Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю - Анатолий Сергеевич Онегов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медведи начали разбредаться из наших мест уже к концу лета 1966 года. Провожать их было по-человечески тяжело. Они уходили, разумеется, не прощаясь. Я бродил по знакомым тропам, никого не встречал и с грустью вспоминал начало своих медвежьих походов. Вспоминал первую встречу с Лесником у Верхнего озера, вспоминал его глубокие внимательные глаза и свою робкую скованность при этой встрече, вспоминал и ту Главную дорогу людей, где встречал меня Хозяин и где я все-таки убедился в добродушии медведицы-матери.
Добродушие, покладистость медведя — это и были те самые черты животного, которые позволили людям относительно просто жить рядом с серьезным зверем… Мирный характер бурого хозяина предстал передо мной еще в начале пути. Я надолго запомнил слова человека, который рассказывал мне о медведях: «Встретишь и, если в глаза ему посмотришь, — плохого не думай… поймет он, что зла не таишь». Эти слова стали для меня символическим ключом. Моя вера еще более окрепла после многих и порой ярко противоречивых рассказов о лесном хозяине, которые встретили меня в нашей деревушке.
От Петра я слышал почтение к медведю, осторожность в обращении с его именем. Эти осторожность и почтение к медведю были у Петра сродни обращению с телушками — и тут и там Петр Мушаров оставался мягким, внимательным человеком.
Васька Герасимов резал проще, переводя все в выстрелы, осечки, премии и мясо. И только напоминание о медвежьей мести иногда останавливало не в меру заготовительный темперамент охотника. Нет, Василий не боялся, но знал, что стрелять надо близко, чтобы «стрелить враз». За этим «стрелить враз» покоилось многое: отжившие берлоги, бывшие медведи, медведицы с медвежатами… Приходилось порой и убегать. Убегать успевал — видел по нему. Рассказы растут, лепятся, как снежный ком, потом ком тает, и остаются картины тупого глумления и просто убийства…
…Трех тогда привезли. Медведица была — с нее и начали. Стреляли — ревет, и в кусты. Медвежата в елку ползут. Их стрелили — не падают…
А потом еще и еще раз, как окончились пулевые патроны, как Васька с братом Николой расстреляли в упор дробовыми зарядами двух медвежат, как мать бросалась из кустов, только пугала, тяжело раненная не лезла в драку, и как люди ничего не поняли и ради премии расстреляли и ее… «давали премию». Петр молчит. Молчанием подтверждает правду, а иногда тоже говорит об овсах и раненом звере…
— А на человека раненый идет?
— Не помню такого. Вот на Черепове стрелили, заранили только — он и ушел в выломок.
— А на овсах близко подходит?
— Другой раз и к тебе подкатит. Мы же лабазы не строим, с земли ждем, сидишь в борозде и ждешь…
Что это? Отвага? Вера в ружье? Или другое — убеждение, что зверь мирный и всегда уходит, даже сильно раненный, если не мешают уйти? Откуда это?
— А скот у вас медведь драл?
— Не бывало вроде…
— А мужиков ломал?
— Этого зазря нет. Да уходит он…
— Не бывало вроде, этого нет…
— За что же премии?.. — В таких случаях Васька обычно крутит папиросу и подводит итог нашей беседы рассеянным, мутным дымком самокрутки… Он, пожалуй, тоже не помнит, чтобы медведь кого-нибудь просто так сломал.
И снова день, снова стадо, малиновый звон колокольчиков, снова Василий приносит с тропы очередную информацию о передвижении медведей вокруг нас, и снова наших телушек никто не трогает…
Границы Медвежьего государства обрисовываются новыми подробностями. Я знаю, где бродят телушки, где их разыскивает Петр, сам хожу в такие поиски, но ни разу не видел коровьих дорог, перерезанных медвежьим следом. Было другое: сначала на дорогу легли лапы зверя, потом копыта телушек, и больше зверь не проходил… Что это? Ходовой, случайный медведь? Нет. Медведь живет здесь постоянно, рядом со стадом, и рядом с нашим стадом охотится на лосей.
Новые происшествия, новые встречи и новая полезная информация… Костя, лесник, разошелся на медведя. Медведь свалил лося. Костя увидел зверя и упал на землю. Потом пришел в себя и невредимым вернулся домой…
Зверь на добыче. Голод. Инстинкт насыщения. Тот крайний случай состояния животного, когда агрессия со стороны грозного зверя кажется неминуемой… Но Костя вернулся невредимым. И при встрече с человеком был рык медведя. А если рык медведя — это предупреждение? Предупреждение, как у всякого порядочного животного: «Не трогай мою добычу! Я голоден! Уходи! Смотри, если не уйдешь!» Ведь так же и у собаки сначала «рр-рр-р», а потом могут быть и зубы. Зубы будут, если «рр-рр-р» не произвело впечатления… В ответ на рык зверя Костя упал. А что, если жест человека был принят медведем как согласный ответ, как фраза, произнесенная на молчаливом языке жестов? Ведь медведь не бросился… А что, если, начиная с этой фразы, пойти дальше, пойти к языку жестов животного, пойти, зная заранее, что всегда можешь отступить, выкинув «белый флаг», как выкидывает «белый флаг» собака, перевернувшись на спину перед более сильным соперником.
Язык жестов. Я разучивал его уже потом перед огрызком зеркала, чудом сохранившимся в пустой избе. Уроки не всегда проходили даром, но об этих уроках я более подробно расскажу потом, когда представится случай поговорить только о медведях. Эти уроки пришли ко мне год спустя, а первые недели жизни по соседству с животными были отведены для общего знакомства друг с другом. Тогда меня больше занимал исход встречи с медведем, и я тщательно заносил в дневник и показания Петра, и рассказы дедки Степанушки, и даже короткие сообщения тетки Матрены.
— …Стоит, пугает меня, плюется, а конь щиплет траву, а медвежата по елкам сидят — эти слова принадлежат дедке Степанушке. Дедка ехал по Главной дороге людей верхом на коне и у Вологодского ручья встретил медведицу. Я хорошо знаю дедку Степанушку — он мог сидеть на коне перед медведицей, сидеть тихо, без страха и даже добро щурить подслеповатые глаза, а потом негромко сказать коню, именно сказать, а не рвануть удила: «Поехали, что ль…» И конь пошел, оставив сзади успокоившуюся
