Орел расправляет крылья - Роман Злотников

– В его покои?! – одновременно вскричали обе женщины и сразу же принялись оглядываться.

– Ну да, ну да – он так и повелел, – удовлетворенно кивнул кардинал. – Отец Зешко знает русский, и он переводил мне… Но я не об этом. Нам надобно обсудить, как лучше…

– Ваше высокопреосвященство, – мягко прервала его Мадлен, – принцесса еще слаба. Ей необходим покой. Я бы просила вас немного повременить с наставлениями, до тех пор пока она не восстановит силы.

Кардинал осекся и недовольно воззрился на Мадлен. Потом перевел взгляд на принцессу. Генриетта Мария ответила ему таким страдальческим и опустошенным взглядом, какой только смогла изобразить. Кардинал нахмурился, но нехотя кивнул.

– Ах да, конечно… Вам требуется мое участие, дитя?

– Нет, ваше высокопреосвященство, – слабым голоском отозвалась принцесса. – Я чувствую себя нормально. Только вот слабость…

– Тогда поговорим позже. Отдыхайте. – И кардинал также покинул покои.

Едва за ним закрылась дверь, как Мадлен вскочила и принялась вертеть головой, пробормотав:

– Конечно, грех обманывать столь высокопоставленное духовное лицо, но у меня уже везде свербело от желания как следует здесь осмотреться. Хм… а он весьма скоромен. Не сказала бы, что это настоящие королевские апартаменты…

– А что это? – робко спросила Генриетта Мария, указав в дальний угол, где под потолком были закреплены какие-то странные портреты на деревянных досках, многие из которых были в рамах из серебра и даже золота.

– Это иконы, дорогая, – наставительно произнесла Мадлен. – Они заменяют русским распятие. Вот именно здесь ваш суженый молится на ночь… Кстати, – Мадлен весело подмигнула принцессе, давая понять, что и она заметила подробности его ухода. – Советую вам хорошенько изучить кровать. Ибо именно на ней вам царствовать.

– Изучить? – Генриетта Мария озадаченно огляделась.

– Ах да… – графиня весело рассмеялась, – бедняжка. У вас же в этом пока никакого опыта. Знаете, почему большинство из нас, женщин, предпочитают принимать любовников в спальне? Просто на своей собственной кровати любая из нас становится совершенно неотразимой. Это очень важно – точно знать, каково расстояние до спинки, можешь ли ты в момент вот этого порыва страсти вытянуть ножку и насколько изящно ты способна изогнуться, когда распаленный мужчина уже вдавил тебя в подушку… О-о, дитя мое, вы покраснели… Ну будет, будет, такие хитрости рано или поздно осваивает любая женщина. К тому же вы сейчас в постели вашего жениха, то есть, по существу, в вашей собственной. Так пользуйтесь моментом. И… я бы советовала вам сказаться совсем слабой и остаться в этой кровати на ночь.

– Но… где же будет спать он?

Мадлен легкомысленно махнула рукой:

– Ах, не думайте об этом! В любом королевском дворце достаточно покоев, чтобы… А это что за дверь?

Графиня потянула небольшую дверцу, притаившуюся за высокими шкапами в дальнем конце покоев, а затем скользнула в дверной проем, и тут же послышался ее голос:

– Хм, интересно… какие-то металлические штучки… и вот еще, и… – Она вдруг отчаянно завизжала.

Генриетта Мария вздрогнула и, вскинув стиснутые кулачки к груди, испуганно замерла. А в распахнувшуюся с грохотом дверь покоев ввалились люди, которые ошеломленно замерли, изумленно уставившись на выскочившую из загадочной комнатки насквозь мокрую графиню.

– О боже, – испуганно произнесла она, – что это?

– О, это всего лишь douche, графиня, – раздался голос мсье Trifon.

Принцесса оглянулась. Среди полудюжины тех, кто ввалился в покои, оказались этот русский и ее брат. Остальные, похоже, были слуги.

– Оно… оно зарычало, а потом обдало меня водой… горячей.

– Ну да, это механизм, предназначенный для мытья. Неудивительно, что в нем есть горячая вода.

– Но оно рычало…

Мсье Trifon пожал плечами.

– Видимо, эти звуки издает вода, когда льется по трубам.

Мадлен подняла руки и обхватила себя за мокрые плечи.

– Я… мне холодно. И я должна переодеться.

– Прошу следовать за мной, сударыня, – галантно поклонился мсье Trifon.

Когда графиня покинула покои, Гастон жестом отослал слуг и присел на край кровати.

– Как ты, сестренка?

– Ничего.

Но брат ее не слышал.

– Представляешь, – воскликнул Гастон, – он свалил этого медведя одним ударом! Пеший! И без собак!!! Я не знаю никого, кто мог бы повторить такое! Да… Как ты?

Генриетта Мария улыбнулась и потрепала своего братика по волосам.

– Все хорошо.

– Я уже послал за твоими вещами.

– За вещами? Зачем?

– Ну… царь сообщил, что ты можешь остаться в его покоях на ночь. А он сам уехал ночевать в какую-то пригородную деревню. В это… как его, Kolomenskoe. Там у него еще один дворец. Только деревянный…

Уже ночью, лежа в широкой кровати под толстым, но очень теплым медвежьим пологом, Генриетта Мария внезапно поймала себя на том, что настороженно прислушивается к своим ощущениям. К тому, как пахнет эта кровать, подушка, что чувствует кожа, касаясь белья, которое еще недавно касалось обнаженной кожи сильного и храброго мужчины, способного один на один расправиться с разъяренным зверем. Властвующего над огромной и дикой страной. И… такого красивого. А затем с каким-то внутреннем трепетом поняла, что… ей нравится быть в этой кровати. С этим она и заснула.

9

– Господу помолимся…

Я сидел на царском месте, смотря прямо перед собой. Чуть впереди, шагах в трех и немного правее, стоял патриарх, который и вел службу. Справа возвышался Мишка, а чуть далее виднелась гордая фигура митрополита Гермогена. Кроме того, в Успенском соборе присутствовали главы всех делегаций православных церквей, прибывшие на диспут. Даже униатской. Хотя Гермоген поначалу возражал…

Московский диспут по вопросам веры начался с грандиозной православной литургии. Католики провели свою, оборудовав походную церковь в одной из предоставленных их делегации палат. Кардинал Джеронезе было потребовал, чтобы для них построили костел, хотя бы деревянный, но я на это не согласился. Даже под угрозой того, что делегация папы немедленно покинет Москву и увезет с собой мою невесту. Впрочем, подобными взаимными наездами и претензиями как раз и были заполнены все три недели подготовки к диспуту. А кроме того, дрязгами между знатью, подготовкой Грановитой палаты и тучей всяческих развлечений и увеселений, от которых я уже настолько устал, что был совершенно счастлив, что все наконец закончилось. Нет, не привык я к столь долгим празднествам, пирам и охотам. Ну это как в моем времени, когда я с очередной пассией улетал куда-нибудь на Мальдивы или Карибы, то уже через пять-шесть дней начинал потихоньку звереть от совершенно непродуктивного убивания времени. А ведь перед полетом обычно уже просто мечтал о возможности какое-то время ничего не делать… Здесь же я никогда не позволял втянуть себя в круговерть празднеств более чем на два-три дня. Ну до сего времени…