Люди ветра - Пол Андерсон

— Они оба могут о себе позаботиться, — Табита поплотнее запахнула плащ. — Я не думаю, чтобы Крис надеялся ее найти, если только она сама не захочет, чтобы ее нашли, а это сомнительно. Просто он должен что-то делать. И ему хочется некоторое время побыть от нас вдали. Ее скорбь заставляет скорбеть его. Типичная итрианская черта: самому переносить первый прилив горя.

— Святые! Я все испортил, да?

Он маячил рядом с ней длинной тенью. Она протянула руку, нащупала его ладонь, и это вернуло ей ощущение радости.

— Еще раз говорю тебе: ты же не мог знать, — ответила она. — Во всяком случае, лучше, что она узнала все сейчас, чем находилась бы в неизвестности еще недели и месяцы, а потом навсегда осталась в неведении относительно его смерти. Сейчас же она знает, что он остался чист, что погиб, одержав блистательную победу. — Она колебалась. — Кроме того, ты же не убил его! Это сделали наши же нападающие. Можно сказать, что это сделала сама война. Это был как удар молнии.

— Проклятая война, — сказал он, как выплюнул. — Разве недостаточно мы еще накидали дерьма?

Она вспыхнула:

— Твой драгоценный император мог бы окончить ее в любую минуту.

— Но она окончена, если не считать Авалона. Зачем продолжать все это?

Вы заставите их разнести здесь все на щепочки.

— И показать всем остальным мирам, что на самом деле представляет из себя Империя! Это бы испортило ее дела серьезно и надолго. — Гнев Табиты угас. — Ты же знаешь, что мы делаем ставку на то, что они не чудовища, и на то, что они умеют соблюдать свой интерес. Давай не будем больше говорить об этом.

— Я готов! Тэбби, ты и Холм. Я, конечно, имею в виду старого Холма, и еще других старых людей и итриан, которым совершенно безразлично, сколько умрет молодых, расплачиваясь за их глупость, за их чванство.

— Прекрати, пожалуйста!

— Не могу! Вы разрабатываете какой-то новый безумный план, который, как вы считаете, позволит одной маленькой колонии одержать верх над всеми остальными мирами. Я вот что скажу: как бы долго это не длилось, все окончится катастрофой. Потому что битва продолжится, еще усилится. Нет, я не могу безразлично наблюдать за тем, что вы делаете!

Она остановилась. Он тоже. Вглядываясь в темноту, она пыталась разглядеть выражение лица Рошфора.

— Не беспокойся, — сказала она. — Мы знаем, к чему вы клоните!

— Знаешь? Каков же твой план?

— Я не должна тебе этого говорить, дорогой!

— Конечно, — сказал он с горечью, — но ты можешь позволить мне лежать ночами без сна, проводить один за другим отравленные горечью дни, в страхе за тебя. Послушай, я многое знаю о войне. И о психологии Высшего императорского командования. Я могу дать тебе неплохой совет относительно его реакции на ваши начинания.

Табита покачала головой. Она надеялась, что он не видит, с какой силой зубы ее впились в губу.

— Скажи мне, — настаивал он, — ну какой вред я смогу причинить? Любой мой совет. А может быть, вы не предлагаете ничего особенно безрассудного?

Как бы я хотел в этом убедиться.

Ей едва удалось заставить себя сказать:

— Прошу тебя, прошу тебя!

Он положил руки ей на плечи. Лунный свет падал на его глаза, превратив их в два черных бассейна.

«Я не могу ему лгать. Или могу? Но ведь я нарушаю присягу! Могу?

Аринниан хотел, чтобы я ему кое-что сказала… Но я не испытываю тебя, Фил!

Я. Выбираю меньшее из зол. Потому что ты не хотел бы, чтобы твоя женщина нарушила данное ею слово, ведь правда? Я дарю тебе то короткое счастье, какое могу. Ложью, что не может никак повлиять на твое поведение. Потом, когда ты узнаешь, я на коленях буду просить тебя о прощении».

Она с трудом узнала свой голос:

— Мы можем располагать твоим словом?

— Относительно неиспользования против вас полученной информации? Несколько секунд он молчал. Волны бились за его спиной. — Да!

— Ох, нет! — Она потянулась к нему. — Я не думала.

— Я даю тебе слово, моя милая!

«В этом случае. — Подумала она. — Но нет, я не могла бы сказать ему правды, не посоветовавшись сначала с Ариннианом, который, конечно же, сказал бы „нет“, а Фил, без сомнения, чувствовал бы себя несчастным из-за страха за меня и, что там ни говори, за своих друзей во флоте, потому что честь не позволила бы ему предупредить их».

Она сжала кулаки под покрывающим ее плащом и поспешно проговорила:

— В общем, речь идет не о чем-то капитальном. Тебе известно насчет Экватории, ненаселенного континента. Там нет ничего, кроме крошечных установок и ничтожного количества охраны. Она, главным образом, сидит в бараках, потому что несколько попыток патрулировать территорию оказались бесплодными. Крис очень обеспокоен.

— Гм. Да, я слышал, как он упоминал тебе об этом.

— Он убедил своего отца, что защита недостаточна. При более тщательном изучении они обнаружили, что плоскогорье Скорпелуны вообще открыто. Горы, частые штормы и прочее делают его особенно изолированным.

Если бы враг сконцентрировал свои силы на то, чтобы прорвать орбитальную защиту и быстро устремиться вниз, то, оказавшись примерно в пятидесяти километрах над землей, он обнаружил бы преграду всего лишь из нескольких слабых лучей и, без сомнения, вполне мог бы справиться с теми несколькими орудиями и воздушными кораблями, которые успели бы туда добраться. А оказавшись на земле, он сразу бы окопался и создал. Как вы говорите?.

Плацдарм. Мы должны укрепить эту территорию. Вот и все!

Она замолчала. У нее закружилась голова. «Неужели я сказала все это на одном дыхании?»

— Понятно, — отозвался он спустя несколько минут. — Спасибо тебе, драгоценная моя!

Она подошла к нему и поцеловала со всей нежностью, на какую была способна.

Позже ночью ветер стал тише, небо затянуло, пошел дождь, медленный, как слезы. К утру он прекратился. Среди разлива вод медленно поднялась сонная Лаура. Она плавала в бесконечной голубизне, а каждый листок и травинка острова казались драгоценными камнями.

Айат покинула утес, на котором провела несколько последних часов.

Вначале она чувствовала себя окоченевшей и вымокшей. Но ветер, бивший ей в ноздри и антибраторы, оживили кровь, налив силой мышцы.

«Вверх, вверх», — подумала она и понеслась по спирали. Море смеялось, но остров дремал, и единственным звуком был шум ее крыльев.

«И в смерти своей, Водан, ты тоже был солнцем!»

Отчаяние ушло, воспламененное усилием ее крыльев, развеянное ветром, затопленное водой — так, как он хотел бы для нее. Она знала, что боль еще вернется, но этой боли она уже была сильнее. И под ней уже ощущалась печаль, как огонь, тлеющий под травой. И пусть она живет, пока жива Айат, пусть Водан живет в ней и после того, как в ней пробудится чувство к другому, после того, как она отдаст этому другому свою любовь.