Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы - Абрам Рейтблат

Сведения о Фоке в научной литературе очень скудны[387]. Даже год его рождения под вопросом (у Черейского – 1777, у Оржеховского – 1773, согласно обнаруженному нами его формулярному списку от 29 февраля 1828 г., ему в то время было 54 года, т. е. родился он в 1774 или 1775 г.[388]). Отец его, Я.М. Фок, служил в армии фельдмаршала П.А. Румянцева, потом был комендантом Переяславля и затем главноуправляющим гомельского имения Румянцева[389]. Службу М.Я. Фок начал в лейб-гвардии Конном полку в 1793 г., в 1795 г. был произведен в вахмистры, по болезни уволен в 1799 г. В 1802 г. поступил на службу в Министерство коммерции (с переименованием в коллежские асессоры), с 1804 г. был по поручению министра ревизором в Москве, с 1806 г. служил в милиции Московской губернии. В 1811 г. он стал помощником правителя Особенной канцелярии Министерства полиции, в 1813 г. возглавил эту канцелярию (в 1819 г. она была присоединена к Министерству внутренних дел). В апреле 1826 г. получил чин действительного статского советника, а с 15 июня того же года перешел в III отделение.

По свидетельству хорошо знавшего его Ф.Ф. Вигеля, Фок «был немецкий мечтатель, который свободомыслие почитал делом естественным и законным и скорее готов был вооружаться на противников его»; он «хотел, чтобы просвещенный по мнению его образ мыслей не совсем погиб в России, и людей имеющих его намерен был защищать от преследований. Вообще же, надобно отдать ему справедливость, он совсем не был зол и <…> ничьей не искал погибели»[390].

Архивные материалы подтверждают мнение Вигеля. В фонде III отделения сохранился ряд записок Фока с рассуждениями философического характера о задачах «высшего надзора», да и многочисленные письма его Бенкендорфу содержат обширные фрагменты с мыслями и наблюдениями по разным вопросам[391]. Фок выступает в них и как социальный мыслитель-утопист, теоретик просвещенного абсолютизма, и как высококвалифицированный профессионал-практик, мастер по организации сбора агентурной информации о различных сторонах жизни общества.

Фок тактично поучал Бенкендорфа (а через него – и царя), что «искусство управлять людьми, особенно же толпой, – состоит в том, чтобы каждому указать подходящее место, предупреждать столкновения и быть всегда беспристрастным»[392]. Основную роль в управлении при подобном подходе играет не насилие, а хорошее знание нужд и желаний управляемых, умение найти с ними общий язык и завоевать их любовь. Он считал, что «надзор должен обеспечить правительство достоверными знаниями о людях, вещах и событиях так, чтобы оно могло, опираясь на эти данные, предотвращать зло <…>»[393]. Надзор должен «держать в руках все нити; видеть, оставаясь невидимым; сопоставлять противоположные интересы; действовать, опираясь на доверие и честность; поражать, не раня»[394]. Особую важность он придавал общественному мнению, утверждая, что оно «не навязывается; за ним надо следовать, так как оно никогда не останавливается. Можно уменьшить, ослабить свет озаряющего его пламени, но погасить это пламя – не во власти правительства»[395]. Для деятельности Фока характерно, что в собираемой и передаваемой им «наверх» информации преобладают сведения не о конкретных поступках или преступных замыслах, а о циркулирующих в публике слухах, о мнениях и настроениях различных слоев общества.

В реализации подобной программы важную роль должны были играть литераторы – и как выразители общественного мнения, и особенно как его руководители, проводники точки зрения правительства. Отсюда следовали частые у Фока указания на лояльность литераторов и борьба за более либеральную цензурную политику.

По воспоминаниям О.А. Пржецлавского, Фок «был человек прекрасной души, умный и образованный, в исполнении своих обязанностей он соединял строгую справедливость с возможною снисходительностью». Известны и другие положительные оценки Фока, принадлежащие людям самых разных взглядов, например Гречу и Пушкину. В 1816 г. Фок был избран почетным членом Вольного общества любителей российской словесности[396].

«Программа» Фока была близка Булгарину (не исключено, впрочем, что его взгляды оказали, в свою очередь, определенное влияние на Фока). Они очень подходили друг другу и образовали идеальный «тандем». Сразу после знакомства Булгарин «включился в работу», действуя очень интенсивно. Его старания были оценены главным начальником III отделения А.Х. Бенкендорфом. Человек умный, честный, беззаветно преданный царю и пользующийся полным его доверием, он сыграл важную роль в создании III отделения и определении основных направлений его деятельности, но в текущей работе во всем полагался на опытного в делах полицейской службы Фока[397]. Он познакомился с Булгариным еще в годы учебы того в кадетском корпусе[398], а теперь быстро осознал пользу от булгаринского сотрудничества. Бенкендорф ходатайствовал за него перед царем, и 22 ноября 1826 г. желание Булгарина исполнилось – по высочайшему именному указу в уважение его литературных трудов он был причислен к Министерству народного просвещения с переименованием из капитанов французской службы в восьмой класс.

Однако за что же Фок так ценил Булгарина? Неужели только за названные выше и подобные им записки? Ответить на эти вопросы не так-то просто.

Предпринятая мной попытка подготовить по возможности полный свод писем и записок Булгарина в III отделение столкнулась с целым рядом технических и методологических трудностей. Прежде всего нужно отметить, что хотя в целом архив III отделения сохранился неплохо, но он оказался рассредоточен по разным архивохранилищам (основной массив дел – в ГАРФ, остальные – в РГИА и ИРЛИ). Кроме того, он весьма обширен, а имеющийся справочный аппарат скуп и в ряде случаев неточен. Учитывая, что Булгарин консультировал по чрезвычайно широкому спектру вопросов, его записки можно найти в делах на самые разные темы, что предполагает чуть ли не фронтальный просмотр дел фонда III отделения, по крайней мере за определенные периоды.

Но главная трудность связана, как оказалось, не с этим. Дело в том, что помимо записок, собственноручно написанных или хотя бы подписанных Булгариным, в делах III отделения ряд его записок сохранился в переписанном виде и без подписи. Попытки атрибутировать Булгарину такого рода тексты предпринимались уже не раз, например М.К. Лемке и Н.Я. Эйдельманом[399], однако каждый раз речь шла о той или иной конкретной записке. Мне представляется, что возможен и несколько иной подход, принимающий во внимание ряд как текстовых, так и внетекстовых моментов и позволяющий атрибутировать одновременно целый комплекс записок. Отправной точкой явились сведения о степени полноты корпуса известных исследователям писем и записок Булгарина, адресованных в III отделение. В архивах сохранилось примерно восемьдесят написанных рукой Булгарина или подписанных его фамилией подобных писем и записок. Они посвящены, как правило, либо вопросам, связанным с изданием «Северной пчелы», либо личным делам самого Булгарина (в том числе просьбы о защите или содействии), либо, наконец, являются обзорными записками, дающими целостное рассмотрение какой-либо проблемы. Однако есть среди них 10–15 текстов иного характера – характеристики чиновников и других лиц, выполненные, по всей вероятности, по заказу.