Святые наших дней - Митрополит Иларион
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Монастырь Ставроникита
В течение этого времени монахи находились в своих стасидиях – высоких многофункциональных сидениях, в которых можно как сидеть, так и полусидеть или стоять, облокотившись на поручни. Некоторые дремали во время богослужения, другие вообще засыпали и храпели, но большинство бодрствовало. Возглавлявший бдение игумен монастыря Ставроникита архимандрит Василий вообще, по-моему, за все шестнадцать часов бдения не вышел из стасидии и не сомкнул глаз.
Келья прп. Паисия Святогорца
С архимандритом Василием мне удалось встретиться и пообщаться в монастыре Ставроникита. Он произвел сильное впечатление своим знанием аскетической традиции, включая Исаака Сирина, а также сочинений Достоевского, которые он читал в греческом переводе. По словам архимандрита Василия, «авва Исаак и Достоевский дают нам одинаковое свидетельство. Различие между ними являет истину воплотившегося Бога Слова, Который объединяет их и делает их свободными. Они рассказывают о непомерных испытаниях, которые им пришлось пережить для достижения неописуемого блаженства. Они преисполнены мирного духа, который невозможно выразить словами, который не теряется во времени. Теперь их безмолвие повествует о вечности. Их отсутствие наполняет все и всех уверенностью в том, что именно Любовь правит миром. Их свидетельство – утешение для отчаявшихся и смущение для легкомысленных. Авва Исаак – это достигший святости Достоевский. Достоевский – это авва Исаак в разгаре духовной брани».
Сейчас эти мысли отца Василия (который впоследствии перешел в Иверский монастырь и потому теперь известен как Василий Иверский) можно прочитать в опубликованных им статьях и книгах. А тогда они были мне не известны, и менее всего я ожидал услышать сравнительный анализ Исаака Сирина и Достоевского от афонского игумена. Мы сидели с ним в архондарике монастыря Ставроникита до позднего вечера, и он рассуждал на богословские темы. Казалось, он вообще не остановится.
Еще один афонский монах, который произвел на меня глубокое впечатление, жил в монастыре Симонопетра и исполнял послушание гостиничника. Звали его иеромонах Ефрем. В прошлом он был духовником греческого морского флота и обладал богатым духовническим опытом. Каждый вечер он собирал в архондарике монастыря Симонопетра паломников и вел с ними беседы. Я присутствовал на одной такой беседе и остался под большим впечатлением не только от того, чтó говорил отец Ефрем, но и от того, кáк он это говорил. Его глубоко посаженные глаза иногда во время беседы воспламенялись каким-то неземным светом, а иногда просто горели тихим огнем. К каждому паломнику он находил особый подход и помимо общих бесед также со многими разговаривал по отдельности.
Наиболее сильное впечатление из всех, кого я видел на Афоне в тот первый приезд, на меня произвел старец Паисий, ныне известный как преподобный Паисий Святогорец. Он жил в келье Панагуда, принадлежавшей монастырю Кутлумуш. Перед входом в его каливу (монашеское жилище) сидело много людей, и мне пришлось довольно долго дожидаться своей очереди. Всех, кто ожидал приема у старца, по афонской традиции угощали анисовой водкой, водой и лукумом. Когда, наконец, настал мой черед, я увидел перед собой пожилого человека сухощавого телосложения, с проницательным взглядом. Беседа происходила на свежем воздухе, в тени деревьев, и шла на греческом языке, без переводчика. Говорил он очень простым языком.
