Избранное (сборник) - Михаил Жванецкий

Падает снег. Воробьи, встрепанные, заглядывают мне в глаза. Я – им. Взаимное недоверие. А я бы их пригласил погреть красные лапки и почирикать…

А снег летает, летает, прежде чем упасть и покориться. Все бегут по снегу. Я дома сижу. Все это переживаю. Играют все, носятся, кричат, лают, прыгают. Я все это переживаю. Умом постигаю изнутри. Системой. Остаюсь в милой неподвижности. Работаю в тепле воображением…

Следы моих комнатных туфель на снегу. И если выскочить из них и темпераментно помчаться дальше, оставляя как минимум рубчатые следы носков, а потом в заводе и из них выскочить и помчаться еще, оставляя нижнюю пятерню, стопу за стопой, стелющимся шагом и криком, затухающим вдали.

Падает снег. Голову нести осторожно. Не расплескать на бегу кипящую массу недовольств, обвинений, проклятий, сарказма в сосуде из скуки… Падает снег. Ложится сверху и укрывает черное, израненное, поваленное, измученное. Что-то в общих чертах проступает. Можно и не угадать, что там творилось в жаркую погоду. Победители, побежденные лежат укрыты. Тишина. Гладко. Холодно. Светло…

Падает снег. Что-то там происходило. Да и что-то еще происходит. Поздно. В кепочках белых плодики… Под снегом города и концертные залы. Гладко все сверху, а снизу ничего не видать. Снег падает. У меня зима…

Почему мне так часто кажется

Почему мне так часто кажется, что они ошиблись. Они выдали паспорт не тому человеку. Просто не может быть… Сорок лет и зовут Миша… И внешность – это все не мое. Должен быть где-то такой человек, которому это все предназначалось. Мне сейчас по моим расчетам что-то около двадцати восьми. Брюнетик. Среднего роста. Худенький. Глаза на все лицо. Довольно мускулистенький. Быстрый. Безо всякого морского прошлого. Я что-то закончил юридическое или географическое. Я более злой. Более четок и пунктуален. Обязателен более… Подвижен… Зовут не Миша, а Юра меня.

Я не пишу эту всякую чушь, я что-то читаю… И хожу окруженный студентами, хотя для двадцати восьми это и рановато, но я, вероятно, очень способный.

И все-таки главное – это другая внешность и возраст, и имя. А если это все мое, то я занимаюсь не своим делом и мне еще предстоит поискать, хотя возраст для поисков неподходящий.

Если я действительно не своих лет, почему мне так трудно с молодыми?

Почему я облегченно вздыхаю, увидев обрюзгшую, лысую физиономию с яркими признаками перепоя, пародонтозно-склеротической тоски, с шумами в сердце и свистом в легких. Куда я к этой развалине такой молодой и кудрявый? А эта развалина ко мне? И нас не оторвать. То ли он сейчас приступает к лечению того, от чего я вылечился. То ли я заболеваю тем, что у него уже было.

Если я молодой и сильный и меня зовут не Миша, почему от меня шарахается молодежь и весь дамский танец я непринужденно разговариваю, чтобы не замечать, как меня не приглашают.

Почему же я, такой молодой, не присоединюсь к этим троим с гитарой, а пробегаю, озабоченно хмурясь. И с маленьким котенком, забежавшим согреться, мне скучно через сорок пять минут. И если я такой молодой и красивый, почему задыхаюсь и вместо лыж опять сижу дома, и копаюсь, и вспоминаю… И работу, и знакомых, и людей, людей, людей…

Откуда же у меня так много людей, если мне так мало?

И почему мама так постарела, Господи?..

И почему отец уже умер, и отчим… И даже… И даже… мои одноклассники.

Нет. Очевидно, они не ошиблись, выдавая мне паспорт.

Да. Я примерно тот, что там указан…

Может быть, кроме внешности, имени и немножко все-таки возраста.

Да бог с вами, я довоенный… Но у меня есть своя радость.

Встретить другого такого престарелого сорванца, который думает, что они ошиблись. И объяснить с полным знанием дела, что такие ошибки бывают.

Я просто знаю одного такого ошибочного.

Я видел раков. (Для Р. Карцева)

Я вчера видел раков по пять рублей.

Но больших.

Но по пять рублей…

Правда, большие…

Но по пять рублей…

Но очень большие…

хотя и по пять…

Но очень большие…

Правда, и по пять рублей…

Но зато большие…

хотя по пять, но большие…

А сегодня были по три,

Но маленькие, но по три…

Но маленькие…

Зато по три…

хотя совсем маленькие…

Поэтому по три…

хотя маленькие…

Зато по три…

То есть по пять… но большие…

Но по пять…

Но очень большие.

А эти по три,

Но маленькие,

Но сегодня…

А те вчера по пять…

Но большие… но вчера…

Но очень большие,

Но вчера,

И по пять,

А эти сегодня,

Но по три,

Но маленькие,

Но по три. И сегодня.

