Казаки в Абиссинии - Петр Краснов

Д-ов принес 12 уток, одну гагару и двух курочек, ужин у нас был, но в чем варить?

— «Котлы не пришли, ваше высокоблагородие», трагически докладывает мне Терешкин.

— «А без котлов нельзя», слышу бодрый, звенящий голос Д-ова сзади себя, «ты их палочкой проткни, да на вертеле жарь».

— «Как же так», разводит руками Терешкин. «Нешто в чайнике то пробовать»?

— «И прекрасно, вали в чайник. Ты, брат, не мудрствуй лукаво, а действуй!», одобряет план Терешкина полковник.

— «Слушаюсь. Попытаюсь. Только много не наворишь», плачевно говорит Терешкин и с черными слугами садится щипать дичь. Мы все голодны. Утка, вареная или жареная, кажется нам лакомым блюдом.

Палаток нет. Уольди является и заявляет, что «дункан изллэм»…

Пришла палатка полковника и то без шестов и без кольев, а между тем холодная ночь наступает, ночь без крова и теплой одежды.

Сырой туман потянул с озера. Он задернул молочным покровом долину, пролез к невысоким холмам и закрыл предметы. Влага стала пробирать насквозь. Полковник роздал части своей палатки нам и казакам, мы разослали их на мокрой траве и легли, накрываясь остатком холста. Ноги коченели от холода и сырости, мы лежали, сбившись в кучу, ожидая, когда проварятся наши утки.

И, когда они поспели и Терешкин принес их, мы ели их, без соли, руками, кладя на кислую инжиру и запивая коньяком, случайно оказавшимся у поручика Ч-кова. Но бодрое настроение никого не покидало. Острили и шутили все время, проводили параллель между нашим плачевным положением без крова в сырую холодную ночь, на берегу Африканского озера, и положением наших петербургских знакомых где-нибудь на балу или в театре. Шесть яиц, принесенных галласами, довершили наш ужин и, укрывшись с головой в жидкое полотнище, мы забылись тяжелым сном.

Пробуждение было неприятно. Температура упала до 0», трава, на которой мы лежали, покрылась инеем. Я вылез из-под холста и пошел размять закоченевшие руки с ружьем и опять толпа галласов сопровождала меня, опять при всяком удачном выстреле они кидались в воду, не смотря на утренний холод…

Но взошло солнце, пригрело за зябшее тело и забылись невзгоды холодной и сырой ночи.

4-е января. Озеро Хоромайя, дневка. Мы отошли всего 20 верст от Харара и уже принуждены делать дневку. Вчера выпила разница в счете винтовок, на 21 мула. Абиссинские купцы считали больше — мы меньше. Начальник миссии предлагал прибывшему рано утром геразмачу заплатить по их, абиссинскому счету, лишь бы выступить без проволочки, без задержки. Но геразмач просил перевешать еще раз вьюки. Пришлось согласиться и сделать дневку.

Около полудня прибыли купцы, поставили весы, любезный наш помощник Ато Уонди уселся управлять этим делом, арабы взяли свои карандаши и длинные и узкие листы бумаги и начали вешать и записывать багаж по купцам…

За этим занятием прошел весь день.

Наши вещи распоряжением геразмача Банти идут до пятого вашего ночлега, до Дэру, на носильщиках. 120 слишком верст семи, восьми пудовые ящики несутся на руках полуголыми босыми людьми, несутся по страшной круче, по острым каменным утесам.

Кто эти носильщики? — Все те же галласы, трудами рук которых, лопатами вскопаны нивы и засеяны машиллой, теми галласами, что вскормили и вспоили этих сытых горбатых быков, этих белых овец и баранов.

Их с нами идет более четырехсот человек. Каждый знает свой ящик и со своими помощниками бережет его. Он принес вашу палатку и ложится подле нее, он идет за вашим чемоданом. По утру он с видом голодного зверя ожидает, когда вы соберете свои пожитки и повалите палатку. Он хватает ящики, колья и бежит на следующую станцию. He ставьте часовых, не стерегите имущества, галлас-носильщик сохранит вам вверенный ему ящик, бдительнее лучшего часового, вернее сторожа. Он головой отвечает за целость сундуков и ящиков и он скорее умрет, нежели кому-либо без приказания передаст вашу вещь. Бедно одетые, без панталон в одной лишь грязной шаме, они сильно страдали по ночам от холодов, целые группы их можно было видеть по утрам подле догорающего костра.

Они дрожали, как в лихорадке, стараясь прикрыть свои худые голые плечи грязной серой шамой, они питались крохами сухой инжиры и это не мешало им бегом взносить наши вещи на крутые горы. Тихие, скромные, трудолюбивые, они безропотно сносили все тягости похода, терпели холод и голод, ежеминутные оскорбления абиссинских шумов и ашкеров. Ими заведовал шейх Абдулляхи, начальник мусульман города Харара, в помощь ему было дано несколько абиссинских кавалеристов. В пестрой шаме, с ружьем Гра на плече, с длинной палкой в руках, то и дело проскакивали они вдоль нашего каравана, подбодряя «вьючных людей» словами и тростью.

