Байки деда Игната - Виталий Радченко

Как-то в карауле попросил себе кружку чая, сахар — в прикуску. Караульный из свободной смены принес ему ту кружку, поставил на стол, а рядом — два кусочка сахару. «Куда мне столько? — спросил хорунжий. — Я сладкое не люблю, отломи половину!». И подает казаку кусочек сахару. «Как?» — не понял тот. «Да вот так!» — князь показал, «как»: взял тот кусок и пальцами, словно это был хлеб или, допустим, мягкий сыр, отломил себе, сколько ему было нужно. «Ну-ка, попробуй!» — предложил он караульному. А нужно сказать, что сахар тогда продавали «головами» — выточенными на машине конусами в пол-аршина и более, и был он твердющий, как камень. Его кололи специальными щипцами или крошили ударом молотка. Крепко стукнут по такой «голове», от нее отвалится небольшая часть, и в том месте, где сахар раскалывается, вспыхивает синий огонь. И ничего удивительного в том, что караульный не смог отломить от чималого куска меньший — не было. Не смогли этого сделать и другие. «Что ж вы, хлопчики, а чи мало каши ели?» — подшучивал князь, переламывая те куски легко и просто, как ему хотелось. «Ну, — подзадоривал офицер, — давайте, если кто переломит вот этот кусок — всему караулу после смены ставлю ведро водки!».

А надо сказать, что князь был из богатых, хотя сам он так не считал. Мама ему давала на месячные расходы 50 тысяч ассигнациями, и добру-молодцу их обычно не хватало. Все до копейки прогуливал с друзьями-товарищами и через три недели начинал торопить свою мамочку — подай, мол, Христа ради… Это в то время, когда на Кубани за рубль можно было выторговать овцу, а то и не одну.

Предвкушая даровую горилку, казаченьки призадумались, пошушукались и разбудили из отдыхающей смены одного из своих товарищей, известного силача — авось не подведет… Казак, по фамилии Скакун, из титаровских, спросонья никак не мог взять в толк, чего от него хотят. Тем не менее, взял предложенный ему кусок сахару и прижав большим и указательным пальцами, размолол его в песок. Восторгу князя Дядянина не было предела, и он на радостях выдал уряднику гроши на два ведра водки, но только с условием, что они раскассируют добавку дня через два, чтобы не переборщить, а то мало ли чего.

— Так шо и посеред рядовых казачков были хлопцы достойные, — с удовлетворением отмечал дед Игнат и, ухмыляясь, обычно добавлял: — Не лаптем, бачил я той лапоть! — горилку хлебали! А князь Дядянин один раз поставил нашему караулу аж три ведра той горилки под тем же наказом: пить, но не напиваться… А было это так…

Служил с нашим дедом в одном взводе станичник — Степан Стеблина. Ладный был казак, совестливый, добрый и надежный, как и положено для воина лейб-конвоя. Както ошивался он по какому-то делу близ дворца, и старшая дочка царя великая княжна Ольга обратила внимании на красавцаказака и спросила, из какой он станицы.

— Из Стеблиевськой, ваш императорск высочеств, — отчеканил бравый служивый, вытянувшись по стойке «смирно» перед десятилетним «высочеством».

— А как вас звать-величать? — Степан Стеблина, ваш императорск высоч!

— Стеблина из Стеблиевской? — переспросила царевна.

— Так точно: Стеблына из Стеблиевськой!

— Мама, мама, — радостно закричала девочка, бросившись к императрице. — Смотри: этот казак из станицы Стеблиевской и фамилия у него Стеблина, как интересно!

 — Прелестно, — промолвила царица, искоса бросив взгляд на казака и, видно, оценив его образцовую выправку, изволила высочайше улыбнуться гвардейцу: — Господь вам на помощь!

— Рад стараться, ваше императрск величество! — отрапортовался станичник и покраснел, подумав, что ответил как-то невпопад: чего уж там стараться — ну Стеблина из Стеблиевской, и теперь как тут не старайся, по другому не станет… Княжна запомнила его и потом несколько раз, увидев его где-нибудь, грозила пальчиком и лепетала:

— Стеблина из Стеблиевской…

Товарищи, понятное дело, подшучивали над Степаном, что мол, не лови мух, будешь царевым зятем. А что — такое, можно сказать, небывалое, тоже бывало! Стеблина отмахивался, что вы, мол, дурни, да о чем вы, меня ведь в станице ждет ненаглядная, черноокая с двумя ой какими сынками-казачатами, наследниками…

И вот однажды наш дед Игнат вместе с тем станичником стоял на посту у резных золоченых дверей в царскую опочивальню. Друг против друга с шашками наголо. Глубокой ночью во дворце — глухая тишина, покой — и скукота нездешняя. И видит дед Игнат, что товарищ его как бы засыпает.

— Степа-ане! — тихо окликает он того. — Шо? Га? — вздрогнув, пробормотал Стеблина и, покачнувшись, уронил саблю. Пытаясь ее поднять, он как-то неловко шагнул вперед и носком сапога ударил по клинку. Словно молния, сверкнула сабля по гладкому зеркальному паркету и с оглушительным звоном полетела по ступеням широкой мраморной лестницы, с которой на ночь убирали ковры. Звук падающей закаленной «железяки» гулким эхом отозвался по всей анфиладе пустующих высоченных покоев и коридоров замершего в тот поздний час императорского дворца. Князь Дядянин, бывший на ту пору начальником внутреннего караула, воспринял этот необычный шум как нечто крайне угрожающее и, не задумываясь, поднял караул «в ружье». Оставив за себя разводящего, хорунжий с двумя караульными выскочил на площадку перед парадной лестницей. В это время Степан, наконец, догнал свою «кляту шаблюку», схватил ее, и как кот от «скаженной собаки», взметнулся вверх по лестнице на свой пост, так что князь только мельком увидел его паническую фигуру где-то там, на самых верхних ступенях.

Разобравшись в происшествии, хорунжий собрал унтеров и старослужащих на «малый военный совет». Все как следует обмозговав, конвойцы поддержали желание князя огласке сие дело не предавать, так как действительного ущерба службе оно не принесло, а по формальным признакам могло дать последствия сильно неприятные. И не только Стеблине, но и прежде всего любимому командиру князю Дядянину: доложат «наверх», и начальство будет обременено «иметь суждение»… Как, мол, это могло случиться, что казак конвоя его величества вдруг задремал (а скажут — «заснул») на посту! А кто был караульный начальник? А кто там еще был? А что это за гвардия такая, что спит на постах? И так далее и тому подобное, со всей вытекающей отсель славой и бесславием.

Нет, уж коли есть возможность, а такая возможность по общему мнению была явной, то лучше соблюсти должную скромность и не выпячиваться. Стеблине же для науки после смены с караула объявить месяц беспролазного дневальства на конюшне, дабы впредь был «посурьезней».

Князь Дядянин попросил караул все случившееся соблюсти в тайне, никому ни гу-гу, потому как их товарищу за сей проступок грозит военный суд, а хлопец он, все это знают, не плохой, если не сказать, что даже хороший… Ну, а всему караулу «для замывки» — три ведра горилки, но не разово, а по обстоятельствам…