История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции - Сергей Нефедов

Трансформация структуры означала радикальное перераспределение ресурсов в пользу дворянства. Государство было вынуждено поступиться в пользу дворянства значительной частью ренты, которую оно собирало с помещичьих крестьян в виде подушного налога. Как отмечалось выше, огромная эмиссия медных денег во время Семилетней войны вызвала инфляцию и двойной рост цен. Соответственно, реальная величина подушной подати уменьшилась в 2 раза, и государственный бюджет понес большие потери. Однако Екатерина не осмелилась увеличить подать, чтобы компенсировать потери – в результате государственная доля ренты с крестьян сократилась, и это дало возможность помещикам увеличить свою долю – произошло то, чего давно добивались помещики (см. рисунок 3.4). Но инфляция продолжалась и далее, к 1794 году подушная подать уменьшилась по сравнению с 1750-ми годами более, чем в 4 раза. Государственные доходы с крепостных крестьян были отданы помещикам. График на рисунке 3.4 иллюстрирует этот кардинальный результат совершившейся социальной революции: до 1750-х годов кривые государственной и частной ренты с крепостных крестьян идут параллельно, но затем они расходятся: государственная рента убывает, а помещичья растет, поглощая те ресурсы, которые раньше принадлежали государству.

Таким же образом обстояло дело и в сфере косвенных налогов. Сразу же после захвата власти Екатерина в демагогических целях понизила цену на соль с 50 до 40 копеек; после восстания Пугачева последовало новое понижение – до 35 копеек. В условиях инфляции это привело к тому, что продажа соли стала убыточной, то есть соляная пошлина прекратила существование, и деньги, которые крестьяне платили за соль, достались помещикам.

Правительство пыталось компенсировать свои потери дальнейшим повышением пошлины на вино, но столкнулось с огромным ростом нелегальной «корчемной» торговли.[571] В 1780 году откупщик столичных сборов Голиков доносил, что «корчемство распространилось до крайней чрезвычайности, и корчемники до толикой дошли наглости, что нередко, скопясь во многом числе, вооруженные, провозят великими обозами, бочек по 200…».[572] Поскольку вино корчемникам продавали дворяне, то Екатерина не осмеливалась принимать решительные меры к искоренению нелегальной торговли; в результате, несмотря на рост населения, доход от винных откупов в 1791–1794 годах сократился по сравнению с 1750-ми годами в полтора раза.[573]

Более того, вслед за ликвидацией хлебной монополии при Петре III в правление Екатерины II были уничтожены почти все оставшиеся торговые и промышленные монополии государства. Доходы от этих монополий были переданы в частные руки – то есть в значительной степени в руки дворянства.[574]

Символом бессилия Екатерины II была ее финансовая политика. Не смея компенсировать потери от инфляции повышением налогов, Екатерина покрывала огромный дефицит бюджета печатанием бумажных денег, ассигнаций. Естественно, это вызывало огромный рост цен – за время правления Екатерины цены возросли в 3 раза. Рост цен обесценивал реальные доходы бюджета, и правительство восполняло недостаток печатанием новых ассигнаций – это был порочный круг, который удалось разорвать лишь Николаю I.

Таким образом, Екатерина II отдала дворянству власть на местах и большую часть государственных доходов. По существу, это был демонтаж некогда могущественной государственной машины, созданной Петром Великим, демонтаж механизмов этатистской монархии. В хлебном исчислении доходы государства в расчете на душу населения уменьшились вдвое, и в целом, несмотря на то, что население возросло в 1,7 раза, доходы в конце правления Екатерины были меньше, чем в его начале! Сокращение доходов при том, что все большая часть их уходила на двор и чиновников, должно было привести к сокращению расходов на армию. Диаграмма на рисунке 3.2 наглядно показывает, как в послепетровские времена вместе с прямыми налогами уменьшались душевые расходы на армию. При Петре I численность армии составляла 1,56 % от численности населения, при Екатерине II этот показатель снизился до 0,83 % – в то время как в Австрии он составлял 1,04 %, а в военизированной Пруссии – 3,45 %.[575]

