Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте» - Эдуард Тополь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нам удалось перевести зафиксированные на видеопленке записи разговоров боевиков, говоривших по-чеченски, – доложил президенту директор ФСБ, стоя у настенного телеэкрана, и нажатием кнопки остановил изображение на стоп-кадре. – Вот Бараев отвечает на вопросы корреспондентов НТВ перед телекамерой. Рядом с ним стоит боевик, известный как Абу Бакар: он по-чеченски вполголоса поправляет Мовсара. Когда Бараев заявляет, что их послал Шамиль Басаев, Абу Бакар тихо подсказывает: «Пача чого ал». Слышите?
Изображение двинулось, и красавец Ясир – Абу Бакар действительно негромко произнес: «Пача чого ал».
– По-чеченски это значит «укажи на президента», – сказал директор ФСБ. – После этого Мовсар послушно добавляет: «Аслан Масхадов»… – Директор прокрутил пленку вперед и опять остановил. – А здесь, смотрите Абу Бакар предупреждает: «Ма ала» – «не говори», что в контексте разговора можно понять, как инструкцию «не делай никаких утверждений». И дальше, пожалуйста. – Директор ФСБ снова прогнал интервью до нужного места. – Смотрите, этот же Абу Бакар приказывает Бараеву: «Не говори, сколько мы тут будем», – что по ходу разговора можно понять, как «не называй планируемые сроки». – Продолжая держать на экране стоп-кадр с изображением Бараева и Абу Бакара, директор ФСБ сообщил: – Таким образом, во главе этой банды на самом деле стоит этот Абу Бакар. А о нем нам известно, что раньше он был в подчинении у Хаттаба, а теперь у Абу Валида, араба, который теперь против нас в Чечне воюет. То есть, это арабский выкормыш. Даже имя он взял себе арабское. И это подтверждает, что вся их операция с захватом «Норд-Оста» задумана, конечно, не в Чечне. А Бараев им нужен только для того, чтобы выдать ее за чеченскую…
В штабе
Асламбек Аслаханов:
Ими, безусловно, управляли снаружи. Они постоянно разговаривали по мобильным телефонам с кем-то в Москве, в Чечне, в Саудовской Аравии – это видно по расшифровкам их телефонных звонков. Кто-то оттуда управлял этой диверсией. Поэтому каждый раз Бараев на предложение о встрече с тем или другим нашим представителем отвечал отказом. Он должен был у них спрашивать: а можно с этим встретиться? Ему говорили: «Нет, с этим не встречайся, требуй Политковскую. Политковская прилетела из Америки? Требуй Примакова, Явлинского…»
Двадцать пятого, в 18.30 я пошел к нему снова, на этот раз с журналисткой из «Новой газеты» Анной Политковской, думал выпросить хотя бы детей. Ведь Бараев обещал: если будет митинг на Красной площади, выпущу детей. Если приедут представители посольств, выпущу иностранцев. Знаете, что он мне сказал? «Там уже нет никого моложе 13 лет. А тринадцатилетние – это не дети, это взрослые». Я говорю: «Пусти меня в зал, я хочу собственными глазами посмотреть, врете вы мне или нет. Пойдем, покажи мне». «Нет, – говорит, – ты туда не пойдешь». Я говорю: «Почему?» – «Мы тебя не пустим. Ты военный человек, хочешь карту составить, где у нас что расположено». Я говорю: «Эта карта давно у нас в штабе лежит, могу тебе принести. Где у вас взрывчатка, какая, сколько вас человек – все известно». – «Откуда известно?» Я говорю: «А ты думаешь, в штабе дураки сидят? Мы уже прекрасно знаем, кто там, в зале, с кем рядом сидит, сколько вас и откуда каждый из вас. Все уже известно. И ты не хуже меня знаешь, что там целый класс школьников на балконе, что там больные дети есть».
И вдруг он мне говорит: «А когда наших детей убивают бандиты в погонах, почему ты за них не просишь? Вот вы, московские чеченцы, кричите «наша Россия», а кто здесь с вами считается? Хоть один из вас – на государственной должности? Вас пинками везде гонят, отовсюду уже повыгоняли, за шпионов держат, а вы все перед ними, как холуи, стоите и говорите: «Мы – россияне!» А вы рабы для России! О чем нам с вами говорить? Почему я за тебя должен заложников отдавать? Вот Кадырова давай, который в должности, – я 100 человек отдам за него! Даже 150 отдам! Звони, приведи его сюда и забирай 150 человек!»
Но Кадыров, как известно, не прилетел. Хотя я, клянусь, и за одного человека пошел бы…
И Бараев мне снова: «Все, мы ни с кем больше не хотим встречаться! Давай уходи!» Я говорю: «Подожди, ты чеченец или нет? Старшему человеку говоришь «уходи»! Это твоя вотчина, что ли?» «Да, – говорит, – это наша последняя обитель. Уйди отсюда по-хорошему». Я говорю: «А что будет по-плохому?» Он опять автомат поднимает…
Короче, я ушел без детей.
