Краткий экскурс не в свое дело - Валентина Андреева

– О! Нам накрыли прямо на палубе! – обрадовался Лешик. – Ма, вытирай ноги и присаживайся. Хлеб, я так понимаю, запаздывает. Чуть позже раскидают.

Наташка хотела что-то сказать, но не сказала. Просто открыла и закрыла рот.

Славка почесал макушку и принялся собирать разбросанные куски обратно, нравоучительно бормоча:

– Не поваляешь – не поешь. Тычина, между прочим, палубу до зеркального блеска драил. Теперь так не отмоешь. А тряпка у него была белоснежная! Такой даже Светлана со стола не вытирает.

Первой рискнула взять рыбешку я, подумав про себя, что Светлане и незачем вытирать со стола половой тряпкой. За мной осторожно потянулись все остальные. Наталья неуверенно предложила сервировать лавочку и тут же на нее села. Очевидно, сочла сервировку завершенной. Славка улетел и через минуту вернулся с добавкой и хлебом.

Все с особым вниманием ухаживали за Викой, так что быстро выжили ее из компании. Но побыть одной девочке не удалось – Петр Васильевич оказался на подхвате. Я было решила присоединиться, устав бороться за возможность не подавиться тоненькими косточками, которых, честное слово, было больше, чем самой рыбы, но Наталья не пустила, полагая, что мои нервы и так на пределе.

Улучив момент, я шепнула подруге, что теперь-то уж точно знаю, кто выкрал из дома Суворовых письма Майи.

Ее реакция была неожиданной – она подавилась. И что уж совсем удивительно – куском хлеба. Едва придя в себя, залепила, что ей на фиг не нужны мои познания, поскольку они отрицательно сказываются на ее здоровье.

Убрав за собой следы пикника и забыв про арбузы, мы неприкаянно шлялись по палубе, постоянно поглядывая в сторону летчика и Вики. Облокотившись на борт, они тихо переговаривались – возникало ощущение, что с водой.

Вроде бы беседа с Петром Васильевичем подействовала на Викторию самым благотворным образом. Что уж он такого ей наговорил, но внешне она теперь казалась спокойной и собранной. А может быть, только казалась? Со стороны?…

Когда я глубокомысленно заметила, что нынешний вечер у нас последний, на меня все накинулись. Как-то упустила из вида, что говорю сие в шестой раз, только с разными интонациями. Наверное, это признак гениальности: произносить одно, заговаривая людям зубы до ломоты, а думать, точнее, обдумывать, – другое. Вместе с тем, я где-то слышала, что это проявление непорядочности. Впрочем, смотря, о чем думать, и смотря, что молоть языком.

– Этот вечер последний! – мечтательно раздалось рядом, и все разом замолчали. – Завтра будете дома. – На летчика почему-то никто не заорал, только Наташка суеверно сплюнула три раза через левое плечо.

– А где Виктория? – спохватилась я, заметив ее отсутствие.

– Я отправил ее к Светлане – чайку попить. Давайте сразу распланируем завтрашнее утро. Предлагаю немедленно после высадки проводить девушку на место. Затем вы высадите меня на шоссе. Московским автобусом я вернусь в Касимов, а вы поедете домой. Будут возражения? – (Да кто бы возражал!) – Денька три я поморочу голову соседскому квартиранту, а там – буду действовать по обстоятельствам. – Петр расправил плечи и орлиным взором оглядел берега.

Я сочла момент подходящим и наступила ему на ногу. Охнули мы одновременно и одновременно обвинили друг друга в неловкости.

Препирались долго. Остальным надоело слушать, и они пошли нарезать круги по палубе. Только Наталья нерешительно топталась рядом с нами. И вдруг с маху наступила Петру на вторую ногу, многозначительно заявив, что мужчине, обидевшему женщину, непорядочно уходить от ответственности. Наверное, она погорячилась, встав на мою защиту. Уж больно резво запрыгал летчик на месте.

– Вы что, на самом деле?! Все носки затоптали!

– Я просто хотела тебе намекнуть, чтобы ты не очень торопился. Поговорить надо, – попыталась я оправдаться.

– А прямо сказать, без намеков, нельзя?

– Тогда бы все точно остались послушать, о чем пойдет речь.

– Не злись, Петюнчик, – миролюбиво заявила Наташка. – Тебе же не кувалдой по башке намекнули.

– Ладно, о чем говорить-то?

Я оглянулась по сторонам и прошелестела:

– Кажется, до меня окончательно дошло, как письма Майи попали в квартиру к Михаилу…

– Опять?! – удивилась Наташка. – До тебя же это уже доходило. Я помню!

– То был скоропалительный вывод.

Правая бровь летчика взметнулась вверх, физиономия приобрела довольно глупое выражение и отвлекла меня от собственных умных мыслей.

