Последнее желание - Галина Зарудная

— Есть пару мест. Но ты куда-то собиралась, — напомнил Фома.

— Это уже вряд ли…

— Почему?

— Тебе не интересно будет.

— Нет, правда, почему?

Она рассказала ему про костюм, который собиралась шить для матери.

— Ты правда шить умеешь? — удивился парень.

— А что тут такого? — спросила Валерия.

— Ничего. — Он пожал плечами. — У меня мама шьет.

— Да ну? Твоя мама модистка? — Она оживилась. — Хорошая?

— Хорошая. — Фома нахмурился. — Вот только труд этот — кропотливый и неблагодарный — я не одобряю!

— Во как? — фыркнула Валерия. — А клепать байки — труд благодарный!

— Ну, хотя бы прибыльный, — ответил он самоуверенно.

— Это если компания сделает имя! С мотоциклами — это в самый раз когда тебе лет шестьдесят уже грянет, только-только засветишься. А если повезет, кто-то достойный продолжит твое дело и понемногу раскрутит, но ты уже давно сыграешь в ящик.

— Фу, сколько пафоса! А что тогда в шитье, скажи мне?

— Ну, предположим, не пафоса, а реальных представлений, — продолжала она серьезно. — Про бренды я могла бы многое рассказать, — Лера вовремя спохватилась, чтобы не брякнуть лишнего. — Одежда нужна всем, это самый надежный и доступный способ престижа… Главное, суметь занять свою нишу на рынке. Про маркетинг слышал?

— Сейчас снова пойдет научная фантастика? — сгримасничал Фома. — Ладно, слышал. А почему же с мотоциклами не так?

— Сровнял слона с канарейкой, тяжелую и легкую промышленность…

Они спорили, пререкались, перебивали друг друга и смеялись, — двое беспечных подростков на всходе жизни, на светлой аллее между двориками, укутанные свежим ветром, скромными солнечными ласками, и самое важное — открытые перспективам будущего.

Прохожие поглядывали на парочку с нескрываемым интересом, отмечая игривость и беззаботность царившую между ними, порой вздыхая от легкого укуса зависти, либо раздражаясь, что молодежь не занята никаким делом.

И даже Лера, в конце концов, вынуждена была отметить, что если не напоминать себе каждые две минуты, что Фома ей якобы в сыновья годится, то чувствует себя достаточно непринужденно в его компании.

К универмагу он отвез ее залихватски быстро, но достаточно аккуратно, не перебарщивая с крутыми разворотами и приделами скорости, хоть было видно, что не терпится.

И в костюмах, как выяснилось, знал толк!

Узор ткани — бледно-серая клетка — сошелся неровно в нескольких швах, и он отметил эту деталь с важностью опытного знатока, от чего у Валерии буквально отвисла челюсть.

— Вечно в универмаге хлам какой-нибудь развесят. Центр моды! — заметил он пространно, деловито чавкая жвачкой, не подозревая, что покорил сердце девчонки раз и навсегда.

— Слушай, а у твоей мамы случайно свежих журналов мод где-то не завалялось? — спросила она.

— Да сколько угодно!

— Если честно, я думал, по телефону ты пошлешь меня в какое-нибудь прекрасное далекое, — признался мальчишка, когда нагонявшись вдоволь по городу, они свернули к спортивному стадиону, где Лера вчера сдавала нормативы, а теперь там бегала группка престарелых спортсменов.

— Такое в планах было, но тебе повезло с моментом, — ответила она.

Они взобрались почти на самый верх трибун, на отсыревшие и пахнущие краской скамейки.

— И что, с тобой всегда так трудно? — спросил Фома.

— Всегда.

Но замыслившись на миг, Валерия решила реабилитироваться:

— Это все гормоны.

— Ты принимаешь гормоны? — прикинулся изумленным мальчишка.

— Очень смешно! У некоторых подростков они выскакивают прыщами, а у некоторых…

— Буйством? — снова вставил Фома с издевкой.

— Эмоциональными всплесками, — закончила она. — Хватит острить!

— Поглядел бы я на твою остроту после хорошенькой взбучки.

Все же обида у него оставалась.

— Но ты ведь не сдался. Будет хорошая профилактика на будущее.

— Мне твою шпану, между прочим, пришлось мороженным откармливать.

— Мою, говоришь? — хмыкнула девчонка. — Нужно было насыпать им бесплатных щелбанов! Достали со своими криками.

— Ну и противная! — он покачал головой.

— Тогда чего привязался? — парировала Валерия.

— Да сам не знаю. — Он с прищуром глянул на нее, вытряхивая сигарету из пачки. — С марсианами еще не был знаком, наверное.

— Да ты сам марсианин! В шестнадцать лет развязный, как паяц. Пыхтишь, как паровоз. И на мотоцикле лихачишь, как безбашенный.