А те были по пять,

Но вчера,

Но очень большие,

То есть те были вчера по пять и очень большие,

А эти и маленькие, и сегодня, и по три.

Вот и выбирай,

По пять, очень большие, но вчера,

Либо по три, маленькие, но сегодня… Понял?

Не все, но понял… Но не все… Но все-таки понял…

Хотя не все, но сообразил, да?

Хотя не все сообразил, но сообразил.

Хотя не все.

Уже три – надо бежать…

Но некуда… В том-то и все дело…

На даче

Сидишь поздно вечером на даче, все поет и цвирикает. В голове ни полмысли, от стола тошнит, от бумаги бросает в сон. Сидишь, лежишь, а в голове пусто – ни монологов, ни диалогов, ни рассказов, ни мыслей, ни слов, ни интонаций, ни ударений.

Пишу отрывки из романа, пишу краткое содержание пьесы. Кстати, в нем лаконичнее. «…Жизнь манекенщицы. Участник эпизодов и автор краткого содержания ваш корр. Женская стройность обещает приключения…»

Все болит. Утром пробежался и в десять бодро сверзился с небольшой высоты. Решил удачно пробежаться вниз. Забыл о себе. Пятьдесят два года – тут же зацепился за корень и с криком рухнул в кусты, где, к сожалению, никого не было. Некоторое время в кустах было тихо. Позже выполз. Слез уже не было. Их покрыла пыль. Пыль покрыла морщины и седину. Припадая на две ноги, завершил спуск.

Мысль, что держал в голове, – потерял, оставил достоинство, тщеславие и на одном жизнелюбии доковылял к воде весь в пыли. Сползая с плит, попал между… Вода окрасилась эстрадной кровью. Сердобольные женщины прикладывали водоросли. Громко кричал: «Почему я такой несчастный?» А ему говорили: «У тебя талант, ты должен страдать».

– Он же не для меня.

– Да, он для других.

– А мне что? Что мне? На чем я держусь, не знаю. Хоть немного удачи, чем же я его питаю, несчастьями?

– Неси крест, – кричали они, – неси!

И он стал наблюдать жизнь, проклиная судьбу и не имея сил в ней участвовать.

Ох и пляж в Одессе! «Плиты». Ими укрепили берег, и мы на них ходим в шторм и ветер, как на нерест. Девочки хороши необычайно, говорю как наблюдатель. Одна подошла близко и стала говорить с моим соседом.

– Павлик, чего ж ты не ходишь по берегу, чего ты сидишь на месте? Ты же всегда ходил. Что, уже девочек нет приличных? Павлик, что ж ты сидишь? У тебя плохо со здоровьем? Почему не ходишь, не ищешь девочек, Павлик?

Она не сдержала себя, открыла прелестный ротик и испортила прекрасную фигурку и дорогой купальник. Еще, оказывается, она вышла замуж за грека по переписке и уезжает в Грецию, где ее ждет большое будущее.

Пляж в Одессе – та же дискотека, но без музыки. Полотенца «Мальборо», трусы «Адидас», розовый светящийся грим на щеках. Несколько теряют, сползая к воде. Волны бьют их о камни. Бьют по щекам, смывают ресницы, стаскивают купальник.

Не могу принять ни одной приличной позы – все побито. Пытался ногу на ногу – с криком прекратил. Руки за голову – не осилил. Когда поза стороннего наблюдателя дико прокалилась, пополз к воде, где был избит волнами, ободран о плиты и окончательно потерял товарный вид.

Девушки-статоры наводят токи в мальчиках-роторах и приводят их в движение. Причем скорость ротора прямо пропорциональна силе тока. То есть источник энергии мужчин нам известен, женщины получают ее от солнца.

Чрезвычайно высокий уровень мышления во время лежания. Можно использовать этот уровень, чтоб раскладывать слова, изучать язык, а можно исследовать крупнейшие проблемы человеческих движений.

– Поздравь меня. Я уже мама. Теперь ты мне можешь позвонить.

Записал очень хорошенький, хотя и быстро располневший телефончик, плохо понимая, почему надо было ждать родов. И вообще потерю качества с обеих сторон.

– Как же супруг?

– Он знает, если я чего-нибудь захочу… Ты тоже знаешь.

– Нет. Я знаю, если ты чего-нибудь не хочешь.

Из-за ссадин и царапин невозможна длительная поза. Ни нога на ногу, ни руки за голову. Слушаю униженно, думаю о себе плохо.

По утрам я бегу, чтоб сохранить жизнь и доставить всем удовольствие. Мой бег не приводит к преодолению расстояния, ни к чему, кроме размышлений. Двадцать – двадцать пять минут по самым мерзким часам. Любая собака останавливается, чтоб отметить бегущего. Ни догнать, ни убежать. Проклинаю своих и чужих, тех, кто открыл, что очередное издевательство над организмом приносит ему пользу. От этого наше общество, видимо, самое полезное.