Прп. Паисий
Старец рассказал мне несколько эпизодов из своей жизни, один из них прочно врезался мне в память:
– Однажды, около десяти часов утра, я был в келье и читал часы. Вдруг я услышал стук в дверь и женский голос: «Молитвами святых отец наших…» «Откуда на Святой Горе женщина?» – изумился я, но одновременно почувствовал в сердце некую Божественную сладость. Спрашиваю: «Кто там?» – слышу в ответ: «Евфимия». – «Какая еще Евфимия? – подумал я. – Неужели какая-нибудь сумасшедшая переоделась в мужскую одежду и пробралась на Афон? И что мне теперь делать?» А она опять стучит. Я снова спрашиваю: «Кто там?» – и она снова отвечает: «Евфимия». Я не знаю, что делать, и дверь не открываю. А когда она постучала в третий раз, дверь открылась сама, хотя изнутри была закрыта на задвижку. Я услышал в коридоре шаги, выскочил из кельи и увидел перед собой женщину в платке, похожем на шаль… Женщина излучала свет, и поэтому я был уверен, что это явление не от лукавого. Однако, несмотря на это, я спросил ее: «Кто ты такая?» – «Мученица Евфимия», – ответила она. «Если, – говорю, – ты мученица Евфимия, то пойдем, поклонимся Святой Троице. Что буду делать я, повторяй за мной и ты». Я вошел в храм и положил земной поклон со словами: «Во Имя Отца». Она повторила эти слова и тоже сделала земной поклон. «И Сына», – сказал я. «И Сына», – повторила она тоненьким голоском. «Говори громче, – сказал я, – чтобы я слышал», и она повторила эти слова громче… Когда мы поклонились в третий раз со словами: «И Святаго Духа», я сказал: «Сейчас я тебе тоже поклонюсь». Я поклонился ей и поцеловал ей ноги и кончик носа, подумав, что целовать ее в лицо будет бесстыдством. После этого святая села на скамеечку. А я – на сундучок, и она разрешила один мучивший меня церковный вопрос. Потом она рассказала мне о своей жизни. Я знал, что в Церкви есть святая по имени Евфимия, но жития ее не помнил. Когда она рассказывала мне о своих мучениях за Христа, я не просто слышал, но как бы видел, переживал эти мучения. Мною овладел трепет, ужас! О, что за мучения она пережила!.. «Как же ты выдержала такие муки?» – спросил я ее. «Если бы я знала о том, в какой славе пребывают святые, то сделала бы все возможное, чтобы подвергнуться еще большим мукам», – ответила она. После этого события я три дня не мог ничего делать: я просто скакал от радости и непрестанно славословил Бога. Ни есть не мог, ничего, ничего… только славословие – без остановки.
Так эта история записана со слов старца Паисия его учеником иеромонахом Исааком. Но я слышал ее от самого старца и, конечно, не мог не остаться под большим впечатлением от услышанного, как и от других его рассказов. Он провел со мной больше часа, оставив прочих посетителей дожидаться своей очереди.
Впечатлил меня и живой интерес старца к тому, что происходило в России. Жизнь Русской Церкви интересовала его во всех подробностях, и он расспрашивал меня, как происходит восстановление храмов и монастырей, делился своими мыслями о роли и значении русского Православия. Как и некоторые другие в Греции, он верил в то, что в один прекрасный день Россия освободит Константинополь от турок и передаст его грекам.
Старец Паисий был неприхотлив в быту, любил самые простые вещи, избегал излишеств. Говорил быстро, иногда почти скороговоркой, и производил впечатление греческого крестьянина, надевшего монашескую рясу. Но за кажущейся простотой скрывалась большая духовная глубина, огромная наблюдательность и богатейший духовный опыт. Его поучения сейчас изданы в нескольких томах. Он много говорит в них о монашестве, о духовной жизни, о молитве, о страстях и искушениях, о бесовских наваждениях и явлениях Божественной славы. Несмотря на то, что основную часть жизни он провел в монастырях, он дает советы относительно семейной жизни, основанные на опыте общения со многими приезжавшими к нему мирянами.
Откуда у монастырского монаха такие глубокие познания о жизни в миру? Думаю, ответ надо искать в том особом способе общения с людьми, который был для него характерен. Он с огромным вниманием относился ко всем своим посетителям. Сначала я это увидел, наблюдая издалека за тем, как он беседует
