Любовь в холодном климате - Митфорд Нэнси

Он протянул мне маленькую книжку в сафьяновом переплете – стихи Томаса Грея.

– Если посмотрите на форзац, – сказал он, – то увидите, что она была подарена моему деду покойным лордом Палмерстоном в тот день, когда родился отец Седрика. Они, очевидно, обедали вместе. Мы думаем, он будет доволен.

Я тоже надеялась, что гостю это понравится. Мне вдруг стало очень жалко этих двух стариков и ужасно захотелось, чтобы визит Седрика прошел успешно и взбодрил их.

– Канадцы, – продолжал лорд Монтдор, – должны знать все о поэте Грее, потому что генерал Вольф, при взятии Квебека[60]…

Из красной гостиной послышались шаги, так что мы все-таки не услышали шума мотора. Лорд и леди Монтдор поднялись и встали рядом возле камина, а дворецкий тем временем открыл дверь и объявил:

– Мистер Седрик Хэмптон.

Отблеск синего и золотого пересек паркет, и на меховом ковре перед Монтдорами опустился на одно колено человек-стрекоза, протянув каждому из них длинную белую руку. Это был высокий худой молодой человек, гибкий, как девушка, одетый в довольно яркий синий костюм. Его волосы были цвета золота, а сходство с насекомым объяснялось тем, что верхнюю часть его лица закрывали защитные очки в золотой оправе толщиной в дюйм.

Он сиял улыбкой неземного совершенства. Раскованный и счастливый, он стоял коленопреклоненный, даруя эту улыбку каждому из Монтдоров по очереди.

– Ничего не говорите хотя бы секунду, – произнес он. – Позвольте мне просто еще на вас посмотреть. Чудесные, чудесные люди!

Я сразу заметила, что леди Монтдор в высшей степени довольна. Она широко улыбалась от удовольствия. Лорд Монтдор бросил на нее торопливый взгляд, чтобы понять, как она это воспринимает, и, увидев сигнал в виде лучезарной улыбки, улыбнулся сам.

– Добро пожаловать в Хэмптон, – проворковала она.

– Красота, – продолжал Седрик, – с плавной гибкостью поднимаясь на ноги. – Могу только сказать, что пьян ею. Англия прекраснее, чем я себе представлял (мне почему-то никогда не попадалось хороших описаний Англии). Этот дом такой романтичный, такое вместилище сокровищ, а главное, вы – двое самых прекрасных людей, каких я когда-либо встречал!

Он говорил с довольно забавным акцентом, не французским, не канадским, а характерным для него самого, в котором каждый слог получал несколько больший нажим, чем делает обычный англичанин. А еще он говорил как бы сквозь улыбку, которая то немного угасала, то вновь вспыхивала, но никогда полностью не покидала его лица.

– Не могли бы вы снять очки? – попросила леди Монтдор. – Я бы хотела увидеть ваши глаза.

– Позже, дорогая леди Монтдор, позже. Когда моя отвратительная, парализующая застенчивость (это моя болезнь) истощится. Видите ли, они придают мне уверенности, когда я чудовищно нервозен, точь-в-точь как это делала бы маска. В маске можно без страха встретить все – я бы желал, чтобы моя жизнь была нескончаемым bal masqué[61], леди Монтдор, вы со мной не согласны? Я жажду узнать, кем был Человек в Железной маске, а вы, лорд Монтдор? Помните, как Людовик Восемнадцатый впервые увидел герцогиню Ангулемскую после Реставрации? Прежде чем сказать что-либо еще, вам известное, например, «Разве все это было не ужасно?» или что-нибудь в этом роде, он спросил, рассказывал ли ей когда-нибудь бедный Людовик Шестнадцатый, кто был Человек в Железной маске. Я обожаю за это Людовика Восемнадцатого – это так роднит его с Героем.

Леди Монтдор указала на меня.

– А это наша кузина и ваша дальняя родственница, Седрик, – Фанни Уинчем.

Он взял мою руку и долго смотрел мне в лицо, приговаривая: «Я очарован знакомством с вами», – будто и впрямь был очарован. Потом опять повернулся к Монтдорам и сказал:

– Я так счастлив находиться здесь.

