Апшерон - Мехти Гусейн

В глазах Рамазана сверкнула радость.

- Ну, ну?

- И зачем нам терять время, уста?

- А что же делать?

- Всю эту работу надо делать самим. Разве мы не справились бы? спросил Таир, и в его словах звучал не столько вопрос, сколько твердая уверенность.

- Но ведь у каждого своя профессия. Ни ты, ни Джамиль, ни Гриша не могут заменить монтера.

- Верно. Но ведь можем же мы научиться этому делу?

- Конечно, можете.

- И если каждый из нас, - продолжал Таир, - научится еще одной специальности, то нам не придется, как сегодня, по четыре часа сидеть без дела и ждать, пока пришлют человека.

Рамазан совсем оживился. Его радовало не только то, что предложение Таира могло принести огромную пользу общему делу, но еще больше то, что это полезное предложение делал именно Таир - ученик, хорошо понятый и правильно оцененный им с первой же встречи.

- От этого государству польза или вред? - поставил вопрос Таир, и сам же ответил на него: - Конечно, польза.

Рамазан прервал его:

- Допустим. Но где и у кого вы будете учиться?

- Где? Я и это прикинул, уста. Мы создадим кружок в клубе. А на что комсомол? Пусть организует такой кружок. Если человек, который возьмется обучать нас, будет большевиком, денег за это не возьмет, а если будет беспартийным... - Таир секунду подумал. - Но мы выберем такого, чтобы был беспартийным большевиком... А таких - сколько угодно.

Рамазан совсем оживился.

- Так... Допустим, что ты выучишься на монтера. Кто же заменит нам слесаря, плотника?

- Кто? Другие товарищи. Ведь я говорю не только о себе. Пусть и другие учатся.

Таир кончил. Его тревожило теперь совсем другое. "Откликнется ли кто-нибудь на такой призыв?" - думал он.

- Спасибо, сынок, - сказал старый мастер и встал. - Спасибо. Значит, я не ошибся в тебе.

Мастер не обнял и не поцеловал своего ученика. Не сделал он этого не потому, что в нем нехватало доброты, а просто - это было не в его правилах. Рамазан верил, что отныне много разумных и полезных предложений он услышит от Таира. По-видимому, эти предложения исходили из внутренней потребности принести пользу общему делу. А раз это так, то не сегодня-завтра они должны принести свои плоды.

Вслед за стариком поднялся и Таир.

- Скоро, уста, начнется комсомольское собрание. Поставили вопрос обо мне. Разрешите, я пойду.

- Иди, сынок, иди. Только помни: дал слово держи!

- Не сомневайтесь, уста, я сдержу свое слово.

8

Комсомольское собрание, на котором разбирался вопрос о Таире, давно кончилось, и все комсомольцы уже разошлись. Только Таир сидел у окна и рассеянно глядел на солнце, уходившее за поросшие полынью бугры. Он все еще сидел на прежнем месте, занятый своими мыслями: "Всыпали мне правильно!, думал он. - Еще мало. Виноват, что тут сказать? Мастер поверил мне, поручил дело, а я?.." Таир недовольно покачал головой. Справедливая критика товарищей нисколько не обидела его, но выступление Лятифы возмутило до глубины души. До конца жизни не забудет он ее слов: "Таир неисправим, надо исключить его из комсомола". Но почему неисправим? Кто не ошибается? Ведь недаром говорят: не ошибается только тот, кто ничего не делает. "Эх, Лятифа, - с грустью подумал Таир. - Уж этого-то я от тебя не ожидал".

А вот Дадашлы, которого Таир считал парнем черствым и бессердечным, оказался самым добрым и чутким из всех. "Мы должны помогать каждому из своих товарищей, - сказал он. - Вина Таира велика, но он, по-моему, комсомолец настоящий, и уже понимает, что это для него урок на всю жизнь".

"Правильно. И я даю слово мужчины, что это будет моей последней ошибкой!" - так ответил Таир комсоргу, и сейчас этот ответ нравился ему. Да и на собравшихся он произвел благоприятное впечатление. Только Лятифа, наклонив голову, насмешливо улыбалась. Кажется, только одна она и не верила Таиру. Почему?

Таир поднялся с места и зашагал к выходу. Выйдя на улицу, он машинально направился в сторону поселка, где жила Лятифа. "Нет, - говорил он себе, - я должен видеть ее и выяснить все. Почему она мне не верит?"

Над рабочим поселком спускались сумерки, но уличные фонари еще не зажигались. По асфальту дороги катились вереницы легковых и грузовых машин. Таир, не обращая на них внимания, шагал, погруженный в свои размышления.

Перед самыми ступеньками каменной лестницы он остановился в нерешительности: "Идти или нет?"