В штабе я сказал: «Не надо идти туда ни Примакову, ни Аушеву. Во-первых, это бесполезно, а во-вторых, им крайне заманчиво заполучить Примакова. Представляете: Примакова возьмут в заложники!» А Примаков говорит: «Даже если это будет последний день в моей жизни, я все равно пойду».
В зале
Зинаида Окунь:
Был такой момент, когда уже было все равно и хотелось хоть какого-то конца.
Часть пятая
«Последняя осень»
«Второй день продолжается балаган с захватом заложников в «Норд-Осте», – сказали по радио. Зал аж ахнул…
В зале
Светлана Губарева:
Радиоприемник был в руках у одного из террористов, он с ним не расставался, слушал. Мы тоже прислушивались, что происходит снаружи, что говорят про нас. И вдруг слышим: «Второй день продолжается балаган с захватом заложников в "Норд-Осте"». Зал аж ахнул…
Катя Стародубец:
За нами сидела семья из Прибалтики – мать пожилая, сыну лет 13 и девочка 17-18 лет. У нее был плейер с приемником. Когда были новости – в десять, в одиннадцать часов, – она слушала и пересказывала нам. Мы все время спрашивали у нее: «Ну что там говорят?» А она: «Подождите, подождите…» А потом: «Говорят, что специально для заложников, находящихся на Дубровке, передаем песню «ДДТ» "Последняя осень"». Мы просто обалдели!
Дарья Васильевна Стародубец:
На балконе телевизор стоял на режиссерском пульте. Мне картинку не было видно, но я все слышала. Передавали много ненужного. Например, всемирную хронику захвата заложников – с цифрами, сколько при этом было убито человек. Вы не представляете, как это нас нервировало и как заводило террористов и Бараева. Потом прошло сообщение, что якобы Масхадов не имеет никакого отношения к захвату. Бандиты вовсю смеялись этому и перемигивались. Потом Цекало зачем-то сказал, как можно незаметно проникнуть в здание Театрального центра. Бандиты стали немедленно срывать со стен панели облицовки в поиске вентиляционных труб. Находили и сразу же их минировали…
Виталий Парамзин:
Я брал радио, выпросил у Аслана. Вначале он сам слушал, потом мне отдал, они к тому времени телевизор подключили. И я слушал новости – может, это «Маяк» был или другая станция, мужчина говорил: «Ни в коем случае нельзя идти на переговоры с террористами! Нельзя выполнять их требования! Обязательно – штурм!»
Галина Делятицкая:
Очень серьезно действовали на детей телерепортажи. У боевиков на балконе был телевизор, и мы слышали, что происходит снаружи. Репортажи были очень развязные, репортеры не отслеживали свою речь, злили террористов и не давали нам надежду на то, что мы останемся живы. Боевики начинали кричать на нас: «Что? Вашему правительству нужно, чтобы мы кого-то убили, чтобы они начали что-то предпринимать?»
Александр Сталь:
На сцену вышел Аслан, у него в руках был приемник. Он сказал: «Слушайте, как врет ваше радио! Передали, что сбежала раненая заложница, а это я сам отпустил беременную. Собаки!»
Аслан принес откуда-то маленький черно-белый телевизор, изображения на котором почти не было видно, а вот слышно достаточно хорошо. По нему мы довольно часто смотрели новости. Удивлялись, почему власти даже на словах не заикаются о выводе войск, это хоть немного успокоило бы террористов и разрядило обстановку. Зато порадовали слова Путина о том, что приоритетная задача – сохранение жизней заложников. Хотя все понимали, что это только слова.
После основных новостей телевизор выключали, причем об этом просили сами заложники – слушать всевозможных «экспертов» и «журналистские расследования» было очень тяжело.
Когда по телевизору зашла речь об обмене части заложников на Кадырова, мой сосед спросил шахидку, готовы ли они на это. Она развеселилась и сказала, что за Кадырова отпустила бы всех и взорвалась бы вмеcте с ним.
Анастасия Нахабина:
Слушать выступление Говорухина было ужасно. Эти высказывания в адрес чеченцев, что они сволочи, животные, их надо всех расстрелять, только штурм, немедленный штурм! Человек, можно сказать, умный, знаменитый, а такие высказывания в ситуации, когда мы сидим в зале. Для нас это было, как приговор. Даже мой Виктор возмущался…
Зинаида Окунь:
Когда я сидела около бомбы, чеченка включила приемник, и меня возмутило, когда там сказали, что в зале убивают заложников. Я позвонила сестре, она сказала, что рада за нас – по радио передали, будто нам принесли матрацы. Она говорит: «Поздравляю, ты хоть выспишься нормально». Меня это развлекло больше всего. Я говорю: «Ты хоть представляешь, что это такое – на восемьсот человек принести матрацы?»
