Игроки Господа - Дамиен Бродерик

— Спасибо, сестричка! Однако стоит закрыть этот… Но Джуни уже бормотала дейктические коды. Окно

захлопнулось, отрезая переходящие в дальнюю инфракрасную область индикаторы на панелях управления и набирающий скорость корабль. Темнота, несущаяся со скоростью света.

— Посмотри на себя! — сварливо буркнула Джуни. — Ты могла бы одеваться, как императрица Александрии — а вместо этого рядишься в бродяжьи обноски!

— Ой! — лицо Джан стало виноватым. — Ч-ч-черт, я оставила там твой гардероб!

— Забудь, я могу реплицировать для тебя новый, пока мы разговариваем. А теперь проходи, садись и рассказывай, чем занималась. Развязывала новые войны? Прошли десятилетия, дорогая!

— Для тебя — возможно, но не для меня.

— Хм. Ты действительно сказала про каву? Все еще пьешь эти помои?

— А Папа все еще еврей?

— Что, прости?

Джан издала неприятный звук, слишком хорошо знакомый Джуни, несмотря на то, что прошли десятилетия с тех пор, как она слышала его в последний раз.

— Да, дорогая. Пожалуйста, каву. Мне кажется, или здесь пахнет паленым?

— Думаю, это от твоих волос, — с некоторым удовлетворением сообщила Джуни. — Ты их подпалила сзади. Что неудивительно, если шастать по Солнечной системе на горящем корабле.

— Вот дерьмо! А я только начала их отращивать! — Джан лучезарно улыбнулась. — Но, конечно, при определенной удаче…

— Мои сообразительные машинки исправят все в два счета. Или около того.

В синтезаторе стояли глиняные кружки, в них материализовалась пенистая кава, а торчащие во все стороны волосы Джан слегка шевелились, словно под прикосновениями невидимых пальцев. Вокруг нее мерцали огоньки, будто нано-версия частотной ауры, окружавшей ее тело в космическом корабле — инфракрасное тепловое излучение, продукт метаболизма, ускоренное временной разницей и, после вхождения в видимый спектр, амплифицированное и трансдуцированное частицами минускульного операционного фабрикативного тумана, наполнявшего атмосферу этой параллели Земли. Сейчас все те же крошечные наномашины-умельцы вертели, и крутили, и разделяли обугленные волосы Джан, рекомпилируя их.

— Тебя устроят такие короткие? Длинные тебе пойдут, только нужно избавиться от этого ужасного наряда.

— Иди в жопу, — любезно отозвалась Джан, извлекая из синтезатора кружки и отхлебывая из каждой по глотку варварской жижи. Затем приветственно подняла свою: — За лучшие и за худшие из времен!

Джуни печально покачала головой, но подняла свою кружку в ответ. Наномашины, повинуясь ее тихим указаниям, уже обрабатывали молекулы, денатурируя алкалоиды, превращая горькую желтовато-зеленоватую пакость в ледяной чай без кофеина.

— Присоединяюсь. За Состязание миров.

Двенадцать

— У меня есть гостевая комната, — сообщил Тоби, ведя нас по узенькому коридорчику своего несуразно вместительного коттеджа, — но только одна. Надеюсь, вы ничего не имеете против? — он бросил на меня лукавый взгляд через плечо, а Лун пояснил: — Конечно, вы оба могли бы отправиться по домам, однако я предпочел бы, чтобы Август остался у меня, пока не поймет, что делать дальше сами-знаете-с-чем.

— Это очень мило, спасибо, — сказала она, в то время как я произнес:

— Ну, я, правда, не знаю… — и прервался. — Ты действительно не возражаешь? — мой язык с трудом ворочался во рту.

Лун ответила мне ослепительной улыбкой и покачала головой.

— Вот и отлично! — брат провел нас в уютную комнатку с огромной королевской кроватью, занимавшей не меньше половины пространства, черно-белыми гравюрами на стенах и охотничьей сценой над постелью. На окне висели закрытые жалюзи, милые маленькие лампы отбрасывали золотистый свет на пухлые подушки и разноцветное покрывало, расшитое геральдическими животными.

— Ванная там. Если проголодаетесь — не стесняйтесь совершить набег на кухню. Сам я встаю в шесть, но считаю время пробуждения священным выбором каждого человека, поэтому не собираюсь будить вас с первым лучом солнца или совершать какое-нибудь аналогичное зверство. У меня хорошая музыкальная подборка. Рекомендую Вторую симфонию Ховханесса. Спокойной ночи, — Тоби с легкой улыбкой поклонился. — Наслаждайтесь друг другом.

Дверь захлопнулась. У меня тряслись руки. В мягком свете Лун казалась такой очаровательной и сексуальной, что я отчаянно пожалел об отсутствии широкополой рыцарской шляпы, которой можно было бы прикрыться. Мое лицо по-прежнему щипало от настоящего солнечного ожога, желудок трепетал. Лун шагнула вперед и прижалась своими мягкими-мягкими губами к моим, глядя прямо на меня, не мигая. Ее кобальтовые глаза стали почти черными, но не утратили своего внутреннего сияния. Я обнял ее и зажмурился. Нервы в моих губах и языке каким-то немыслимым образом соединились с пенисом и основанием позвоночника. Во мне бурлило электричество. Я легко прикоснулся пальцами к ее обнаженной подмышке, коснулся великолепной груди. Твердый сосок прижался к моей ладони через тонкую ткань. Я стянул с нее кофту, лаская бархатистую кожу. Воздух благоухал нашими запахами. Ее полные, округлые, но дерзко упругие груди с готовностью легли в мои руки. Внезапно у меня во рту пересохло. Я отстранил от Лун правую руку и вытянул ее как можно дальше, ладонью к стене.

— Э-э-э…

— Что?.. — Лун встревожено вскинула голову. Увидела мою отведенную руку. — О. Дорогой, не стоит об этом беспокоиться.

Но я уже отпрянул от нее, возбуждение словно отрезало ножом. Меня скрутил настоящий ужас.

— Я не могу, Лун! Боже, что, если бы эта проклятая… Улыбнувшись, она прикоснулась к тыльной стороне

моей застывшей руки, не пытаясь опустить ее или взять в свою.

— Это работает по-другому, Август. Давай, садись рядом со мной на кровать. Бедняжка, да ты дрожишь от шока. Садись, садись, — она вытащила плед, укутала мои плечи, на секунду покинула меня, чтобы пересечь комнату.

Моя рука будто обрела собственную жизнь и по-прежнему торчала ладонью к стене. Спальню наполнила музыка, сперва тихая, задумчивая, затем набирающая мощь, накатывающая, словно осенний туман. Я никогда не любил Ховханесса, хотя интеллигентный Ицхак считал его гением; для меня же эти шедевры звучали как саунд-трек для какого-нибудь фэнтезийного фильма. Наверное, в этой безумной вселенной он пришелся к месту. Моя рука начинала уставать. Я заставил себя сжать пальцы в кулак и медленно опуститься на постель. Я действительно дрожал. Неужели всего несколько мгновений — или столетий — назад я стоял посреди этой комнаты, бешено возбужденный? Быть того не может.