Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают - Марсель Байер

Интенсивный обмен взглядами, служащий на мгновение перестает жевать, затем кивает мне, возвращает бумаги, дверца открывается: высокий, большой зал…

Пока ищу свою очередь, вижу, как на противоположной стороне, на обратном въезде одной женщине велено открыть чемодан. Она обстоятельно выгружает свои вещи. За гладким столом стоит досмотрщица — вон та, переодетая таможенницей. Экскурсантша неловко возится с замками чемодана, она смеется, но вскоре начинает потеть, бледнеет, раздражается.

Эффективно размещенное вложение! Для посетителей, почти достигших конца обзорной экскурсии, таким образом возникает еще один повод напрячься. Кроме того, это превосходная имитация: поскольку сегодняшний посетитель, естественно, так же мало, как и тогдашний путешественник, знает, что ему можно ввозить, а чего нельзя и что соответственно, в его чемодане окажется таможенно-подозрительным — в итоге он так же удивленно, как и таможенница, застывает перед кучкой всякой всячины, явившейся на свет Божий из темной утробы чемодана…

Хороший кондиционер при этом исправно снабжает всех свежеспертым, застоявшимся воздухом — давним флером этого зала; у посетителя от этой имитации перехватывает дух.

В углу зала мерцает экран. Демонстрируемый здесь просветительский фильм кратко знакомит с теми станциями, которые надо было миновать до своей, как это называлось, «поездки на Запад». Этот фильм нужно увидеть своими глазами, чтобы понять, что вокзал Фридрихштрассе в некотором смысле является конечной станцией поездки, начинающейся именно сейчас.

— Подача заявлений.

— Ходатайства со стороны родственников.

— Зал ожидания.

— Простите, кто последний?

— Срок: через две недели.

— Да, вы можете подождать.

— Зал принятия решений.

Когда после всего этого путешественник все-таки попадает на вокзал — усталый, взвинченный, — большая часть его странствия уже позади.

«Путешествуют не для того, чтобы приезжать, а для того, чтобы путешествовать», — потому, видно, и вещает здесь иронично-мудрый Иоганн Вольфганг Гете несколько приподнято — со стены. Маленькая импровизация музейных устроителей…

И все же очень может быть, что посетитель на этой фазе экскурсии воспримет это с испугом. У него возникнет смутное ощущение, что он попал не на вокзал, а в лабиринт. Сердце его отчаянно застучит.

В растерянности листая путеводитель по музею, я натыкаюсь на строчки одного из самых значительных лириков ГДР тех лет, Рихарда Ляйсинга: «ГДР — та страна, жить в которой я хочу. Но должен». Не в этой ли поставленной с ног на голову логике кроется ответ?

Еще один паспортный контроль на выходе из зала. Теперь я уже наловчился, дело спорится. Снова коридор, облицованный плиткой. Никаких витрин, никаких табло. Только голый проход, заманивающий посетителя в себя. Сделай хотя бы пару шагов по этому старому пути утечки. Посетитель идет — а у меня не идет из головы: «ГДР — страна, жить в которой я хочу. Но должен».

Возможно, размышляю я, в те времена поездки не играли такой уж важной роли. Что такое пять дней во Франкфурте-на-Майне по сравнению с остальными тремястами шестьюдесятью во Франкфурте-на-Одере? Что могли изменить эти пять дней?

Когда на руках нет паспорта, ты и в собственной стране, даже никогда не покидая ее, лишен гражданских прав. Кто не мог уехать, не мог и вернуться и оставался там, где был, тем, кем был: чужим в своей стране.

Еще несколько шагов. Вот «Интершоп». Потом бюро «Интерфлюга», с многообещающим рекламным слоганом: «Приятного полета на хороших условиях». А рядом — яркая реклама сигарет уже из другого мира — безумный плакат: элегантный молодой человек протягивает пожилой даме, похожей на любовницу вампира, открытую пачку, а внизу пророческое воззвание: «Test the West». А под ним стоит пограничник (не плакатный, настоящий), который должен охранять все эту абракадабру. Посетитель, которым являюсь я, укоризненно качает головой. Безумные времена.

Я так же несовершенен, как и моя страна. Моя страна так же несовершенна, как и я. Это делает нас похожими. Это разделяет нас.

Сверкающее многообразие Запада, скромная простота Востока — где тут я, спрашивает себя посетитель: многообразно простоватый?