– Мой дорогой мальчик, а мы так счастливы принимать вас. Вам следовало бы давно приехать… Мы понятия не имели… мы, видите ли, думали, что вы все время живете в Новой Шотландии.

Седрик уставился на большой французский стол с географической картой.

– Работа Ризенера[62], – произнес он. – Очень странно, леди Монтдор, и вы едва ли в это поверите, но там, где я живу во Франции, есть точно такой же – вот так совпадение! Только сегодня утром в Шевре я склонялся над таким же столом.

– Что такое Шевр?

– Шевр-Фонтен, место, где я живу, в департаменте Сена и Уаза.

– Но это должен быть дом изрядных размеров, – сказала леди Монтдор, – раз в нем есть такой стол.

– Немного больше центрального корпуса в Версале, и воды там тоже гораздо больше. В Версале осталось только семьсот bouches[63] (как будет bouches по-английски? струи?). В Шевре их у нас тысяча пятьсот, и они все время работают.

Объявили, что обед подан. Пока мы двигались к столовой, Седрик останавливался, чтобы осмотреть различные предметы, любовно до них дотрагивался и бормотал:

– Вайсвайлер… Буль… Каффиери… Жакоб[64]. Как вам удалось заполучить эти шедевры, лорд Монтдор? Такие замечательные произведения!

– Мой прадед (а ваш прапрадед), который сам был наполовину французом, собирал их всю свою жизнь. Часть он купил в ходе распродаж королевской мебели после Революции, а часть пришла к нему через Монтдоров – семью его матери.

– И буазери![65] – воскликнул Седрик. – Первоклассный Людовик Пятнадцатый. В Шевре нет ничего подобного. Они так прекрасны, что похожи на ювелирные украшения.

Мы находились в малой столовой.

– Их он тоже привез из Франции и выстроил дом вокруг них. – Лорд Монтдор явно наслаждался энтузиазмом Седрика, он сам любил французскую мебель, но редко находил в Англии кого-то, кто бы разделял его вкус.

– Фарфор с монограммой Марии-Антуанетты восхитителен. В Шевре у нас есть мейсенский[66] сервиз, который она привезла с собой из Вены. У нас в Шевре много реликвий бедняжки Марии-Антуанетты.

– А кто там живет? – спросила леди Монтдор.

– Я, – ответил Седрик беззаботно, – когда хочу побыть в деревне. В Париже у меня прекрасная квартира, представление Героя о рае. – Говоря о себе, Седрик часто употреблял слово «герой», которое произносил со своеобразным нажимом. Леди Монтдор с энтузиазмом отнеслась к этому слову, но произносила его совершенно иначе, иронически. – Бельэтаж отеля «Помпон», понимаете? Чистейший Людовик Четырнадцатый. Крохотная, знаете ли, но там есть все, что нужно человеку, иными словами, спальня и спальный зал. Вы должны приехать ко мне погостить, дорогая леди Монтдор, вы будете жить в моей спальне, в которой комфортно, а я в спальном зале. Обещайте мне, что приедете.

– Мы посмотрим. Лично я никогда особенно не любила Францию, люди там такие легкомысленные, я предпочитаю немцев.

– Немцев! – горячо воскликнул Седрик, склоняясь над столом и взирая на нее сквозь очки. – Легкомыслие немцев ужаснет любого человека. У меня есть в Париже друг-немец, и более легкомысленного существа, леди Монтдор, не существует. Это легкомыслие причинило мне много душевной боли, должен вам сказать.

– Надеюсь, теперь вы заведете несколько подходящих английских друзей, Седрик.

– Да, да, к этому я и стремлюсь. Но, пожалуйста, не могли бы вы стать моим главным английским другом, дражайшая леди Монтдор?

– Думаю, вам следует называть нас тетя Соня и дядя Монтдор.

– В самом деле? Как вы очаровательны по отношению ко мне, как я счастлив здесь находиться! Вы, тетя Соня, словно расточаете вокруг себя счастье.

– Да, это так. Я живу для других, вероятно в этом причина. Горько то, что люди не всегда это ценят, они сами так эгоистичны.

– О да, эгоистичны, не правда ли? Я тоже всю жизнь становлюсь жертвой человеческого эгоизма. Этот немецкий друг, о котором я только что упоминал, – его эгоизм превышает всякое разумение! Как Герой от этого страдает!