Одиночка - Гросс Эндрю

— Ничего. Для меня главное, чтобы у вас все было хорошо. Допивайте…

— Добро, — Альфред отпил из кружки и мечтательно прикрыл глаза. — Не думал я, что придется еще испытать это удовольствие. Спасибо тебе, сынок. Да, не забудь про теорию смещений.

— Как же я могу ее забыть? Она отпечаталась в моей голове, как пешка на исходной позиции.

— Ну в таком случае, я свою миссию выполнил. Наверное, ты теперь захочешь избавиться от меня. Мне больше нечему тебя учить.

— Вы хотите сказать, что в вашем мощном мозгу не осталось ничего, чем вы могли бы со мной поделиться, профессор?

— Ты прав, кое-что еще есть, — ответил Альфред. — Термодиффузия… Это более сложный и не такой продуктивный процесс, — он лукаво глянул на Лео, качая головой. — И тем не менее…

Лео отложил доску и мелок.

— Ну, тогда возьмемся за дело?

— Да, но с тобой что-то происходит. Я вижу. Не притворяйся, мой мальчик. Мы ведь с тобой друзья.

После некоторого замешательства Лео признался:

— Она подарила мне еще кое-что. Помимо чая, — он запустил руку в карман и извлек оттуда нечто, зажав его в кулаке.

Когда он раскрыл ладонь, Альфред увидел шахматную фигуру — довольно изысканную ладью, очень детально выточенную из алебастра.

Лео отдал ладью профессору.

— Думаю, это означает, что наши игры закончились.

— Да, — согласился Альфред и положил ладонь на колено Лео. — Похоже на то.

— А это значит, что… — Лео улыбнулся, на этот раз покорно и печально.

— Это значит, тебе ужасно повезло, что ты научился от меня всему этому, — подмигнув, взбодрил его Альфред. — По крайней мере, ты выйдешь отсюда не с пустой головой.

— Не думаю я, что Любинский, или Марков, или с кем я еще соперничал за шахматной доской, согласятся с тем, что моя голова такая уж пустая.

— А что Любинский или Марков сделали для того, чтобы расширить знания человечества?

— Я еще вот что взял, — признался Лео, доставая помятый снимок. На нем была фрау Акерманн в лодке. Приподнятый козырек морской фуражки подчеркивал ее жизнерадостную улыбку и счастливые глаза. — Я увидел его среди фотографий и, когда она вышла, сунул в карман. Она выглядит такой счастливой.

Альфред понял, что это та самая женщина, которая ухаживала за ним в лазарете.

— Да, согласен.

— Она просто так от меня не откажется, — Лео посмотрел на профессора. — И от вас. Вот увидите.

— Давай не будем опережать события, Лео. Возможно, к этому приложил руку ее муж. Ты ведь знал, что он не был большим поклонником ваших игр. Пока остается надежда, жизнь продолжается. А если жизнь продолжается, всегда есть чему поучиться, не так ли? — Альфред улыбнулся.

— Ну тогда надежда остается, — ответил Лео и, взяв кружку, протянул ее Альфреду.

— За новые знания, — Альфред поднял кружку и допил чай. — В них наша последняя надежда. Ты согласен?

— Давайте пока остановимся на надежде, — притормозил его Лео.

Глава 38

Среда

Легковой «Даймлер» со свастикой и орлом на борту несся по польским дорогам. Его фары пронзали утренний туман.

На заднем сиденье сидел полковник Мартин Франке.

Совсем еще молодой водитель хоть и носил нашивки Абвера на воротничке, всего месяц как выпустился из учебки, или как она там теперь называлась, и с трудом справлялся с машиной. От Варшавы до Освенцима было чуть больше трехсот километров — часа четыре при хорошей погоде по изрезанному колеями шоссе S8, но по этой каше, конечно, дольше.

— Пожалуйста, быстрее, ефрейтор, — нетерпеливо произнес Франке. — Обгоните этот грузовик. — Ехавший впереди автомобиль явно тормозил их.

— Слушаюсь, полковник, — ответил ефрейтор, выжимая педаль газа.

