Казаки в Абиссинии - Петр Краснов

— «Вы правы, они виноваты», сказал он и приказал забрать купцов в тюрьму.

Утешительного в этом было мало. Мы все-таки сидели на месте в Хараре и не имели надежды выступить скоро. Геразмач советовал бросить нам купцов, взять караван на Эрер и идти через него. Там и теплее и охота хорошая и дойдете вы в то же почти время… В планах похода на Эрер прошел вечер 1-го января.

2-го (14-го) января, около полудня явились купцы, геразмач, Ато Марша и Ато Уонди. Они согласны. Они одумались; вчера они не соглашались потому, что мулы были в Дэру (120 верст от Харара), но теперь геразмач обещал дать до Дэру носильщиков и они могут везти наш багаж. Приступают к вещанию груза. На трех бревнах воздвигают обыкновенные весы, отбирают от солдат конвоя геразмача ружья и начинают вешать. Пять писцов палочками надписывают имя купца, который берет на себя ящики. В то же время наиболее громоздкие вещи отбирают для эрерского каравана. Вешают точно, медленно. Железный крюк изображает четверть винтовки, вешают до одной четверти, поверяют, перевешивают. Толпа купцов сидит кругом лесов и смотрит за правильным весом, тут же и рас Нагадий и Ато Уонди.

Яркое солнце освещает живописную картину. Полуголые носильщики таскают ящики, рас Нагадий в черном плаще, Ато Уонди в белой с красной полосой шаме, пестрые ашкеры кругом, три столба с примитивными весами и груда ружей. Толстяк Недодаев стоит с книжкой в руке и поверяет вес, К-ий сидит на ящике записывает.

— «Асра-анд (одиннадцать)», говорит араб-писец.

— «Одиннадцать ружей, ваше высокоблагородие», заявляет Недодаев, «ну, чудаки, на ружья вешают, вот бы тебе Полукаров свеситься, сколько ружей в тебе — то-то запалил бы!»

— «Шути!» огрызается Полукаров, «ты вот смотри, они крюк положили на разновес, а ты молчишь».

— «Нехай, им же хуже…»

День проходит, солнце прячется за горы, а еще много вещей остается на завтра.

5-го (15-го) января. Мы выступили, отправив 27 верблюдов по 18-ти талеров за верблюда на Эррер, под наблюдением абиссинцев, оставив д-ра Щ-ва и кандидата К-цова и казаков Демина и Панова для сопровождения каравана, идущего от Гильдессы на Эрер, выступили около 2-х часов дня, в половинном составе.

Галласы-носильщики забрали часть груза и унесли его, когда оказалось, что не все еще перевешено. Нужно было еще остаться на некоторое время в Хараре. Начальник миссии, его супруга, штат его слуг, полковник А-ов, я, поручики Ч-в и Д-ов, фармацевт Л-ов и восемь человек казаков, составляя из себя ядро миссии, направились к озеру Хоромайя.

XVIII

По Харарской провинции

Слуга Уольди. — Тяжелый ночлег на озере Хоромайя. — Носильщики. — Праздник Крещения в Урабиле. — Воспоминания о бое у Челенко. — В девственном лесу. — Солнечное затмение. — Недоразумения в Бурка. — Бедственное положение К-го на старом ночлеге. — Жизнь на походе. — Покупка лошадей. — Въезд в Черчер.

Когда живешь месяцы в палатке, когда каждый день передвигаешься с места на место, устанавливаешь колья, походную постель, стол для работы, развешиваешь оружие по стойкам, невольно привыкаешь считать палатку своим домом. Черномазый Уольди, слуга моего сожителя, в синей куртке становится своим человеком, интересуешься его здоровьем, наблюдаешь его простое миросозерцание, задумываешься над этим человеком, судьба которого невольно связана с вашей судьбою, трудами черных рук которого вы живете и, наконец, — любишь его.

Для него весь мир слагается из бакшиша и жалованья, с этих светлых талеров он переходит потом на источник их, на белого человека, господина, гэту — и он привязывается к вам, как собака. В одних холщовых штанах, босой, накрытый ночью одной тонкой полотняной шамой, без тюфяка и без подушки, он спит при 4® мороза на инее травы, дрожит как собака, хворает лихорадкой, а на завтра, едва раздается властный голос — «Уольди!» уже слышен хриплый ответ — «Абьэт», откуда-то извне, из холода и сырости травы.

Он подаст вам воды умыться, он принесет от буфетчика чаю, поможет одеться, соберет ваши вещи и, едва вы выйдете, он свалит и сложит палатку. Днем, навьюченный фотографией, ружьем и бутылкой с водой, он бежит сзади мула на высокие горы, по острым утесам. Он ищет ваши вещи среди разбросанного каравана на биваке, ставит палатку, делает постель, а потом садится подле раскинутых чемоданов и сторожит имущество. Он не чужд известного сентиментализма. Вы устали с похода, вас раздражили сомали и вы легли не в обычный час на жесткую койку. Черное лицо заглянуло под полы палатки раз, заглянуло другой…

— «Мындерну»? (Мындерну — что такое?), спрашиваете вы.

