Коммунизм - Олег Лукошин

— Останови, Валер! — попросила вдруг мать. — В церкву зайду.

Отец сбросил скорость и, свернув в парковочный карман, остановился у неожиданно выплывшей из зелени церквушки. Я её никак здесь увидеть не ожидал. Церковь блистала чистотой и ухоженностью — будто недели не прошло, как построили.

Мать открыла дверь, бросила «Я скоро», и торопливо засеменила к церкви, повязываясь на ходу платком.

— А что, разве здесь ещё существуют церкви? — недоумённо издал я в пустоту вопрос.

— Да не говори-ка! — взмахнул рукой отец. — Свобода совести, свобода совести… Увязнем мы однажды в этой свободе. Ещё чего-нибудь захочется. Так и просрём все свои завоевания.

— Точно! — согласился я. — Разве можно при коммунизме действующие церкви иметь? Попы ведь всё равно себе на уме останутся. В коммунизм они не верят, он для них враг. Потому что точнее и справедливее заветов Христа. Разгонять всех надо к чёртовой матери!

— Ну прям уж разгонять! — возразила Даша. — У товарища Романова есть специальная статья на эту тему. Он там чётко разъясняет, что на некоторое время, несколько десятков лет, религиозный культ трогать нельзя. Там чёткое научное и психологическое обоснование этому даётся. Человек несовершенен, он физически не сможет перестроиться за время жизни одного или двух поколений. А если же рубить с плеча, то можно лишь отпугнуть людей от советской власти, озлобить их.

— Не согласен я с этим, — не унимался я. — Надо было ещё при Ленине религию запрещать, но тогда тоже непоследовательность проявили, сжалились. Так, оказывается, до сих та же волынка продолжается. Зря, зря. Это элемент нестабильности.

— Правильно, — кивал отец. — Закрывать надо, закрывать.

— Вам что, товарищ Романов — не авторитет? — иронично вопросила Даша. — Поверьте, у него там больше информации, чем у нас с вами. Лучше нас он знает, что надо и чего нет. Да и с каждым годом церквей становится всё меньше. На всю Москву не больше десяти. А мечетей и синагог всего по одной осталось.

— Зато в Европе полно, — отозвался отец.

— Ну, извини меня, папа, там и люди совсем другие. Они лишь недавно от частной собственности отказались. В них ещё полно предрассудков.

Мать вернулась быстро. Мы даже не успели заскучать. Усаживаясь в кресло, она грустно, но просветлённо улыбнулась мне. Видимо, благодарила Господа Бога за моё явление. Мы тронулись.

— А как с бензином тут? — поинтересовался я. Все мои, даже мать, усмехнулись. Я почувствовал, что задал неуместный вопрос. — Или здесь ездят только на солнечных батареях?

— Бензин давно не используем, дурашка! — хлопнула меня озорно по плечу Даша.

— Ну почему же, — сказал отец, — в окраинном Союзе ещё ездят кое-где на бензине. И нефтедобычу продолжают вести. Там сложнее дела обстоят. А в исконном Союзе — ни-ни. Политбюро недаром провозгласило: «Коммунизм — это, прежде всего, благоприятная экология». Сейчас с этим строго. Как-то показывали сюжет — в Туркменской ССР, вроде, дело было. Какой-то перец отыскал старый автомобиль с двигателем внутреннего сгорания, хотя их в обязательном порядке уничтожали. То ли отыскал, то ли сам где прятал. И, короче, по ночам по степи на нём гонял. Это дело в конце концов просекли, задержали его. Ой, строго осудили: десять лет никак.

Ну, это я двумя руками одобряю. Это здорово. Весь капитализм, собственно говоря, на нефти и держится. Отбери её у него — он и рухнет.

Вскоре мы съехали с проспекта в один из уютных дворов, приблизились к красивому высотному зданию из светлого камня, необычному такому, с какими-то выступами, декоративными неровностями, и остановились.

— Вы здесь живёте? — спросил я, показывая удивлённо на дом.

— Да, — ответила Даша. — Шестикомнатная квартира на двадцать втором этаже. Сколько мы, мам, уже здесь, восемь лет?

— Почти восемь, — ответила утвердительно мать.

Мы выбрались наружу, оставшийся в машине отец подъехал к зданию вплотную, массивные металлические ворота, что красовались перед ним в стене, стали вдруг открываться, он завёл машину внутрь, и она, мелькнув синим боком, завернула за поворот, устремлявшийся куда-то вниз. По всей видимости, это была подземная парковка.

— Пойдём, Витя! — позвала меня мать, справедливо решив, что я собрался дожидаться отца. — Он прямо оттуда на лифте поднимется.

