Магия успеха - Мария Семенова

— Все это очень напоминает историю известного гипнотизера Смирнова, блиставшего в двадцатые годы под псевдонимом Орландо. — Дубинин глубоко затянулся и, выпустив струю жасминового дыма, картинно, по-сталински отвел руку с трубкой в сторону. — Тоже выступал, выступал, а потом вдруг исчез, оказалось, перешел на службу в органы НКВД. Дочь его еще потом вышла замуж за Абакумова, министра государственной, безопасности. Такая вот семейка.

Совещание происходило в кабинете Плещеева при закрытых дверях и включенной системе защиты. Дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Вчера вечером объявился Скунс — прислал на эгидовский сервер изображение Лауры Гревской с издевательским комментарием: «Каков бабец!» Пиновская с Дубининым провели всю ночь у компьютера и сейчас докладывали результаты. Выяснилось, что шоу в «Эвересте» финансировалось «Магией успеха», причем подобные мероприятия фирма устраивала не впервые, в разных городах. Самое любопытное, что каждый раз призеры отправлялись в Норвегию и оттуда уже не возвращались. То ДТП, то авиакатастрофа, то пожар в отеле…

— А самое интересное, братцы… — Марина Викторовна ткнула пальцем в клавишу, и на экране появилась история болезни господина Морозова, 1946 года рождения. — Наш покойный друг Кузьма Ильич мог отойти в мир иной еще в девяностом году. Множественные новообразования в головном мозге, прогноз самый пессимистичный. Однако повезло, мадам Шидловская вылечила ему головушку и, надо думать, как следует запудрила, на предмет психологической зависимости, при ее-то способностях это раз плюнуть, — совсем неплохо иметь господина Морозова на побегушках!

— Чудеса в решете. — Плещеев почесал тупым концом шариковой ручки в густой шевелюре, откинулся на спинку кресла. — Красавица-экстрасенс вырывает из лап смерти отставного гэбэшника и делает из него зомби. Сказки тысячи и одной ночи.

Прагматик по натуре и профессионал по долгу службы, он доверял фактам и реалиям сугубо материальным, а всякие там биополя и телепатические волны руками не потрогать и к делу не подшить.

— Есть, друг Горацио, до фига чего чудесного на свете. — Марина Викторовна улыбнулась и вытащила из папки исписанный лист бумаги. — Я тут сделала выборку, на случай если вдруг отыщется какой-нибудь фома неверующий. — Она с невозмутимым видом посмотрела на Плещеева, поправила очки. — Не буду приводить в пример затасканного Нострадамуса, приевшуюся мадам Блаватскую или набившую оскомину вещунью Варвару, точно указавшую Борису Годунову масть неродившегося жеребенка в чреве жеребой кобылы. Не буду говорить о Сергии Радонежском, о графе Калиостро и о знаменитой Ванге. Но кто из вас знает, что иллюзионист Пинетти, выступавший в начале девятнадцатого века в Петербурге, покидал российскую столицу сразу через все пятнадцать городских застав? Паспорта всех Пинетти были зарегистрированы одновременно. А пророк Василий Немчин, живший на рубеже четырнадцатого и пятнадцатого веков?

Он предсказал все основные события в истории России, начиная с шестнадцатого века. Книга его запрещена со времен Ивана Грозного и до сих пор. В годы правления Святополка Изяславовича (это двенадцатый век) блаженный Прохор, игумен Киево-Печерской лавры, обращал золу в соль и раздавал ее бедным. Авва Виссарион, египетский подвижник, молитвой превращал морскую воду в пресную, Василия Блаженного часто видели перебегающим Москву-реку, аки посуху. Такой авторитетный свидетель, как химик Бутлеров, оставил записи о некоем Дугласе Юме, по своему желанию свободно поднимавшемся в воздух, игуменья Старо-ладожского Успенского монастыря Евпраксия каталась на лыжах, не оставляя на снегу следов. Великий Лейбниц своими глазами наблюдал полет Иосифа из Копертино, когда тот взлетел на верхушку дерева, причем тонкая ветка, на которой он оказался, даже не согнулась под ним. Суфии во время закра — это такая форма транса — насквозь пронзают свои тела клинками, не причиняя себе ни малейшего вреда, болгары-нестинаре ходят босиком по огню, а когда в тысяча девяносто шестом году в Новгороде случился великий пожар, святой Никита, епископ Новгородский, низвел сильный дождь, который и погасил пламя. Теперь посмотрим, как обстоят дела в наши дни. — Марина Викторовна, наслаждаясь эффектом, коротко усмехнулась. — Про хиллеров говорить не буду, это уже притча во языцех, мастера цигун тоже поднадоели, а вот это интересно. В Ленинградском горном институте женщине-экстрасенсу удалось бесконтактным воздействием значительно замедлить скорость радиораспада тория, то есть получается, что вполне возможно активно влиять на ход ядерных реакций. И не могу не упомянуть мною горячо любимого парапсихолога Ури Геллера. — Пиновская вдруг прыснула, лицо у нее стало восторженным, как у девчонки-старшеклассницы. — Может, помните, лет пять тому назад он по телевизору реанимировал остановившиеся часы. До сих пор ходят! — Она достала массивную серебряную луковицу, нажала на головку репетира. — Дедушкины.