Однако, судя по всему, некоторая дезориентированность входит в состав музейно-воспитательного концепта, ведь она полностью ввергает нынешнего посетителя в положение тогдашнего путешественника: блуждание в путанице из вывесок, обрывочных фраз, слухов. Снова и снова, и в этом помещении тоже, акустические эффекты, которые объясняют все — и ничего. Как эта песенка из кабаре, ровесница Стены:

Наш прекрасный Берлин станет чистым,ведь холодным воякам с Рейнамы закрыли их ловушки для людейи запечатали их красным сургучом.Да, да, разумный берлинец скажет: Правильно!Это так улучшает климат!Теперь тут покой воцарится,и чистой, да, чистойстанет наша столица.

На пластинке трещинка, и обрывок заключительной строки удваивается, утраивается, умножается: «ша, столица».

Для дальнейшего продвижения следует обратить внимание на то, что напечатано мелким шрифтом. Иначе вконец запутаешься. Ибо и тут, и там постоянно говорится только о «Берлине»: Берлин благотворен! — Берлин приветствует своих гостей! — Берлин стоит поездки. — Берлин ночью… — Берлин — это Берлин! Да — только, спрашивается, какой?

Насколько укоренилось разделение, видно по тому, что каждая из половинок преподносит себя как подлинный Берлин, Берлин настоящий. Pars pro toto — часть считает себя целым, по умолчанию выносит другую половину за скобки и тем самым санкционирует разделение. При этом великодушно отказавшись от некогда украшающих — пусть и не особо помогающих ориентироваться — эпитетов: демократический Берлин; свободный Берлин — Восточный Берлин; Западный Берлин. Нет, теперь так: Берлин. Берлин: как тот, так и этот. И: ни тот, ни этот.

Мы достигли точки, эрогенной зоны объединения — исторически нейтральной полосы. По затылку пробегают торжественные мурашки. Итак, вот что было в двадцатом веке местом немецко-немецкого единства, убежищем: продуваемый сквозняком, выложенный коричневым кафелем, искусственно освещенный кусок вокзала. Значит, здесь…

Только соберется посетитель задержаться здесь, чтобы как следует проинспектировать это неповторимое историческое место, это средоточие традиции, как его прогонит очередная музейная табличка: «Останавливаться запрещено».

Если отсюда спуститься в катакомбы Фридрихштрассе, там будет аттракцион особого рода. Отважным посетителям музея предлагается поездка по шестой линии метро: поездка по дороге ужасов! Подземный поезд минует расположенные под восточной частью города станции «Ораниенбургские ворота», «Северный вокзал», «Стадион всемирной молодежи» — призрачно пустые, закоптелые и тем не менее блеклые от освещенных неоновыми трубками перронов, без входа и выхода. Жизнь покинула эти станции дороги ужасов.

Но мне хоть бы что, и через несколько ступеней я оказываюсь на воле, вернее, наоборот, на хорошо охраняемом перроне «А» для поездов дальнего следования.

Голуби как заведенные семенят вдоль пустого перрона. Выглядит так, будто их непрерывно клюющие пустоту головки хотят склевать невидимую стену. Но это, пожалуй, только видимость. Ведь у них долгосрочная небесная виза. Тем не менее их сюда тянет. Целыми стаями. По большей части они нахохлившись сидят вверху, под куполом, где скапливается тепло. Как на всех европейских вокзалах. Серые, вроде как невидные, они повсюду оставляют за собой следы: белый, разбрызганный голубиный помет.

С голубиной перспективы, с высоты птичьего полета то, что внизу — однозначно промежуточный вокзал. По крайнее мере, по расписанию через этот вокзал, закрытый для внутренних перевозок, проходят и международные поезда дальнего следования: «Ленинград — Кельн», «Москва — Варшава — Париж»…

Под землей шестая западноберлинская линия метро делает вокзал Фридрихштрассе к тому же пересадочной станцией. Его называют также башенным вокзалом, то есть вокзалом с путями, пересекающимися на разных уровнях. Но по внутреннему чувству, когда стоишь тут и мерзнешь, я бы назвал его депо.

Последнее относится и к проходящей здесь городской железной дороге. В этом отношении вокзал даже двойное или спаренное депо. С двух сторон заходят в тупик и расходятся в разные концы света главные пути городской железки: до Кёнигс-Вустерхаузена, Эркнера, Штраусберга, Бернау, Ораниенбурга, а по другую сторону — до Ваннзее, Лихтенраде, Фронау. Кому куда.