Я оглядывался по сторонам, стараясь впитать в себя всё, что вижу, слышу и чувствую. Дворик перед домом пуст не был: в песочнице под присмотром мам возились три малыша, двое мужчин пожилого возраста играли в небольшой беседке в домино, ещё один чуть поодаль читал на скамейке газету. Поднявшись с другой скамейки, решительной походкой пересекал двор по диагонали полный парень в белой футболке. Почему-то я задержал на нём взгляд дольше. Словно что-то знакомое мелькнуло в нём — хотя что знакомое может быть у меня в этом мире?

Парень повернул вдруг в мою сторону голову и от неожиданности я остановился. На меня смотрел Пятачок. Вылитый Пятачок — тот же взгляд, те же полные щёки, тот же маленький рот. Парень тут же отвернулся, потом и вовсе исчез из вида, заступив по тропке в заросли зелени, а я, удивлённый, продолжал вглядываться в деревья, за которыми уже и силуэт его не виднелся. Матери пришлось окликать меня снова. А вот Даша заметила, как внимательно я провожал взглядом парня, так похожего на бывшего моего друга, а впоследствии подлого предателя. Интересное выражение лица её посетило.

Или мне показалось? Как и сходство неизвестного советского парня с Пятачком?

Мы зашли в подъезд и поднялись в просторном, чрезвычайно скоростном лифте — я даже «двадцать два» не успел про себя произнести — на этот самый двадцать второй этаж.

На лестничной площадке имелось четыре двери. Мы повернули направо, к той, на которой значились цифры 87. Мать достала связку ключей, просунула один из них в замочную скважину, и через мгновение мы заступили в просторные советские хоромы. Вид одного лишь коридора вызвал во мне лёгкое головокружение. Пожалуй, его метража хватило бы, чтобы переплюнуть площадь всей нашей квартиры в параллельном измерении. В обе стороны расходились комнаты — я шёл и угадывал, что из них представляет собой каждая. Вот зал — мать твою, вот это залище, в нём можно играть в футбол! — роскошная мягкая мебель с четырьмя единицами кресел и длиннющим диваном, широченная плоская панель на стене (телевизор что ли?), дверь на балкон, более напоминавший смотровую площадку для прогулок. Вот кухня — вся по периметру заставлена и завешана шкафами, пара электрических вытяжек под потолком, хитро организованные ряды полок с посудой и кухонной утварью. Вот спальня, видимо родительская — массивная двуспальная кровать с высокими спинками в дизайне средневековой Франции, трюмо в углу, заставленное баночками и мазями. Вот комната Даши — что-то такое навороченное, расхристанное, радикально несоветское: на стенах надписи латиницей, под потолком на верёвочках болтаются какие-то чучела, странной формы кровать (надувная, нет?) с валяющейся на ней гитарой, горы хлама по углам. Неужели добросовестные советские родители, среди которых Герой Советского Союза, позволяют дочери превращать собственную комнату в стойбище полудиких хиппи?

— Здесь не прибрано, — торопливо закрыла перед моим носом дверь Даша. — Потом посмотришь. А вот это, — сделала она несколько шагов по коридору, — твоя.

И, толкнув дверь, ввела меня в моё обиталище. Я ожидал увидеть тоже нечто вычурное, но комната оказалась вполне обыкновенной: кровать, платяной шкаф, стол. Только плоский телевизор на стене да расставленная по комнате аппаратура из нескольких блоков, в которых угадывались проигрыватели дисков всевозможных форматов, усилитель, вроде бы тюнер, ещё что-то, напоминавшее какие-то хайэндовские предусилители (а, собственно, они это и были) и несколько симпатичных колонок по углам. Мой двойник Витя явно был меломаном, за что заслуживал поощрений. На столе покоился прямоугольный аппарат, напоминавший наши ноутбуки.

— Ноутбук, да? — спросил я Дашу.

— Угу, — кивнула она.

Я почему-то ожидал, что она меня поправит. Что ноутбуки в Советском Союзе называются как-то по-другому.

— Прямо так и называется: ноутбук? — переспросил я. — Не иначе?

— Прямо так, — согласилась она удивлённо. — А ты как хотел?

— Ну, не знаю. Казалось, что технический прогресс должен был принять здесь какие-то свои особенности. А это что — DVD-плейер?

— Десять баллов! — сострила Даша. — Ты рождён для жизни в СССР.

— Тоже именно так называется?

— Тоже.

— Странно. Никакой разницы с тем миром.

— Ну а с чего она должна возникнуть? Разработки в бытовой технике когда начались! Телевидение — это тридцатые годы прошлого века, радио ещё раньше. Компьютеры уже в пятидесятых появились. В эти времена в наших мирах различия не наблюдались. Как ты знаешь, радикально история отклонилась в 1986 году, когда этот исландский журналист-придурок уничтожил нашего генерального секретаря. Ну, а к этому времени в мире электроники уже приличная база была накоплена. Особенно-то не соригинальничаешь, только в русле предыдущих открытий можно было двигаться.