Часы отбили двенадцать раз «Боже царя храни», после паузы на мотив «Коль славен» единожды проиграли четверть, еще после паузы отзвонили троекратно, — время было восемнадцать минут первого. — Чтобы не быть голословной, — Марина Викторовна снова нажала на репетир, с наслаждением вслушалась в переливы царского гимна, — я взяла на себя смелость пригласить специалиста, владеющего вопросом, надо полагать, в совершенстве. Это военный хирург, подполковник в отставке Мефодий Сергеевич Невиномысский. Заведующий кафедрой, доктор наук, имел блестящие перспективы и внезапно все бросил, занялся вопросами паранормального. Написал несколько книг о наших экстрасенсах, а главное — хорошо знаком с мадам Шидловской. Кефирыч за ним поехал, должны быть с минуты на минуту.

— Что ж с вами поделаешь! Давайте вашего подполковника. — Плещеев обреченно развел руками, глянул на Пиновскую с уважением. — Вам бы, Марина Викторовна, лекции читать в городском лектории, задавили-таки интеллектом.

Имя Мефодий почему-то ассоциировалось у него с козлом из мультфильма «Кошкин дом», бородатым, рогатым, в вонючих валенках, пребывающим у супруги под копытом. «Слушай, дурень, перестань есть хозяйскую герань!»

На самом же деле Мефодий Сергеевич Невиномысский был похож скорее на льва: пышная шевелюра, широкие скулы, мощный торс.

— Будем знакомы. — Ничуть не смущаясь, он вошел в кабинет твердым шагом, поздоровавшись со всеми, уселся в кресло, неторопливо пригладил волосы. В нем чувствовалась спокойная сила, происходящая от глубокого знания жизни.

— Чай, кофе? — Пиновская с интересом глянула на гостя, непроизвольным жестом поправила волосы. — Может, бутерброд?

— Благодарю, уже неделю на сухой голодовке, завтра выхожу. — Невиномысский едва заметно улыбнулся, хрустнул пальцами больших, сильных

рук. — Итак, я весь внимание.

— Простите, Мефодий Сергеевич, у меня сразу личный вопрос. — Плещеев посмотрел ему в глаза и тоже улыбнулся. — Вот вы перспективный хирург, подполковник на генеральской должности, доктор наук, член-корреспондент, и вдруг все бросить, кардинально изменить жизнь, почему?

— Вы слышали, надеюсь, о хиллерах, специалистах по квазиоперациям? — Невиномысский сразу стал задумчив, лоб его прорезала глубокая вертикальная складка. — Так вот, в тысяча девятисот семьдесят восьмом году нас, пятерых хирургов, по линии Минобороны отправили знакомиться с искусством народной целитедьницы Барбары Гереро Салье, по прозвищу Пачита. То, что мы увидели, было похоже на фантастику. Пачита оперировала одним и тем же старым, ржавым ножом длиной тридцать сантиметров. Никакой антисептики, никакого наркоза. Легкое прикосновение ножа, и на теле пациента появляется глубокий разрез. Немытыми руками, с пальцами, унизанными кольцами, Пачита лезет в рану, извлекает пораженные ткани, причем они тут же самовозгораются и исчезают без остатка. Для трансплантации она использовала органы молодого ягненка или его истолченные кости. И буквально на глазах изношенные позвонки пациентов обретали былую гибкость, а пересаженные органы животных становились совершенно человеческими на вид. Прооперированные, завернутые в простыни пациенты ложились прямо на постеленные на пол газеты. Через пару часов многие уходили от Пачиты даже без провожатых. Иные отлеживались два-три дня у себя дома. Ни разу ни одного заражения, ни одного осложнения, шрамы исчезали бесследно. Чудеса! Невиномысский замолчал, складка на его лбу разгладилась.

— Сколько мы ни пытались отснять ход операций, пленка каждый раз оказывалась засвеченной, а Пачита улыбалась. Когда мы прощались, она сказала, что больше не увидимся и что умрет двадцатого апреля тысяча девятисот семьдесят девятого года. Так и вышло. А в мае месяце я написал рапорт об отставке. Зачем нужны наши хирургические корпуса, стерильная чистота, наркоз, инструментарий, если можно без всего этого за считанные минуты поставить на ноги безнадежного, неоперабельного больного? Видно, цивилизация наша идет не тем путем…