Абиссинец победитель, абиссинец завоеватель жесток к побежденным. Гордый своею победою, он уже не признает ничего человеческого в покоренной нации. И наши мальчишки слуги, при встрече с галласами, отбирали у них воду и молоко без платы и галлаеы смотрели на это со стоическим спокойствием. Он абиссинец — он имеет право сделать это, хорошо еще, что не побил… Когда, однажды, мы узнав об этом, наказали слугу, — он был поражен и понять не мог, что обирание галласа — преступление. Наш Уольди стал барином. Носильщики-галласы ставили нам палатку, по его жесту приносили вещи. Эта покорность, терпение, привычка уважать абиссинцев настолько вкоренилась даже в это короткое время (Одиннадцать лет) среди галласов, что когда я пошел на охоту с галласом проводником и сам понес винтовку, галлас кинулся отнимать ее у меня, уверяя, что такому «большому человеку», как я, неприлично самому носить ружье.

Их сгоняли по распоряжению геразмача в места наших ночлегов для смены, и они сменялись без шума, без пропажи вещей.

По пути то и дело попадались их убогие хижины, сплетенные из хвороста, кругом торчали тычки сжатой машиллы. To тут, то там видны были пласты новины, свеже поднятой лопатами земли, другого способа обработки полей они не знают, — стада быков и ослов — это была собственность раса Маконена, а галласы его крепостные.

Воскресенье, 5-го января. От озера Хоромайя до Лого-Корса — 20 верст. Мы проснулись рано утром от оживленного говора на галласком языке, возле самой нашей палатки. Уольди несколько раз заглядывал, приподнимая полы ее, и всякий раз укоризненно посматривал на моего сожителя, не собиравшегося провидимому вставать. Было страшно холодно. Наши легкие индийские палатки продувало насквозь, бурка не защищала от сырости, земля была покрыта инеем. Я вышел на воздух и увидел группу галласов, сидящих кругом на корточках и ожидающих, когда мы им дадим свои вещи. Деньги, царские подарки, канцелярия, галеты-все это уже было разобрано и спешно увязывалось на грубые носилки. Иные более счастливые галласы имели с собою маленьких осликов, на которых клали назначенный им груз, другие несли его сами.

Около 7 часов утра, весь лагерь уже был поднят и мы тронулись вдоль берега Хоромайи.

Местность меняла свой характер. Горы, становились выше, показались пихты и кедры, местами пошли переплески. Но полей все еще было много.

Около 11 1/2 часов утра, все время следуя по хорошей черноземной дороге, мы перешли через ручей, благополучно избегнув ненадежного моста, и на холме, покрытом высокой сухой прошлогодней травой, стали биваком, в виду галласской деревни — Лаго-Корса.

Вторник, 6 января. От Лаго-Корса до Урабилэ — 20 верст.

Из Лаго-Корса мы выступили около 7 1/2 часов утра, и через какой-нибудь час вошли в громадный лес пихт и кипарисов. Высокие деревья простирали свои пушистые нежные ветви над нашими головами, маленькие туйи обступили дорогу, а сквозь переплет их ветвей видны были толстые серые стволы, охватов в шесть или восемь. Сухая трава и мох покрывали почву. Большие молочаи, громадные кусты дикого гелиотропа показывались здесь и там, среди густого, темного леса. Дорога то подымалась, то опускалась, то шла по карнизу, попадая вглубь высокого леса, то выбивалась на его опушку. Аромат туйи, гелиотропа и трав, мягкая прохлада воздуха, в тени развесистых дерев, делали путешествие весьма приятным.

Около 12-ти часов, мы круто спустились вниз и попали в долину, окруженную густыми лесами. По долине протекал неширокий ручей. Эта местность называлась Урабилэ. Вечером, после переклички, я приказал казакам, по случаю праздника Крещения Господня, спеть «Во Иордане крещающуся Тебе господи». Ночь прошла спокойно. В лесу выли шакалы, a no склону лесной горы с вечера загорелась бездна галласских костров. Среди тумана в темноте южной ночи, эти костры висели в воздухе один над другим волшебной декорацией; синеватые дымы вертикально поднимались к верху, образуя ровные освещенные полосы.

Среда, 7-го января. От Урабилэ до Челенко — 18 верст. Выступили между 7-го и 8-го часами, по прекрасной лесной дороге, и около полудня прибыли на широкую холмистую прогалину, поросшую высокой сухой травой — место боя между абиссинцами и хараритами в 1886 году.