— «Toi malade»? участливо говорит Уольди.

— «Non!» и вы отворачиваетесь к стене думаете невеселые думы.

Уольди исчезает.

Вечером к чаю он приносит вам три апельсина. Вы далеки от города, кругом нет никаких фруктов, Харар давно покинут.

— «Откуда ты достал»?

— «Харар. Pour tоi»…

Вы позволяете ему в холода накрыться вашей буркой, спать под пристеном палатки, вам еще более жаль его…

Он не идеальный человек, нет… Вы ему даете на чай талер, он вскидывает его на рукв и говорит.

— «Qa n'est pas бакшиш».

— «Почему»?

— «Бакшиш — trois talers».

Оказывается, другим слугам дали на чай три талера, и вот норма бакшиша стала три талера. Он обидел вас, вы обидели его — и все потому, что взгляды на вещи у вас разные — черный и белый.

В Хараре он пьянствовал аккуратно каждый день. Наконец, вы сделали ему выговор — пьянство прекратилось. Вы можете его высечь, если хотите, по закону вы можете дать 16 ударов, но вряд ли подымится у вас на него рука. В конце концов вы слились с ним в одну столь отличную друг от друга жизнь-жизнь офицера и денщика. Вы лежите на койке из двух чемоданов, под одеялом, на простыне, едите два раза в день баранину, пьете чай, одеты согласно температуре — он вечно в своей старой шаме, всегда на воздухе, на голой земле, питается горстью риса, да блином инжиры… По мировоззрениям, по существу, по службе — человек, по образу жизни, верности и неприхотливости — собака…

О чем он думает, когда бежит за вами, о чем он думает, когда, будто прислушиваясь, сидит на вашем чемодане смотрит на далекие звезды?… Он думает о том, что вы думаете, он старается проникнуть ваши желания и предупредить их, вы будете жалеть его, когда он уйдет от вас, он будет плакать и целовать ваши ноги на прощанье…

Вы забудете его, едва только сядете на пароход и почувствуете привычное биение европейской жизни — он забудет вас, когда подпрыгивая и потрясывая талерами отбежит от вас на сто шагов. Вы займетесь своими делами, отдадите свою персону в распоряжение бритого Карла — он найдет другого «гэту», за которым также будет ходить. Побольше сердечного отношения к черному слуге он полюбит, как любил вас…

Мы выступили из Харара около 2-х часов дня и в 5-м часу, все время идя по прекрасной аллее, обсаженный молочаями, дошли до нашего бивака у озера Хоромайя.

Вид обширного водного пространства, среди невысоких зеленых холмов, чуть волнующегося при легком ветерке, ласкал наши взоры, отвыкшие от воды. Хоромайя имеет продолговатую форму и по длине тянется верст на пять, имея в ширину около двух верст. Его берега густо поросли, саженей на десять от края, водорослями, далее озеро чисто и глубоко. Стада уток всевозможных пород: кряковых, нырков, широконосов, пестрых селезней, водяные курочки, гуси и небольшие, необыкновенно пушистые гагары целыми стаями держатся подле берега. Все озеро усеяно черными точками водяной дичи, которая свободно подпускает на ружейный выстрел. Кругом, по невысоким холмам лежат галласские деревни, видны поля машиллы, отгороженные стенами молочаев.

Наш маленький отряд пришел на ночлег без провианта, без палаток, без постелей, даже без бурок и подстилок. Все осталось позади в Хараре и серьезным вопросом являлось для нас — придет ли багаж сегодня, или останется до завтра. Мы выслали Уольди сторожить наши вещи, а сами отправились на охоту. Я и поручик Д-ов обещали доставить ужин на весь отряд.

Едва только, закинув за плечо ружье, я отошел от места бивака, как целая толпа, человек в сорок, галласов с шумом последовала за мной. Знаками я объяснил им, что мне нужно только двух человек, что остальные мне только мешают, — двое, выбранных мною, кивнули головами в знак того, что они поняли мое желание, но и остальные не отстали. Я не отошел и десяти шагов, как уже стрелял по уткам. Как скоро галласы увидали, что птица убита, быстро сбросили они с себя шамы и на перегонки пустились вплавь доставать дичь. Потом, со вторым выстрелом они завели между собою очередь и безропотно лазили между водорослей, доставая птиц. Через час мой патронташ был пуст. Восемь уток, одна гагара и четыре водяные курочки были моей добычей; я возвращался домой. Уже вечерело, багровое солнце спускалось за холмы, озеро почернело, птицы скрылись в камыши.