Однако дело было не только в относительном уменьшении армии, но и в ее разложении. Коррупция стала еще одним способом перераспределения доходов в пользу элиты. Екатерина не смела контролировать своих генералов и полковников, и пользуясь этим, они присваивали деньги, отпускаемые на содержание полков. «Несколько полковников признались мне, что каждый год получают от трех до четырех тысяч рублей со своих полков», – свидетельствует французский посол Л. Ф. де Сегюр. Князь П. Д. Цицианов, приняв полк от своего предшественника, писал, что довольствие расхищается и не доходит до солдат, что «ротные командиры избалованы и считают роту за деревню».[576] Расхищали и самих солдат: полковники отправляли рекрутов в свои деревни, и они навсегда исчезали из армии. Князь Г. А. Потемкин присвоил целый рекрутский набор; по словам канцлера А. А. Безбородко, в 1795 году было 50 тысяч «растасканных» солдат.[577] При проверках на смотр выводили не более половины от списочного состава полков, три четверти офицеров числились на бумаге. Среди знати распространилась практика, когда в полки записывали малолетних детей, и подрастая, они «выслуживали» очередные офицерские чины. В армии было много 20–22 летних полковников и даже генералов, в то же время заслуженные офицеры не получали повышения.[578] Наивысшей степени разложение достигло в гвардейских частях, где числилось 20 тысяч мнимых сержантов и унтер-офицеров, а офицеры годами не показывались в полках. «Гвардия – позор и бич русской армии», – писал граф А. Ф. Ланжерон.[579]

Подобное разложение отмечалось и в среде чиновничества. «Судии во всяких делах стали стараться… лихоимственно продавая правосудие, получить себе прибыток», – свидетельствует князь М. М. Щербатов.[580] «В 20 последних лет предыдущего царствования всевозможные части управления пришли в упадок… – докладывал в 1797 году прусский посол генерал Гребен. – Чиновники, без всякого исключения, проводили дни в попойках и игре… Отсюда проистекало взяточничество в обширных размерах… отсюда же проистекали бесчисленные злоупотребления…»[581] «Внутри страны происходят ужасы, – писал Ф. В. Растопчин. – Никогда еще преступления не были так наглы, как ныне. Безнаказанность и дерзость дошли до крайнего порядка. Один Рибас ворует более 500 тысяч рублей в год».[582] А. С. Пушкин подытожил это разложение одной фразой: «Развратная государыня развратила свое государство».[583]

Таким образом, трансформация структуры, произошедшая в 1760-х годах, привела к радикальному перераспределению доходов в пользу дворянства и в ущерб государству, к ослаблению государства и разложению государственного аппарата.

3.4. Французское влияние и перерождение дворянства

Освободившись от обязанностей военной службы, дворянство смогло удовлетворить свое стремление к роскошной и праздной жизни. Многие историки связывают стремление к роскоши и перерождение российского дворянства с «европеизацией», стремлением не отстать от европейских дворян.[584] О неприхотливости русской знати в допетровскую эпоху писали многие иностранные путешественники. «Как бы русский не был знатен, он вовсе неприхотлив, – писал Я. Стрейс – Самая обычная его пища: каша, горох, кислая капуста, соленая рыба, ржаной хлеб…»[585] В прежние времена, писал князь М. М. Щербатов, «не токмо подданные, но и государи наши вели жизнь весьма простую», но Петр Великий, подражая «чужестранным народам», ввел ассамблеи и роскошные чужестранные одежды.[586] Процесс вестернизации был достаточно сложным явлением, и помимо прусско-австрийского культурного круга (для которого роскошь было нехарактерна) на Россию оказывали воздействие еще две диффузионные волны. Одна из этих волн – это был англо-голландский культурный круг, о котором мы говорили выше. Основными компонентами этого круга были океанские корабли, морская торговля, частное предпринимательство и парламентское правление. Богатство и сила морских держав побуждали другие страны перенимать их порядки, и среди русской знати было немало сторонников английского аристократического парламентаризма. Однако в соответствии с мир-системной теорией морская торговля Запада оказывала воздействие на общество континентальных стран и другим путем. Чтобы вовлечь их в торговлю, морские державы предлагали различные товары, производимые в других странах. Например, в обмен на польский хлеб Голландия предлагала польской шляхте различные предметы роскоши, как голландского, так и французского производства. И чтобы покупать эти престижные товары, а потом похваляться друг перед другом, польские шляхтичи создавали фольварки и заставляли своих крестьян работать на барщине. Таким образом, экономическое давление Запада было способно деформировать существующие общественные отношения в периферийных странах.