Родная кровь - Ярослав Коваль

– Ну, разумеется. Я сам взгляну. Так где же сейчас Конгвер?

Конгвер был в малом храме. Он не отличался религиозностью и давно уже ленился заходить под освящённые своды, но сейчас ему захотелось. В храме было тихо, пустынно, можно было спокойно постоять, подумать… Плывущие сквозь полумрак полосы золотистого дыма и серебряный орнамент, переливающийся в отблесках огня, который никогда не гас, в детстве казались полными тайного смысла, а сейчас подтолкнули к размышлениям: правильно ли то, что он делает? Каждому время от времени приходится думать о вечном, и храм по самой своей сути лучше всего приспособлен для рефлексии.

Зажигая молитвенный огонёк, Конгвер пытался представить, к чему всё может прийти. Войну надо останавливать, это понятно каждому, но как добиться нужного результата и поменьше за него заплатить? Убедить Аранефа угомониться будет очень трудно, Тейира и Хильдара – невозможно, и понимание этого приводило принца в уныние. Он видел, к чему ведёт подобное умозаключение, и смириться с выводом не хотел. Не мог. Что же им теперь – расправляться с собственными братьями? Или бросать их в тюрьму с намерением никогда не выпускать? Но на Высшем выборе должны будут присутствовать все они, и Пламя может указать на одного из смутьянов. И что будет тогда? Месть с их стороны?

То есть заключение – самый плохой вариант. А значит…

Омерзительно…

– Конгвер! – не смущаясь обстановкой, во весь голос воскликнул Гадар, едва успел заглянуть в храм. – А я думал, ты сразу отправишься к торговке.

– День добрый. Сперва хотел обдумать, о чём именно с нею говорить. Дочь торговца не так проста, как можно подумать. Она мне написала… Но лучше выйдем отсюда, обсудим дела снаружи.

– Почему там?

– Не дело говорить о политике в храме.

– Было б ради чего суетиться, – недовольно ответил Гадар, но к выходу пошёл послушно. – Разве все эти храмы существуют не для того, чтоб оказывать почтение, в том числе и нашей семье?

– В храмах служат Пламени. Мы тоже ему служим – по-своему. Но равнять себя с ним не следует.

– Твоё уничижение достойно священника, но не принца… Ну ладно. Что за письмо? Что в письме? – Конгвер прочёл ему, а потом показал и сам лист. – Между прочим, у неё хороший почерк. Или писала не она?

– Она – посмотри на подпись. Почерк один.

– И она, так понимаю, щедро намекает на помощь торгашей, причём именно твоей сестре… Что это – желание уладить ссору с той из принцесс, которая больше всех её ненавидит? А что б тогда ей не попробовать понравиться Аранефу?

– Деньги, или те, кто умеет их добывать буквально из ничего, очень хорошо чувствуют аромат успеха или хотя бы явного преимущества. Видимо, дочь Кавира не лишена подобного чутья.

– Да, Ианея сейчас на гребне, – с завистью согласился Гадар. – А ведь начиналось всё с Аранефа. Аранеф казался безусловным главой семьи, за дело взялся уверенно, твёрдо. А сейчас его, кажется, даже вассалы Овеяния перестали принимать в расчёт.

– Проблема Аранефа в том, что он просто не видит этого. Даже сейчас. Он воюет с Тейиром за столицу, и продолжаться это будет очень долго. Он не пытается успокоить знать, прекратить междоусобицы, решить проблемы снабжения королевства… Ничего. Даже Ианея делает для Лучезарного намного больше, чем он.

– И ты. Да, я помню. – Гадар надул щёки. – Как понимаю, Лестницу ты возьмёшь себе. Или как решил? Кому её предназначаешь, что об этом думал? Сестра же претендует только на Диэдим, а ты на что?

– Мы с ней пока это не обсуждали. Знаешь, нет смысла делить земли сейчас. Когда в Лучезарном появится король или королева, все нынешние договорённости потеряют смысл.

– Ой, ты правда считаешь, что у Лучезарного может быть королева?! Да брось! Ты гораздо разумнее Ианеи, значительнее её, тебя все уважают! А уже мысленно на неё корону надел!

– Кроме Ианеи есть ещё Диэйя, Метера и Лара. Они тоже принцессы. Ты знаешь, я считаю, что Пламя – слепая сила, его выбор может пасть на любого из нас. Случайным образом. Но кто бы ни стал правителем – лучше какой-то, чем никакого.

– Уверен? – Гадар сощурился. – Я, кстати, привёз из Хидтрифа брата, Бовиаса – ты уже знаешь об этом?

– Нет.

– Он ослеп. Хильдар собственноручно выколол ему глаза. Кроме того, собирался язык отрезать и даже вроде бы выхолостить, вообрази! Руки не дошли. Как думаешь – Лучезарному нужен такой король, как Хильдар?

