Врангель - Борис Соколов

Между тем Ф. И. Елисеев так описывал этих пленных: «Их оказалось два полка, численностью в обоих чуть свыше 1500 человек. Казаки!.. Казаки!.. Сомнений не было ни у кого, но война есть война: всех их, под небольшим конвоем, препроводили в Бесскорбную, в штаб дивизии. Генерал Врангель был в восторге и ликовал… Полки быстро окружили пленных и… не поверили своим глазам: пленные почти полностью состояли из казаков и иногородних пройденных станиц Лабинского полкового округа. Как оказалось потом, все они были мобилизованы, при отходе по этим станицам, Таманской красной армией. Они были так рады, что мы их атаковали, и совсем не считали себя „пленными“, прося сейчас же вступить в бой с красными. Из толпы пленных послышались веселые казачьи остроты и радость встречи со своими казаками. Они были очень богато снабжены патронами и табаком, чего в наших полках совершенно недоставало. Они щедро раздают их своим победителям. Одеты же они были как попало — кто в ватных бешметах, кто в полушубках, кто в шинели. На ногах рабочие „чирики“, кто в опорках, кто в солдатских ботинках и редко кто в сапогах. Но зато большинство было в своих черных потертых казачьих папахах. Командный состав был больше свои же люди». Расстрел 370 несчастных был совершенно излишен, так как и они все готовы были встать в ряды белых.

Елисеев утверждает, что начальник дивизии к успеху не был причастен: «Конная атака прошла не по приказу генерала Врангеля, а по обстановке и распоряжению полковника Науменко. Я не помню, была ли с нами артиллерия, но если и была, то она огонь не открывала, так как он и не был нужен».

Наступление 1-й Корниловской конной дивизии продолжилось 24 октября. Елисеев вспоминал этот эпизод, отмеченный, в частности, первым появлением Врангеля перед войсками в новом казачьем обмундировании:

«Полки поднялись на плато. Дул холодный ветер. В природе было неуютно. Издали мы увидели длиннейшую линию красных обозов, которые двигались со стороны Армавира на Ставрополь. По бокам обоза шла гуськом их пехота. Возможно, что это шла сама армия на подводах.

Пылкий Бабиев, опьяненный боевыми успехами последних дней, сразу перевел полк в аллюр рысью, построив его во взводную колонну. Бригадой никто не руководил. С левой стороны, шагов на сто, коротким наметом, наш полк обгонял генерал Врангель. В бурке, в черной косматой папахе, на подаренном кабардинце станицы Петропавловской, вперив взгляд вперед, скакал он к очень высокому остроконечному кургану в направлении станицы Убеженской. Мы впервые видим его в нашей кубанской форме одежды. Бурка, косматая папаха и его остро устремленный взгляд вперед делали его немного хищным, даже похожим на черкеса, и если бы не низкий кабардинец под ним, не соответствующий его высокому росту, вид его, как кавказца, был бы правилен и хорош.

Левее его и чуть позади скакал наш командир бригады полковник Науменко. За ними — до взвода казаков-ординарцев. По всему видно было, что Врангель не был в курсе боевой обстановки и торопился к высокому кургану, чтобы с него осмотреться и потом уже действовать. Линия красных обозов с войсками тянулась сплошной лентой с запада на восток, насколько хватал человеческий глаз. Атака для конницы, безусловно, была очень заманчива».

Однако атака не удалась, а Елисеев был ранен в плечо. Его эвакуировали в село Успенское, где находилась дивизионная санитарная летучка, над которой начальствовала жена Врангеля, которая сама его перевязывала. Но вскоре Врангель настоял на отъезде Ольги Михайловны в Екатеринодар.

Армавир был взят конниками Врангеля и частями генерала Б. И. Казановича. Они захватили три тысячи пленных и массу пулеметов. Врангель вспоминал: «На рассвете 26 октября я с корниловцами и екатеринодарцами, переправившись через Кубань, спешно двинулся к Армавиру, одновременно послав приказание полковнику Топоркову также идти туда. Сильнейший ледяной северный ветер временами переходил в ураган. Полки могли двигаться лишь шагом. Плохо одетые казаки окончательно застыли. Около полудня наши обе колонны почти одновременно вошли в соприкосновение с противником, последний, уклоняясь от боя, бросился на северо-восток, здесь был перехвачен частями полковника Топоркова и жестоко потрепан. Угроза Армавиру была устранена, и я приказал отходить на ночлег полковнику Топоркову в хутора Горькореченские, полковнику Науменко к станице Убеженской. Сам я проехал в Успенское».

Правда, этот пассаж был подвергнут Елисеевым уничижающей критике: «Здесь, видимо, спутаны даты. Корниловцы и екатеринодарцы из села Успенского выступили на правый берег Кубани 24 октября, но не 26-го. Если 22 октября „разбитый противник бежал“, как пишет генерал Врангель… то победные Корниловский и 1-й Екатеринодарский полки не могли же оставаться в ничегонеделании в селе Успенском ровно три с половиной дня… 1-я конная дивизия всё время действовала разрозненно, а полковник Топорков со своими полками — запорожцами и уманцами — действовал просто изолированно от дивизии. Мурзаев также… все три бригады дивизии действовали не только что в различных, но прямо в противоположных направлениях. После неудачной атаки Корниловского полка 24 октября оба полка, в тот же день, к ночи, вернулись в село Успенское, но не в станицу Убеженскую, до которой не дошли. Неприятно звучит и фраза, что „полки могли двигаться лишь шагом“. Конский состав тогда в полках был достаточно хорош, так как вся дивизия шла походом по своим родным станицам с богатым и гостеприимным населением и всего было вдоволь как для казаков, так и для лошадей. Не соответствует действительности и то… что „плохо одетые казаки окончательно застыли“. В полку у Бабиева „не застынешь“… Да и в остальных полках так же. Боевой дух казачества в то время был очень высок. В психологии и офицеров, и казаков война шла освободительная, полная порыва, как и необходимости. Не ослабляло этих качеств у казаков порою не совсем умелое боевое руководство».

Федор Иванович, несомненно, пристрастен к Врангелю. Он чувствовал в бароне чужака, хоть тот формально и был принят в состав Кубанского казачьего войска. Кроме того, в его воспоминаниях чувствуется как раз та «окопная правда», которая обычно противостоит генеральским мемуарам. Обычно боевые офицеры лучше знают конкретную обстановку и детали боев на своем участке, чем начальник дивизии и тем более командир корпуса или командующий армией. Неслучайно Елисеев подчеркивает: «Мое описание многих боев расходится с описанием их генералом Врангелем. Он всё „обобщает“, но не дает реальных картин боев». Правда, «окопники» обычно не посвящены в более широкие стратегические замыслы начальства. Однако приходится признать, что в большинстве случаев оказывается прав Елисеев, а не Врангель.