Франке убедил своего начальника, генерала Гребнера, командировать его в лагерь. Был сделан звонок в Берлин, где, как ему сказали, командующий лагерем штандартенфюрер СС Хосс участвовал в совещании с рейсфюрером Гиммлером. За главного в Аушвице оставался штурмбанфюрер Акерманн. Франке счел, что ему лучше заняться этим делом безотлагательно, о соперничестве между руководителями Абвера и СС за благосклонность фюрера было известно всем. Если Франке поставит одного из них в неловкое положение, он почти наверняка будет сослан на восточный фронт.

Но чем больше Франке анализировал ситуацию, тем больше он убеждался, что инстинкты его не подвели. Целью запланированной операции являлся концлагерь. Сообщение «Охотник за трюфелями уже в пути». Донесение о виденном в этом районе самолете и парашютисте. Березовые леса. Район был малонаселенный, никаких военных действий или стратегических объектов.

Кровь в жилах полковника побежала быстрее. Он словно очнулся после долгого сна. Последний год его недооценивали и отодвинули в сторону. Что-то там определенно затевалось. Но откуда? Из Англии, наверное. И что именно? Нападение? Побег? Диверсия?

Ему оставалось лишь узнать, кто и что.

Франке почти физически ощущал, что в случае успеха его позор канет наконец в Лету. За его действиями будет следить сам Гиммлер. А жена примет его обратно, и он получит назад свой статус и уютный schloss в Роттах-Эгерне.

Все зависело от того, сможет ли он поймать этого человека.

Еще три часа.

— Хорошо бы доехать до места сегодня, — прикрикнул он на водителя, притормозившего перед стадом коз, пересекавшим дорогу. Все польские дороги представляют собой коровьи тропы. Водитель принялся громко сигналить.

Франке изнывал. Кто-то точно там был. Он должен его обнаружить, этого человека. Откуда бы он ни появился.

Чертов охотник за трюфелями.

Это было состязание интеллектов, говорил себе Франке. Партия в шахматы.

Ты думаешь, ты один. Ты веришь, что ты спрятался. Но ты ошибаешься.

Ты у меня под колпаком. Мой нос учует тебя, когда мы встретимся.

Так что остались только ты и я.

Глава 39

Блюм открыл глаза еще затемно. Их капо Зинченко уже шел по баракам, громко стуча дубинкой по стенам и нарам.

— Rauss! Rauss! Поднимайтесь и блистайте, пташки мои! Вас ждут чудеса и приключения! Шевелите задницами!

Люди на нарах начинали шевелиться.

— Уже рассвело?

— Можно еще пару минут, ну пожалуйста, Зинченко!

— Вставайте! Вставайте, скоты! — безжалостно орал капо. — Я стараюсь с вами по-хорошему, позволяю вам поспать лишние пять минут, и вот как вы мне отвечаете!

За ночь Блюм просыпался раз десять. Ему удалось поспать не больше часа: пришлось лежать в неудобной позе, урвав себе клочок тонкого засаленного одеяльца, которое они делили на троих и которое не согрело бы и вшей, кишевших в кроватях. Вокруг стоял храп. Его не отпускала тревога за то, что предстояло сделать.

— Рабочие команды начинают через тридцать минут, проверка через пять, — инструктировал капо. Он был мускулистый, с обильной растительностью на лице и в фуражке, это отличало его от обычных заключенных. На груди у него был нашит красный треугольник, это означало, что он был просто уголовником. — Пять минут! Все на выход!

Постепенно барак приходил в движение. Умывание предусмотрено не было. Несколько человек выстроились в очередь к параше.

Блюм слез с нар и отыскал мужчину в твидовой кепке, с которым общался накануне. Тот сворачивал одеяло.

— Мне нужна работа, — сказал Блюм. — Вы можете мне помочь? Что-нибудь в лагере, если возможно. Хотя бы на первые день-два. Я хочу найти дядю.

— Поговори с ним, — Кепка указал на коротышку с набухшими веками. — Он служил адвокатом в Праге, здесь его назначили барачным писарем.

В каждом бараке был писарь, определявший людей на работу, об этом рассказывали Врба и Вецлер.

— Спасибо.

Пробившись через толпу торопившихся заключенных, Блюм подошел к писарю.

— Я новенький. — Он намеревался попросить, чтобы ему дали сутки на поиски дяди.