Тренировочный день 4 - Виталий Хонихоев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Повезло Виктору Борисовичу. — тем временем говорит Маргарита и повышает голос: — Лермонтович! Прекрати его топить немедленно! Слышишь! Отпусти его голову! Еще раз увижу — запрещу вам двоим купаться!
— Маргарита Артуровна! Он первый начал!
— Обоим запрещу! — она опускается на шезлонг и вздыхает: — Виктору хорошо, у него в команде все взрослые, хоть кричать на них не нужно. Слышала я что он собирается совсем на Комбинат уходить, все-таки много денег на работе физрука не сделаешь. А тут — тренер команды Комбината… я ж говорю — повезло. И с Железным Кайзером повезло… наверное…
— Наверное? — настораживается Альбина: — а что ты про нее знаешь?
— Лиля Бергштейн, Феррум Кнопка и Железный Кайзер. Игрок она от бога, ой, я же комсомолка, в бога не верю. Скажем так — прирожденный талант у нее. Но это в спорте, а вот в личной жизни говорят она всякая бывает. Ну так это простительно. Гении в обычной жизни обычно безалаберны и небрежны. Альберт Эйнштейн вообще забывал куда что положил и даже где живет.
— Эйнштейн? — Альбина скептически смотрит как девушка, которую они обсуждают — шуточно борется со своей коллегой по команде, наконец заваливает ее на песок и усаживается сверху, начиная щекотать. Никак она не напоминает Эйнштейна… а вот и ее коллега одерживает вверх и садится уже сверху на нее…
— Маша! — звучит голос над пляжем: — я же просил тебя — не по голове! Что она, что Маслова — и так плохо соображают, а ты со своими подзатыльниками!
— А, по-моему, без разницы, что школа, что Комбинат. — делает вывод Альбина: — что на тех кричать, что на этих. Разве что зарплата больше.
Глава 17
Глава 17
— Привет! — бросает сквозь зубы загорелый паренек с волосами цвета соломы и в рубашке с короткими рукавами. Он держит руки в карманах и выглядит очень уверено.
— Привет. — отвечает ему Володя Лермонтович: — чего тебе?
— Новенькие? — паренек вразвалочку подходит к ним и сплевывает в песок.
— Даже если и так, то чего? — выходит вперед Никита Тепляков: — что-то против имеешь?
— Да ничего не имею. — примирительным тоном говорит паренек: — закурить есть че?
— А? — Никита немного теряется, и Володя берет течение разговора в свои руки. Если паренек вот так говорит «закурить не найдется», значит на мировую идет. А чего попусту с местными ссориться? Он находит в кармане смятую пачку сигарет и вытаскивает ее.
— Вот. — говорит он: — держи.
— Ух ты. — паренек разглядывает пачку: — «Тушка». Не «Астра» и даже не «Беломор». Меня Женькой зовут. — он протягивает руку.
— Володя. Это — Никитос.
— Круто, че. Ваши девчонки на озере купались? Какие здоровые… на две головы меня выше.
— Это спортсменки. — вставляет слово Никита: — гарем нашего физрука.
— В смысле гарем? — паренек застывает, не донеся сигарету до рта: — откуда?
— У нашего физрука есть суперспособность, он девок охмуряет. — говорит Никита: — это его девки все.
— Брешешь!
— А вот и не брешу! А еще он Альбину пежит и Ритку-комсорга. И наверное Нарышкину еще вместе с Бариновой. — выдает Никита.
— Не пежит он Нарышкину. — хмурится Володя Лермонтович: — Никитос, а ну-ка слова свои назад забрал!
— Ну хорошо, не пежит он Нарышкину. Но всех остальных — пежит.
— Что и Зинку Ростовцеву тоже?
— А чего ты к Зинке сразу цепляешься?
— Она же тебе нравится, разве нет!
— Да плевал я на нее!
— Огоньку не найдется? — спрашивает паренек, назвавшийся Женькой и Володя лезет в карман за спичками. Находит, открывает коробок, достает спичку и чиркает ею по сернику. Искра, дым и все. Чертыхаясь, выбрасывает ее в сторону, достает еще одну. Снова не зажигается.
— Зеленые головки. Балабановские? — спрашивает паренек Женька.
— У меня нормальные есть. — Никита достает коробок и с одного раза зажигает спичку. Складывает руки «лодочкой», защищая огонек от ветра и протягивает новому знакомому: — на, прикуривай.
— Спасибо. — паренек наклоняется и затягивается. Сдавленно кашляет пару раз и украдкой вытирает покрасневшие глаза.
— Крепкий зараза. Непривычный я к сигаретам. — как будто оправдываясь говорит он: — я больше папиросы курю.
— Ага. — недоверчиво качает головой Никита: — да ты и курить-то не умеешь, вон как кашляешь.
— Умею. — обижается новый знакомый: — еще как умею. Смолю как паровоз. Просто свои папиросы потерял, где-то возле Старого Корпуса. Ходил туда ночью. Один.
— Старый Корпус? Чего это такое?
— А. Вы ж не знаете. — паренек посмотрел на приятелей с плохо скрываемым чувством превосходства и принялся объяснять. Про то, что давным-давно, во время войны еще сюда из Ленинграда эвакуировали блокадных детей. Тогда еще никакого «Орленка» тут не было, а был старый санаторий почти на этом же месте, но чуть дальше в лес. Сейчас от того санатория только один корпус и остался, заброшенный и с выбитыми окнами. Днем-то туда ходить нормально, а вот по ночам… говорят, что среди этих блокадных детей была одна девочка по имени Таня, маленькая и бледная. Тихая и послушная. Только в отличие от других детей, которые радовались тому, что их вывезли из блокадного Ленинграда, эта девочка все время грустила по своим родителям, которые там остались. Ну вот оставили детей в санатории, а потом стали замечать, что дети куда-то пропадать стали. Сперва один мальчик пропал, а потом — другой. Значения этому сильно не придали, потому что беспризорников во время войны тоже хватало, наверное, удрали, чтобы на фронт записаться или домой в Ленинград вернуться. Но когда тетя Зина пропала, повариха, тогда уже забеспокоились. Приехало НКВД с револьверами и в кожаных плащах, стали обыск проводить и в чемоданчике у той девочки нашли серебряное колечко, которое тетя Зина носила. Увезли ту девочку с собой в черной машине и больше никто ее никогда не видел. А после войны
