32.01. Безумие хаоса - Владимир Брайт

— Старый друг... — задумчиво пробормотал генерал, глаза которого видели перед собой не скромную обстановку накрытого мраком кабинета, а события двадцатишестилетней давности. — Старый друг, где же покоятся сейчас твои бренные кости, и сказал ли хоть кто-нибудь тебе «спасибо» за то, что ты умер в чужой далекой стране...

Вопросы не требовали ответа, поэтому рука, живущая своей жизнью, опять потянулась к стакану, но в этот момент в дверь тихо постучали, и после некоторой паузы на пороге появился адъютант, который ненадолго разогнал стаю кровавых призраков, скалящих зубы по углам сумрачно-темного кабинета.

— Генерал Пэтчетт, просит принять.

Всего четыре слова. Скупая и по-военному отточенная манера подачи информации. Ничего лишнего и напускного. Все предельно четко и только по существу.

— Пэтчетт?! — Генерал криво усмехнулся, подумав о том, что еще один старый приятель пришел к нему с того света, чтобы лишний раз напомнить герою-предателю, как низко он пал. — Пэтчетт?! — переспросил Коррел, возвращаясь к суровой действительности.

— Так точно, сэр.

За все годы службы под началом легендарного генерала адъютант ни разу не видел этого волевого деятельного человека в подобном состоянии, но многолетняя выучка дала себя знать и на этот раз — ни жестом, ни взглядом застывший в дверях подчиненный не выразил своего удивления.

— Пусть пройдет...

После непродолжительного раздумья генерал, похоже, пришел к некоему решению, после чего адъютанту показалось, что он видит своего прежнего начальника — великую целеустремленную личность, ставшую легендой уже при жизни.

Боясь, что мираж неожиданно исчезнет, стоящий в дверях человек резко развернулся на каблуках и покинул стены кабинета. Уже на выходе ему померещилось, что тень на стене имеет неожиданно странно-причудливую форму и напоминает ему... Нет, он не стал продолжать эту мысль.

«Просто сегодня с самого утра был нескончаемо длинный и напряженный день, вот нервы и расшалились», — решил он про себя, выйдя в ярко освещенную приемную.

— Генерал Коррел ожидает вас.

Пэтчетт решительной походкой миновал адъютанта, шагнув из полосы света в сумрак огромного кабинета. Контраст был настолько разительным, что его глазам понадобилось несколько секунд, чтобы окончательно привыкнуть к смене освещения.

— Пить будешь?

Вопрос, мягко говоря, застал гостя врасплох.

— С вашего позволения...

— Пэтчетт...

Голос хозяина звучал как-то слишком уж монотонно-безжизненно. Создавалось такое впечатление, что генерал успел, что называется, конкретно накачаться, прежде чем его побеспокоил нежданный посетитель, хотя бутылка, стоящая на столе, была опустошена всего лишь на четверть.

— Пэтчетт, мы знаем друг друга слишком давно, чтобы обременять себя никому не нужными условностями... Да... Восемь лет назад ты совершил, с моей точки зрения, недостойный поступок, заменив понятия о воинской чести интересами бизнеса, и с тех пор мы не общались. Но сейчас все изменилось. Я подослал к тебе убийцу, чтобы, выражаясь языком скупых военных отчетов, «пожертвовав малым, сохранить все остальное», и это в некотором роде уравняло наши позиции. Можешь считать, что мы квиты, поэтому садись — и давай выпьем, как в старые добрые времена нашей далекой сумбурной молодости, а затем ты расскажешь, зачем пришел.

Гость на секунду замешкался — весь четко продуманный план разговора был скомкан с самого начала из-за того, что хозяин кабинета даже не думал отрицать свою связь с киллером, устроившим кровавую резню в ставке генерального штаба. Впрочем, Пэтчетту удалось совладать со своими эмоциями и быстро взять себя в руки. Он удобно расположился в кресле напротив собеседника и протянул руку к предупредительно наполненному стакану.

— «Звезда Аластамы», — мгновенно определил гость после первого же внушительного глотка. — Старое доброе баснословно дешевое пойло времен Семилетней войны... Пробирает до печени и действует на мозг, словно прямое попадание пятидесятипятимиллиметрового снаряда. Еще неизвестно, отчего больше погибло народу в той войне — от вражеских пуль или от этого забористого дерьма...

— А ты, как я посмотрю, ничего не забыл. — Губы Коррела растянулись в невеселой усмешке.

— Могу сказать даже больше — эта бутылка принадлежала сержанту Лестику, и ты свято хранил ее как бесценную реликвию на протяжении последних двадцати шести лет.

— Верно.

