Любовь в холодном климате - Митфорд Нэнси

– Ведь этот ваш друг – мужчина? – Леди Монтдор, казалось, была рада этому.

– Парень по имени Клюгг. Надеюсь совершенно забыть о нем, пока я здесь. Послушайте, леди Монтдор… дражайшая тетя Соня… после обеда я хочу, чтобы вы оказали мне великую, великую милость. Не наденете ли вы свои драгоценности, чтобы я мог видеть, как вы в них сияете? Я так страстно этого желаю!

– Право же, мой дорогой мальчик, они внизу, в комнате-сейфе. Их не чистили, наверное, уже целую вечность.

– О, не говорите «нет», не качайте головой! С той самой минуты, как вас увидел, я не думаю ни о чем другом, вы должны выглядеть в них поистине блистательно! Миссис Уинчем (вы ведь миссис, я надеюсь, да, да, сразу видно, что вы не старая дева), когда вы в последний раз видели тетю Соню, увешанную драгоценностями?

– Это было на балу в честь… – Я неловко запнулась, чуть не произнеся имени, которого теперь не полагалось упоминать. Но Седрик спас меня от конфуза, воскликнув:

– Бал! Тетя Соня, как бы я хотел увидеть вас на балу, я так отчетливо могу представить вас на всех важных английских торжествах! Коронации, лорды, балы, Аскот, Хенли[67]. Что такое Хенли? Не важно… И главное, я вижу вас в Индии, верхом на слоне, подобно богине. Как они, должно быть, благоговели там перед вами!

– Что ж, так оно и было, – сияя, ответила леди Монтдор. – Нас действительно боготворили, это было весьма трогательно. И, конечно, мы этого заслуживали, мы очень много для них старались, пожалуй, могу сказать, что мы сделали Индию известной. Знаете, едва ли кто-то из наших английских друзей когда-нибудь слышал об Индии, пока мы туда не отправились.

– Несомненно. Какую чудесную и захватывающую жизнь вы вели, тетя Соня. Вы писали дневник, когда были на Востоке? О, пожалуйста, скажите «да», мне так хочется его прочесть!

Это был очень удачный выстрел. Они действительно заполнили огромный фолиант. Его сафьяновый, украшенный графской короной переплет возвещал: «Страницы из нашего Индийского дневника. М. и С. М.».

– На самом деле это что-то вроде альбома с газетными вырезками, отчет о наших путешествиях во внутренние районы страны, фотографии, зарисовки Сони и нашего зятя… то есть нашего тогдашнего зятя, благодарственные письма от раджей…

– И индийская поэзия, переведенная Монтдором: «Молитва вдовы перед сожжением», «Смерть старого погонщика слонов» и так далее – очень трогательно, доводит до слез.

– О, я должен все это прочесть, каждое слово, не могу дождаться!

Леди Монтдор вся светилась. Как же много раз вела она своих гостей к «Страницам из нашего Индийского дневника», точно лошадей на водопой, и наблюдала, как они отворачиваются после одного вялого глотка. Никогда прежде, я думаю, никто так горячо не требовал позволения их прочитать.

– А теперь вы должны рассказать нам о своей жизни, мой дорогой мальчик, – сказала леди Монтдор. – Когда вы покинули Канаду? Ведь ваш дом в Новой Шотландии, не так ли?

– Я жил там до восемнадцати лет.

– Мы с Монтдором никогда не бывали в Канаде, в Штатах. Да, конечно, мы однажды провели месяц в Нью-Йорке и Вашингтоне и видели Ниагарский водопад, но потом вынуждены были вернуться домой, жаль, что нельзя было остаться подольше. Наши хозяева так трогательно уговаривали нас остаться, но мы с Монтдором не можем всегда поступать, как нам хочется, у нас есть обязанности. Все это было очень давно, лет двадцать пять назад, но, полагаю, Новая Шотландия не очень меняется.

– Я очень счастлив сказать, что добрая Природа позволила великому морскому туману Забвения встать между мной и Новой Шотландией, так что я едва ли помню о ней хоть что-то.

– Какой вы странный мальчик, – снисходительно промолвила леди Монтдор, но ее вполне устраивал факт существования этого морского тумана, потому что меньше всего ей хотелось бы услышать скучные воспоминания Седрика о жизни его семьи в Канаде. Бесспорно, обо всем этом гораздо лучше было забыть, и особенно о том, что у Седрика есть мать. – Итак, когда вам исполнилось восемнадцать лет, вы поехали в Европу.