– Бывшую горничную подозреваешь? Веру? – Не сразу, но бровь вернулась на место, мои мысли тоже. Поэтому я благоразумно промолчала, буравя глазами ботинки Петра Васильевича. Он немного подождал ответа, не дождался и вздохнул. – Ирина Александровна и Наталья Николаевна! – Это обращение было настолько необычно, что мы с Наташкой невольно сплотились – плечом к плечу, при этом я вынуждена была оторваться взглядом от ботинок летчика и уставиться на середину его лба. – Не морочьте себе светлые головы. Суворов вам очень благодарен за участие в судьбе его дочери. Но он особо подчеркнул, что разберется со своими проблемами сам. И не надо больше ни о чем расспрашивать Викторию. В прошлом у девочки был серьезный нервный срыв. Владимир Сергеич боится повторения. Именно поэтому он просил ничего не говорить ей о гибели Майи.

– О нервном срыве следовало предупредить заранее, – запальчиво заявила я и тут же прикусила язык. Мне-то едва ли ни с самого начала было понятно, что детство девочки прошло в сплошных стрессах. Совесть начала напоминать о себе острыми коготками. Но, с другой стороны, я же пыталась разобраться, откуда девочке грозит опасность. Можно, конечно, утверждать, что не мое это дело. Но ведь девочка явно тянется ко мне… – Вот что, – медленно проговорила я, мельком взглянув на насупленную Наташку, – идите-ка вы со своим Суворовым! Будешь разговаривать с нами в таком тоне, заберу Викторию с собой. Члены семьи возражать не будут.

– Ты прекрасно знаешь, что этого делать нельзя, – буркнул Петюнчик. – Боюсь, что с момента своего возвращения будете «под колпаком».

– А мы сменим внешность, – вклинилась в разговор Наташка. – В первую очередь свою. А если надо – и внешность преследователей. Морды кирпичом вытянутся, родная мама не узнает! – окончательно расхрабрилась она. – Ирина подала дельную мысль: рассказать все как на духу помощнику прокурора Листратову Виктору Василичу. Ум, честь и совесть наших органов надзора за законностью. Но – дурак. Не всегда верует в Иринины исключительные способности разбираться в самых запутанных ситуациях. Хотя потихоньку умнеет. Твой Суворов – тоже дурак. Окружил себя какой-то мафией и теперь воюет с ней в одиночку. И ты – не очень разумный человек. Хотя бы послушал умных людей, прежде чем с маху отвергать их помощь.

– Да что там слушать! Эту горничную проверяли – со страху уволилась. Ее дружка проверяли тоже. Не такие уж мы дураки, как некоторым кажется. – Петр слегка приосанился.

– И все же дам пару советов. Исключительно из-за Виктории. – Я произнесла это гордо, но с креном в сторону великой обиды. – Поинтересуйся у Суворова обстоятельствами смерти его собственной матери и матери Виктории, то бишь его первой жены. По моему мнению, именно там находятся истоки сегодняшней трагедии. Правда, не уверена, что Владимир Сергеич захочет рассказать тебе правду. Не в его интересах. Боюсь, что именно из-за той давней трагедии он не воспользуется нашим советом обратиться к Листратову. Но я скажу, что может подвигнуть его приоткрыть завесу семейной тайны: она попросту уже не является таковой. В том числе и для меня. По моему глубокому убеждению, смерть Марии Андреевны не была случайной. Сразу после похорон исчезли ее ювелирные украшения, о ценности которых судить не берусь, но очевидно – они того стоили, чтобы их украсть. Подозрения пали на молоденькую горничную, но доказать ее причастность к краже было невозможно, и ее просто уволили. После увольнения она пыталась покончить с собой, перерезав вены. Странный поступок для особы, мгновенно поправившей свое материальное положение. Во всяком случае она предприняла попытку самоубийства не из чувства раскаяния. Скорее, от незаслуженной обиды и пересудов по поселку. А воровкой была жена Суворова. И это каким-то образом стало известно Марии Андреевне. Возможно, таскала невестушка не только драгоценности, но и деньги. Спрашивается зачем? Едва ли Суворов стал бы ограничивать жену в деньгах. Может, она была алкоголичкой? Есть и другой вариант – злоупотребление наркотиками. Из-за чего, спрашивается, у нее были неприязненные отношения не только с мужем, но и с двоюродным братом? Так или иначе, но, спасая свое положение, жена Владимира вполне могла применить старый как мир прием – подменить свекрови, уличившей ее в неблаговидном поступке, лекарства. Полагаю, та пригрозила рассказать все сыну. Второй момент… – Я помедлила, собралась с духом и ляпнула: – Кто убил первую жену Суворова? Язык не поворачивается сказать – намеренно. То, что обстоятельства скоропостижной смерти Марии Андреевны каким-то образом стали достоянием гласности в семье Суворовых, я не сомневаюсь. Не сомневаюсь и в том, что смерть собственной матери произошла на глазах у маленькой Вики, а также Суворова. Не исключено присутствие третьих лиц. Кроме того, попытка похищения девочки вполне могла быть связана с этими происшествиями. Пока все. Остальное приберегу для другого случая.