"Таир неисправим!" - все еще звучало в его ушах, и насмешливая улыбка Лятифы преследовала его. "Пойду, - решил он и начал взбираться по лестнице, ведущей на бугор. - Почему все поверили мне, только она..."

- Таир, - услышал он девичий голос и быстро обернулся.

Перед ним стояла Лятифа.

- Куда ты идешь?

- К вам, - решительно ответил Таир и смело посмотрел в глаза девушке.

- Зачем?

- Хочу пожаловаться твоим родителям.

- На кого? - спросила Лятифа и звонко расхохоталась.

Таир нахмурился.

- Быть девушкой, и иметь такое каменное сердце!

Он был зол, а Лятифа, словно желая разозлить его еще больше, со смехом сказала:

- Это тебе потому так кажется, что я говорила правду.

- Правду? - Таир вспыхнул. - Какое имеешь ты право не верить мне?

- Об этом спроси самого себя.

- В чем моя вина?

Оба на минуту умолкли. "Подействовали, видно, мои слова", - подумала Лятифа.

- Вот что, Таир, - сказала она, - пожалуешься моему отцу, тебе же будет хуже. Если он узнает, что ты натворил на буровой, обязательно отдерет тебя за уши. Он старый нефтяник и таких вещей не прощает.

- А что вам за дело до всего этого? Сам уста Рамазан ничего не сказал, а вы все кинулись защищать его.

- Вот видишь. Ты все еще не осознал своей ошибки.

- Не догадался сказать на собрании: только мертвецы не ошибаются!

- Слушай, Таир, мне жаль тебя. Ты мой товарищ по комсомолу...

- Пожалей лучше себя! - резко сказал Таир и пошел прочь.

Лятифа некоторое время смотрела ему вслед. "Упрямец!" - подумала она и, повернувшись, быстро взбежала вверх по ступенькам каменной лестницы.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Кудрата Исмаил-заде вызвали в городской комитет партии. Он знал, что сегодня здесь соберутся управляющие других трестов. Свои принципиальные позиции он считал достаточно твердыми, но сегодня все же чувствовал себя неуверенно. Выполнение плана шло совсем не так быстро, как рассчитывали в "Азнефти" при назначении его в один из самых отсталых трестов. Неизвестно еще, как горком отнесется к тому, что Кудрат отказался от помощи, которая была предложена ему трестом Лалэ Исмаил-заде. Всегда и везде с ним считались, всегда отдавали должное его знаниям и опыту, ставили его работу в пример другим. Теперь он находился в очень невыгодном положении: приходилось довольствоваться скромным процентом выполнения плана и нести большие затраты по бурению новых скважин. Позднее все окупится с лихвой, новые скважины несомненно выведут трест в число передовых, но как отнесутся к этому в горкоме, поверят ли?.. И Кудрат немного волновался, поднимаясь по крутым лестницам многоэтажного здания.

Когда он вошел в просторную комнату, высокие стены которой были сплошь заставлены книжными шкафами, там, за длинным столом, покрытым зеленым сукном и окруженным креслами в белых парусиновых чехлах, уже сидели управляющие трестами и несколько старейших буровых мастеров. Среди них был и Рамазан. Рядом с ним сидела Лалэ.

В глубине комнаты за широким письменным столом, возле которого стоял круглый столик, уставленный телефонными аппаратами, сидел секретарь горкома партии Асланов. Углубившись в чтение какого-то документа, он делал на полях пометки карандашом. Возле него стояла одна из сотрудниц горкома.

Асланов был поседевшим в боях и труде старым большевиком Азербайджана, одним из близких друзей Сергея Мироновича Кирова.

Эта дружба началась еще в Астрахани. После героических боев с турецко-муссаватистскими бандами в 1918 году Асланов вместе со своим вооруженным отрядом ушел из Баку в Астрахань. В августовские дни 1919 года Киров, поднимая знамя борьбы против контрреволюционного восстания белогвардейцев, сказал: "Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, устье реки Волги было, есть и будет советским!" Асланов был одним из первых большевистских комиссаров, двинувших свои отряды на зарвавшихся контрреволюционеров. В борьбе с врагами советской власти крепла дружба двух отважных большевиков. С юных лет Асланов был горячим сторонником укрепления братских уз между азербайджанцами и великим русским народом. Буржуазных националистов считал он злейшими врагами рабочего класса.

В апреле 1920 года, когда трудящиеся Азербайджана подняли восстание против муссаватистов, Асланов вместе с одиннадцатой армией, возглавляемой Кировым, Орджоникидзе и Микояном, поспешил на помощь своему народу и снова очутился на азербайджанской земле. С тех пор в течение многих дней и месяцев, не зная ни сна, ни отдыха, Асланов боролся с врагами своего народа.