– В Париж. Да, я был отправлен в Париж моим опекуном, банкиром, чтобы изучить какое-то отвратительное ремесло, совершенно не помню, какое, поскольку мне так и не пришлось его коснуться. В Париже человеку не обязательно иметь работу, потому что его друзья очень, очень добры.

– Правда? Как интересно. Мне всегда казалось, что французы так скупы.

– Определенно не по отношению к Герою. Мои потребности просты, по общему признанию, но какими бы они ни были, все они неизменно удовлетворяются.

– Каковы же ваши потребности?

– Мне нужно, чтобы меня окружала красота, красивые предметы, куда бы я ни кинул взгляд, и красивые люди, которые понимают суть Героя. И, кстати, говоря о красивых людях, тетя Соня, после обеда – драгоценности. Нет, нет, пожалуйста, не отказывайте!

– Ну, хорошо, – согласилась она, – но сейчас, Седрик, не снимете ли вы очки?

– Пожалуй, теперь смогу. Да, действительно, мне кажется, последние крупицы моей застенчивости исчезли.

Он снял очки, и его глаза, щурящиеся от света, оказались такими же большими и голубыми, как у Полли, и довольно пустыми.

Меня они сильно ошеломили, но не думаю, что Монтдоры были особенно поражены сходством, хотя леди Монтдор заметила:

– Каждый скажет, что вы Хэмптон, Седрик. Пожалуйста, сделайте так, чтобы мы никогда больше не видели этих ужасных очков.

– Моих защитных очков? Специально спроектированных для меня Ван Клифом?[68]

– Ненавижу очки, – твердо произнесла леди Монтдор.

Она послала за своей горничной, дала ей ключ от сейфа, снятый с кольца для ключей лорда Монтдора, и велела принести все шкатулки с драгоценностями. Когда обед закончился и мы, оставив лорда Монтдора за портвейном, вернулись в Длинную галерею в сопровождении Седрика (явно незнакомого с английской традицией, оставляющей мужчин в столовой после обеда), который следовал за леди Монтдор, как собачка, то обнаружили, что стол с географической картой уставлен синими бархатными футлярами, каждый из которых содержал парюру с крупными и красивыми камнями. Седрик с криком радости тотчас взялся за дело.

– Начать с того, дорогая тетя Соня, – сказал он, – что это платье не годится. Дайте взглянуть… А, да! – Он взял с фортепьяно кусок красной парчи и очень умело задрапировал ее фигуру, заколов ткань на плече громадной бриллиантовой брошью. – Есть у вас какая-нибудь косметика в этой сумке, дорогая? И гребень?

Леди Монтдор порылась в сумке и вынула дешевую губную помаду и маленький зеленый гребень с отломанным зубом.

– Скверно, скверно с вашей стороны, – приговаривал он, тщательно раскрашивая ей лицо, – слипается! Ничего, пока сойдет. Я не дергаю вас за волосы, нет? Мы должны показать скулы, они у вас такие красивые. Думаю, вам нужно найти нового парикмахера, тетя Соня… Посмотрим, что можно сделать… В любом случае это надо наверх… выше… вот так. Вы понимаете, как прическа все меняет? А теперь, миссис Уинчем, не погасите ли вы верхний свет и не принесете ли мне лампу вон с того бюро? Благодарю вас.

Он поставил лампу на пол, у ног леди Монтдор, и начал увешивать ее бриллиантами, так что парча оказалась покрыта ими до самой талии, и наконец водрузил Соне на макушку тиару из розовых бриллиантов.

– Итак, – возгласил он, – взгляните! – И подвел ее к зеркалу на стене. Она была очарована эффектом, который и впрямь был великолепен.

– Теперь моя очередь, – сказал он.

Хотя леди Монтдор казалась закованной в бриллиантовую броню, в футлярах на столах оставалось еще много крупных украшений. Седрик снял пиджак, воротничок и галстук, расстегнул рубашку и застегнул на шее большое ожерелье из бриллиантов и сапфиров, свил из другого куска парчи тюрбан, воткнул в него бриллиантовое перо и надел тюрбан на голову. Все это время он болтал без умолку.

– Вы должны чаще похлопывать лицо, тетя Соня.