Единственный чеченец и другие рассказы - Антон Блажко

К концу первой смены, когда наплыв ослаб, я глянул в ориентировки, иметь представление на случай проверок. Когда зевота рвет пасть, тяжко запоминать что-либо, не больно и хотелось, но лишних нареканий старался избегать. В конце была подколота утренняя, ксерокопированный листок с ручным текстом косыми печатными буквами; "временник" и то шлепал цидулы на компе и почти без ошибок. Организация на нуле, а командиров... Вспомнился крик вечером раньше в эфире, запойный начштаб после кому-то говорил: разведка гоняла по темноте белую "шестеру", да упустила. Местные полицаи, кстати, вполне могли ехать поздно со службы и не остановиться средь чиста поля или развалин на сигнал военных, периодически ставивших выдвижные посты - замашки у тех были далеки от светских, а любой чех только враг. Оккупационные будни, хотя нам что...

Сутки прошли непримечательно и обыкновенно. Кого-то для проформы взяли в плен за просроченную справку взамен паспорта, сгинувшего в пекле войны, одного бойца сняли с поста бухим. Ненастный отсыпной день тек вяло, всяк шедший толкал наши средние нары в тесноте, сосед лазал туда-сюда на верх, кряхтя и ругаясь. Долбанный телевизор показывал очередное ток-шоу, рванный сон окутывал и исчезал от шума. Погода нежданно скакнула в оттепель, шел мокрый снег, вылазить никуда не хотелось. Начальство уже не принуждало трудиться в выходные, хотя быстро сдававшие под открытым небом хлорвиниловые мешки тихо сыпались, а столбы с колючей проволокой, врытые нами же в начале срока, угрожающе кренились. Грял дембель-избавитель, опутывая всех ленивой неохотой издалека.

День же следующий не задался прямо с утра. Невесть зачем в полвосьмого на Грозный промчался комендантский кортеж, углядев какие-то нарушения, босс выскочил из "Волги", обложил криком в обычной манере стоявших и приказал звать ответственного. Тот мирно дрых с полуночи, озверевший генерал затребовал командира отряда, редко встававшего раньше девяти. Не дождавшись, красный от ярости комендант ворвался на блок, прямо в офицерский кубрик, и застал нашего маршала в сиреневых кальсонах, еле продравшего от стуков посыльных глаза. Все очухавшиеся прыснули куда могли, но вопли слышались даже на посту. Последовали репрессии, виновный личный состав до обеда собирал мусор, выкладывал кирпичную дорожку по грязи и рыл сточную канаву. С нарядом торчал на дороге весь день комвзвод по кличке Даун, в основной службе выше старшего опера так и не поднявшийся. Избежавший армии, здесь он раскрылся в полный рост, заменяя ефрейторской придирчивостью отсутствие способности мыслить и выдвинуться хоть куда-то силой иных качеств. Ухватки слободской шпаны при комплекции среднего бегемота кричали о пропавшем месте в бандшайке, может, не взяли когда-то за скудоумие, только в милицию и осталось идти... Он ревностно бдил за нами, ел мозг до сумерек, когда поток машин иссяк, и лишь тогда ушествовал с чувством выполненного долга, обещав всю ночь проверять нашу боеготовность. Это слово мы не могли слышать без плевков; днем по рации ввели "Стоп колеса", народ покричал и разъехался, царило относительное спокойствие, но явились три машины чеченского СОБРа и потребовали их пропустить, размахивая боевым распоряжением с подписью грозненского коменданта. Даун вылез из столовой как был, без шапки, с маслянистыми губами, изучил бумагу и важно заявил хриплым басом:

-- Мне это не указ. Дорога з а к р ы т а д л я в с е х!

Напрасно здоровый улыбчивый мужик, главный у собровцев, перед явным боевым опытом (не важно, на чьей стороне) которого Даун выглядел щенком, пробовал втолковать, что один комендант не может знать приказов другого, равного по должности, и для этого сотрудникам выдается документ установленного образца. Мерзший в свитере и калошах, привезенных по чьему-то совету вместо резиновых сапог, Даун гороподобно стоял на своем.

-- А если сейчас откроем сами и поедем, что сделаешь? - двинулся вперед потерявший терпение крепыш с пулеметом, кладя ладонь на шлагбаум.

И оставивший где-то даже знаменитый ремень с патронташем для ВОГов, гранатными подсумками и командирским "Макаровым", общим весом на полпуда, Даун заявил, вздернув голову:

-- Буду стрелять!

Плюнув, чехи развернулись и полетели в сторону объездной дороги. Гордый собой, Даун вернулся к прерванной трапезе. Мы с напарником вытерли пот толпа изрешетила бы нас и умчалась раньше, чем кто-то успел бы отщелкнуть предохранитель...

Среди гама кубрика невозможно было отдохнуть в законные два часа между сменами. Вяло собираясь на пост, я краем глаза поглядывал на экран, вольный народ с нездоровой погруженностью созерцал ширпотребный бовик. Молчавшая в углу рация вдруг ожила:

-- "Кондор", "Кондор", выйди срочно на "первый"!

Первым числился блок, хотя других постов не было. Выбравший изначально звучный позывной Даун нехотя зашевелился на койке, где возлежал в спортивных брюках и носках. Рация заторопила:

-- "Кондор" - "первому", пожалуйста быстрее! Как принял нас?

-- Слышу, слышу, - проворчал он в персональный "Кенвуд", накидывая куртку и вываливаясь за дверь. - Пернуть сами не могут, все командир нужен, мля...

Хотя вечно требовал докладывать ему обо всем и спаси Бог избегать самовольства.

Я натягивал ватные штаны, когда в наш барак заглянул кто-то из второго отделения и крикнул:

-- Заступающая смена, бегом на пост! Вас Жорж зовет, сказал быть мигом.

Так на самом деле звали Дауна-грифа. Чертыхаясь (задержали кого-то или разборка с проезжающими, как пить дать), мы сгреблись, застегивая на ходу разгрузки, пихая кого-то прикладами, и потопали в холодную тьму. У шлагбаума, к нашему удивлению, никого не оказалось. "Эгей!" - окликнули с перекрестка, куда не добивал единственный на всю округу фонарь, возрожденный при блоке усилиями старшины и негусто освещавший круг выщербленного асфальта под собой. Подойдя, мы разглядели у крайних ворот Муху с Борей, которых должны были сменить, Дауна и двух чеченцев-парней в камуфляже и вязанных шапочках у белых "Жигулей". Преобразившийся Жорж что-то втирал ближнему, деланно хихикая и скалясь. Раздраженный перспективой топтать снег на целую четверть часа дольше, я хмуро бросил Мухе:

-- Ну, что тут?

Молчаливый Борис пожал плечами, а Мухин начал делать какие-то знаки, кивая исподволь на местных. Когда я снова открыл рот, он потянул меня назад и зашептал:

-- На номер смотри - это та "шестера".

-- Какая?

-- Тише, та самая, в розыске, позавчера на разводе читали. Стоим себе, вдруг кто-то к Адиле приехал. Бор говорит - давай глянем, подходим ближе, и опа-на...

Борис регулярно писал себе на листок данные разыскиваемых людей и транспорта, сверяя затем при проверке. Отличаясь редкой исполнительностью, он сыскал притом немилость шефа, ответив на вопли по поводу не высаженной из автобуса бабки: "Я не оккупант", и с тех пор ходил в штрафниках. Хотя добросовестнее и честнее его среди нашего сброда не имелось.