, исключительно по чьей-то высшей воле.

И толстые свечи – если бы Папа это знал – ему требовалось ставить за здравие Лидии Полубояровой, выгнавшей своего супруга Ваську из дома со скандалом вчера – за бляд. Неисповедимы пути Господни, воистину. Ибо на них через червивый ком человеческих грехов одного свершается спасение другого. Не менее, кстати, первого в этих грехах, утонувшего. А то и поболее выйдет. Но чужие грехи считать – тоже грех. Куда не сунь, куда ни плюнь – грех, грехи, страсти. Как тут разобраться?