Тайный любовник - Патриция Гэфни

Софи вновь охватило беспокойство, и она прижалась к руке Джека. Она ждала, что он своими ласками и поцелуями унесет ее в пучину всепоглощающей страсти, где она утратит способность думать, рассуждать. Но у него не было намерения соблазнять ее, это было очевидно; он хотел, чтобы она по собственной воле прошла шаг за шагом весь путь до конца.

Что ж, пусть так. Она, преодолев себя, оторвалась от него, подошла к кровати, наклонилась и задула обе свечи на столике. Но она забыла, что стояла полная луна и в комнате было не слишком темно. Глубоко вздохнув, она решилась на более отчаянный шаг и начала раздеваться.

Сначала Софи испугалась, что он не подойдет, а будет стоять и смотреть – и она не вынесет этого. К своему великому облегчению, Софи увидела, что Джек медленно двинулся к ней в полумраке, и его теплые и уверенные руки оказались у нее за спиной и принялись расстегивать пуговицы. Платье соскользнуло к ногам, и она почувствовала на обнаженных плечах его щекочущее и взволнованное дыхание.

– Прости, Софи, – почудился ей его шепот. – Не могу сдержаться.

Она повернулась к нему.

– Я не хочу, чтобы ты просил прощения. Не хочу, чтобы ты сдерживался. – Она поцеловала его, желая преодолеть остатки того внутреннего сопротивления, которое ощущала в напряженности его тела, его голоса. Если они действительно решились, то она хочет, чтобы это было праздником для обоих. Но как добиться этого? Он отдаляется от меня! Надо ничего не слышать, ни о чем не думать. Слава богу, она верила ему. Если они больше никогда не встретятся, она ни о чем не будет жалеть. Она сберегла себя для него, Джека Пендарвиса, и то, что он не мог остаться и жениться на ней, быть ее вечным возлюбленным, трагично, но в то же время не имеет отношения к происходящему.

– Все хорошо, Джек, все хорошо, – успокаивая его, прошептала она, всем сердцем веря, что так оно и есть.

Ее уверенность освободила его от скованности. Даже когда она называла его именем его брата, это не охладило Коннора. Слишком поздно; у него не осталось иного выбора, как поверить ей и любить ее, отдать ей все то лучшее, что было в нем.

– Ах, Софи! – тихо и хрипло вырвалось у него из глубины души.

Под лифом на ней была легкая шемизетка; он спустил ее к талии, открыв изящный белый мягкий корсет без уса.

– Ты всегда так прелестно одета. Я не знаю другой женщины, которая одевалась бы не хуже тебя.

Судя по улыбке, комплимент ей понравился. Предстояло еще расстегнуть длинный ряд маленьких перламутровых пуговок спереди на корсете. Коннор склонился над ней, расстегивая одну пуговку за другой, и она, положив руки ему на шею, нежно поглаживала его и целовала в волосы. Лунный свет серебрил ее кожу, и обнаженная грудь казалась прохладной и изваянной из мрамора, как у ожившей статуи. Но нет, это был не мрамор, но дивная плоть. Софи стояла не дыша, а его руки ласкали ее грудь, оказавшуюся теплой и шелковисто-нежной, оживающей, трепещущей под его ладонями. Коннор не мог поверить, что ласкает ее, мисс Софи Дин, предмет постоянного восхищения шахтеров и грубоватых, но добродушных намеков.

– Шахтеры говорят о «Калиновом» как о женщине, – улыбнулся он, помогая одежке соскользнуть с ее бедер. – Как о яхте: «Она сегодня страсть какая горячая» или «Ну и измотала она нас нынче ночью».

– Правда? – Софи с улыбкой потянула за конец его галстука.

– Иногда у меня такое чувство, будто они говорят о тебе. – Он сосредоточенно возился с ее поясом, ища застежку. – «Как она сегодня?» – спрашивает меня сменщик, спускаясь в забой, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не ответить: «Сегодня она еще прекраснее, чем вчера».

Софи тихо засмеялась, потом вздохнула и положила голову ему на плечо. Он наконец справился с застежкой. Теперь на ней ничего не было, кроме чулок, – туфельки она уже сбросила. Он чуть отстранился, любуясь ею; волна дрожи прошла по ее телу, но она устояла, не стала прикрываться руками.

– Тебе холодно?

Она отрицательно покачала головой.

– Софи, ты прекрасна, – изменившимся голосом чуть слышно сказал он, сожалея, что у него не хватает слов выразить всю силу его восхищения. Она была само совершенство, точно такая, какой он ее себе представлял. – Прекрасна. Но ты знаешь это.

– Нет, не знаю, Джек.

Замирающий, прерывающийся голос выдал ее страх. Каким идиотом он был, что не понял этого раньше. Его руки обвились вокруг ее стана и нежно, кончиками пальцев, прошлись по спине, лаская, успокаивая.

– Не волнуйся, все будет чудесно.

Она постепенно расслабилась, и тело ее стало соблазнительно податливым. Не отрываясь от ее губ и обнимая одной рукой за талию, он другой стал сбрасывать с себя пиджак, расстегивать рубашку. Софи повернулась, чтобы откинуть покрывало, потом села на край кровати, робко, но с любопытством глядя, как он снимает брюки. Он намеревался помочь ей избавиться от чулок: но смотреть, как она сама это делает, медленно, с затуманенным взором, почти бессознательно, оказалось куда приятнее.

Она подвинулась, давая ему место, и они легли, деля единственную подушку. Узкая кровать была слегка продавлена посередине, и они скатились в объятия друг друга.

– Я думала об этом моменте, – чуть слышно призналась она, осторожно касаясь пальцами белого шрама на его боку. – Я хотела этого, Джек, я думала о тебе все время.

– Я тоже постоянно думаю о тебе, – прошептал он. – С того дня, как увидел тебя впервые. Ты тоже помнишь тот день? Мне показалось, я в жизни не видел никого прекраснее. Я хочу сказать, дело не только в дивном теле, лице, волосах, – Софи, у тебя самые красивые волосы на свете. Они как солнечный свет, как желтые цветы…

– О, Джек! – Она замерла, упиваясь его похвалой и одновременно смущаясь.

Он нежно коснулся губами ее лба. Лаская ее грудь, он говорил:

– Да, не только тело, лицо, волосы. Я был в тот день с братом, и мы оба почувствовали это.

– Что?

– Трудно объяснить. То, как ты обращалась с детьми: благожелательно, ласково. Софи, ты… такая славная.

– Не всегда. – С сосредоточенной улыбкой она прислушивалась к своим ощущениям, в то время как Джек поглаживал средним пальцем розовый бутон ее соска.

– Так тебе нравится? – прошептал он, хотя и без того ясно было, что нравится – поскольку, закусив нижнюю губу, она тихо застонала.

– А так? – Палец сменили сначала губы, а потом язык. От ее постанываний его словно огнем обдало, и он вновь подумал, какое это чудо – оказаться с ней в ее девичьей кровати, касаться ее, заставляя сладко стонать.

– Это долго?.. – выдохнула она и замолчала, смущенная.

– Что «долго»?

Она коснулась его щеки.

– Это долго будет… перед тем, как… по-настоящему?