Казалось, генерал ничуть не удивился осведомленности собеседника. Впрочем, ничего странного в этом не было — когда-то давно, в прошлой жизни, они были достаточно дружны, чтобы позволить себе быть откровенными друг с другом.

— Ну, раз ты и без меня все знаешь, тогда зачем, собственно говоря, пришел?

— Чтобы задать пару вопросов.

— Всего лишь пару?

Пэтчетт сделал еще один внушительный глоток, после чего утвердительно кивнул. Может быть, мягкий полумрак кабинета, смешиваясь с янтарной жидкостью, делал свое дело, но умный, расчетливый и, что, пожалуй, главное, безжалостный человек, вдруг сбросил с себя груз прожитых лет и серьезных деловых обязательств, на какое-то время став тем молодым жизнерадостным и честным лейтенантом, который мог позволить себе роскошь — сказать правду в глаза другу или врагу, ни на секунду не усомнившись в своих действиях.

— Хорошо, на два вопроса я постараюсь ответить, — легко и непринужденно согласился Коррел.

Прежде чем начать спрашивать, Пэтчетт снова отхлебнул из стакана, лишний раз убедившись в правоте собственных слов: старое дешевое чисто солдатское пойло действительно оказывало убойное действие на голову. Хотя, может быть, именно сейчас это было к лучшему.

— Почему? — задал он свой первый вопрос.

Это простое и короткое «Почему?» вмещало в себя слишком много всего, но если, отбросив второстепенное, остановиться на главном, то суть вопроса сводилась к следующему: почему Коррел решился физически устранить верхушку генералитета своей собственной страны? Что подтолкнуло его к столь чудовищному решению — обратить оружие против своих же соратников?

Хозяин кабинета, по всей видимости, ждал этого вопроса.

— Мир стоит на самом краю пропасти, — негромко начал он. — А в подобный момент только решительные действия могут спасти человечество от уничтожения. Таллоу был погребен под остатками радиоактивных руин не для того, чтобы несколько человек, думающих и заботящихся только о собственной выгоде, смогли упрочить свою и без того практически неограниченную власть.

С каждым новым словом его голос — голос уверенного в собственной правоте человека — становился все громче и четче, а в интонациях, несмотря на воздействие алкоголя, все явственнее проявлялась железная воля героя, ставшего образцом для подражания чуть ли не целой нации.

Сгустившиеся тени по углам испуганно заметались, почувствовав свое полное бессилие перед этой незаурядной личностью, и, хотя светлее в кабинете не стало — он был освещен все той же единственной настольной лампой, — если присмотреться, можно было заметить, что клубившийся вокруг непроглядно-тяжелый мрак начал рваться на части, отекая по стенам грязными разводами краски, смытой порывом освежающе-чистого проливного дождя...

— Если бы вам удалось убить Чужого — единственную нить, способную привести нас к ответу на вопрос «Как спасти этот мир?», все было бы кончено уже сегодня; надежда умерла бы с последним вздохом того, кто владеет одной из тайн мироздания.

Воспользовавшись паузой, в течение которой Коррел наполнял свой опустевший стакан, Пэтчетт взял ответное слово.

— Высокопоставленный восточный информатор, снабжающий сведениями нашу разведку, сообщил, что ему стало известно из многократно проверенного и не вызывающего никаких подозрений источника: в наш мир вторгся посланец извне, обладающий уникальной технологией и не менее уникальными возможностями, с целью уничтожить данную реальность. Попытки взять Чужого живым так ни к чему и не привели. Опасная игра, затеянная одним из твердолобых аналитиков, наверняка считающего себя центром мироздания, вышла из-под контроля в тот самый момент, когда он потерял чуть ли не всех своих лучших людей, ни на йоту не приблизившись к решению проблемы.

Мы получили данную информацию слишком поздно, едва ли не в самый последний момент, когда машина с Чужим уже мчалась по городской автомагистрали, пытаясь оторваться от вертолета преследования. В данной ситуации оставался единственный выход — уничтожить посланца извне, чтобы не дать ему уйти и выполнить свою миссию. Но нам помешали, сбив вертолет, вылетевший с базы «Полинава», что, в конечном итоге, привело к потере объекта из поля зрения. И теперь уже никто и ничто не сможет помешать ему привести в исполнение свои замыслы.

Окончив эту речь, Пэтчетт замолчал, давая возможность собеседнику осмыслить вышесказанное. Он, разумеется, мог добавить, что убийца проник в комплекс как раз в тот момент, когда шла напряженная работа чуть ли не всех отделов и служб по отработке дальнейшего маршрута Чужого, но не стал этого делать. Подобные мелодраматические жесты были совершенно не в его духе. Пэтчетт предпочитал голые факты. А уж как их интерпретирует собеседник, зависело только от его интеллектуального уровня...