— Мне почти восемнадцать!

— Ну да, это многое меняет. Мать к тебе относится трепетно, это ясно. Но отцу бы стоило иногда хватануть чем-нибудь по плечам. Чем он занимается вместо воспитания?

Фома перестал лыбиться, по лицу пробежала странная тень. Он воткнул сигарету в зубы и отвернулся, глядя на край стадиона, на двух энергично приседающих стариков.

Лера сразу же догадалась, в чем дело и ей стало неудобно.

— Фома, — тихо окликнула она.

Он несколько раз черкал спичками, пытаясь прикурить, пряча огонь от ветра в домике из ладоней, потом вдруг резко пожал плечами и ответил на ее вопрос:

— Думается, занят делами.

После длинной паузы, Валерия спросила:

— Сколько тебе было?

Он ответил не сразу, все так же внимательно рассматривая стариков вдалеке.

— Девять.

— У него другая семья?

Он промолчал, что само по себе означало ответ.

— Военный?.. И где он теперь?

— В Питере.

— Вот откуда байк, косуха. — Лера толкнула его локтем. — Отыгрываешся?

— Он мне должен. Сам об этом постоянно напоминает. А так вообще плевать — есть он или нет.

Лера думала около минуты.

— Знаешь, — сказала она туманно. — Мой отец не бросал семью, но из-за его болезни… его как будто и не было с нами. И мне казалось, что мне плевать. А потом, я просто не знала, чем мне заполнять все те пробелы, где было его место в жизни. И снова думала, что мне плевать. И такому человеку легко потом наплевать на собственных детей. Вообще привыкаешь на все плевать…

— Но твой отец не плевал на тебя. Вот в чем разница.

— Может, когда-то ты его простишь. Ведь он, похоже, старается.

— Старается. Вот только поздно.

Лера смотрела на упрямый профиль мальчишки и видела в его лице обиду собственных детей. Как похоже вскидывается подбородок и плотно смыкаются губы, взгляд уходит в сторону и как будто задергивается шторкой для душа. Если этот быстрый, скользящий взгляд и останавливается на тебе, его брезгливое подчеркнутое безразличие способно убить.

Отец Фомы избрал карьеру, и все что для нее полагалось. Например, жену — дочь какого-нибудь генерала. Соответственно — связи, статус. Интересно, доволен ли он теперь собой? Что чувствует, нося широкие погоны, а дорогой мундир — не жмет? Кресло достаточно удобно? А напиваясь время от времени на каких-нибудь банкетах, фуршетах, торжествах, либо в гордом одиночестве в загородном доме, — о чем думает прежде всего? О том, как же здорово он устроился в жизни, осуществил мечту о богатстве и величии, или о том, что сын никогда его не простит?

Или, откупаясь дорогими подарками, он верит, что искупает свою вину?

Да, Валерия, он в это верит!

— То самое место, что ты хотел мне показать? Проводишь здесь время с друзьями? — спросила она чуть погодя.

— Здесь, если никто не мешает, получается приличный спидвей, — ответил Фома увлеченно. — Нам иногда разрешают погонять. У нас в команде есть профессиональный гонщик, Эдик, он вроде как берет ответственность на себя. Но время от времени кто-то сдает, что в команде есть школьники, и тогда начинается всякая ненужная разбериха. Приходится быть начеку. Через месяц мы планируем устроить здесь настоящие гонки! Только это большая тайна! — предупредил он. — Запомнила? Эдик не имеет достаточно прав для того, чтобы устраивать мото-соревнования, ему может здорово перепасть! А если станет кому-то известно, что участвуют школьники!.. Поэтому, молчок, окей? Ни душе!

Лера кивнула, довольная тем, что мальчишка доверил ей тайну.

Приятно сознавать, что хоть кто-то в этом мире доверяет тебе!

Позже, когда этот с избытком насыщенный день закончился, Лера сидела в темноте своей комнаты и смотрела в окно. Ночью начался дождь. Фонарь перед домом, работающий обычно по настроению, в этот момент упорно горел, от чего падающие капли причудливо оттенялись и ползли по подоконнику, словно кто-то что-то царапал или набирал текст на призрачном мониторе. Может, в тот миг переписывалась ее судьба, и в том засекреченном послании таилась отгадка ее великого заслания? Жаль, она не могла разгадать эту тайну.

Волнение, что залпом грянуло после выводов отца, и сновало как вирус ОРЗ по нервным клеткам, распространяя подкожный озноб и дрожь в суставах, уже освоилось и смиренно притихло. Безумный страх, а это был именно он, черты которого проявляются неизменно дико и отталкивающе, пакостный уродец, не внемлющий доводам разума, в конце концов, оказался приперт к стенке всей мощью колоссального прозрения.