На Гадара поднялись холодные и твёрдые, как лёд, вдумчивые глаза. Конгвер никогда ещё так на него не смотрел – жестоко, тяжело и пронзительно. Подобный взгляд перед смертью на себе заметил бы ниэхимец, если б не был тогда слишком пьян.

– Ты уверен, что Бовиаса пытал именно Хильдар?

– Увы, да. Я велел опросить его людей. Они видели, а всё остальное – касательно намерений – слышали собственными ушами. Так что младшему брату не получится отговориться.

– Полагаю, он и не попытается – не тот он человек. Понятно. Значит, Хильдара придётся убить.

Гадар хмыкнул, но со скорбным видом – всё должно было выглядеть прилично, по-светски.

– Увы, я думаю так же. Неприятно и тяжело, но, к сожалению, своим поступком он не оставил нам выбора.

– Как Бовиас себя чувствует? Он поправится?

– Лишь настолько, насколько может поправиться слепец. Магия ведь ещё не знает способов вернуть человеку глаза, но, может быть, тот из нас, кто станет королём, сумеет. Я не представляю всех пределов королевских возможностей.

– Это понятно. Но я спрашивал о другом: выживет ли брат?

– А, ну конечно! Жить он будет. Хочешь его увидеть?

– Обязательно. Но сперва побеседую с Алкедой…

Женщина ждала принца в своей комнате, вроде и скромной, как все покои в странноприимном доме при монастыре, но назвать её кельей язык не поворачивался. Алкеда только накануне получила весть от Амтала и радовалась тому, что так везуча – Конгвер очень кстати заставил себя ждать, приехал лишь сегодня, и у неё уже есть что ему сказать по существу их возможной договорённости.

Разумеется, она сразу узнала, что он прибыл, и стала готовиться к разговору: тщательнее, чем обычно, подобрала платье и украшения, уложила волосы, привела в порядок лицо. Ей нужно было выглядеть в одно и то же время воплощением невинности и искренности – и человеком серьёзным, с которым стоит иметь дело. Сложная задача, тем более что принц, конечно, будет настроен предвзято. Но если не удастся произвести желаемое впечатление, то надо хотя бы понравиться ему. Мужчины, очарованные женщиной, практически беззащитны.

Едва только Алкеда встретилась с ним взглядом и обменялась первыми фразами, немедленно поняла, что с Конгвером всё намного сложнее, чем с большинством других мужчин. Его можно лишь насторожить обычными женскими уловками, а значит, нужно выглядеть ещё искреннее и прямодушнее, чем она собиралась вначале. И нужно попробовать действовать доводами – так он скорее поверит.

– Значит, ты решила предать мужа.

– Я желаю принцу только добра. Боюсь, мой отец совершенно сбил его с толку, – ответила она, мысленно напомнив себе, с кем говорит. Для него Тейир – в первую очередь родной брат, и каковы бы ни были их отношения, они остаются семьёй, к тому же правящей. Нельзя говорить о Тейире дурно, как бы Конгвер ни провоцировал.

Она, само собой, не могла знать, какую новость о Бовиасе и Хильдаре принц только что получил. Не представляла, как тяжело он переживает откровение о далеко вышедшем за пределы допустимого поступке ближайшего родича, и как нуждается в уверении, что ещё один брат, выступивший против семьи, не так уж виноват, а может, и просто обманут. Ну, что ему, по крайней мере, можно найти оправдания. Конгвер был здравомыслящим человеком, он понимал, что Тейир сам заварил кашу, он воспользовался предложением Кавира, он сам так решил – но верить в бо́льшую вину чужого человека было, конечно, проще.

Алкеда не могла всего этого знать, лишь предполагала, опираясь на собственными представления о человеческой натуре. Она не претендовала на то, чтоб считаться мудрецом или истинным душеведом. Она вообще ни на что не претендовала – просто хотела остаться в живых и в будущем, может быть, жить спокойно со своим любимым человеком и сыном. Ради этого следовало постараться.

– Значит, собираешься действовать против отца? Почему же? Разве он – не глава твоей семьи?

– Нашу семью он – увы – тянет в пропасть. Он поступает неправильно, и мы это понимаем. Нам с братом надо думать о себе.

– Не могу не согласиться.

Конгвер хотел держаться с нею холодно, но она выглядела такой открытой и беззащитной, так искренне обеспокоена своей судьбой и, должно быть, будущим своего младенца, что он стал сбиваться. Уже запоздало поймал себя на нотках мягкости и симпатии в речи, поборовшись, всё-таки уступил своей слабости. И, конечно, подошёл посмотреть на ребёнка – упитанного, улыбчивого, сосредоточённо-игривого, который вдруг показался ему очень похожим на малыша Хильдара, которого, помнится, отец всем им с гордостью демонстрировал. Сомнений в том, что перед ним брат, у Конгвера больше не было.