Сигнал сбора - Уильям Форстен

— Таня, о чем ты умалчиваешь?

Девушка закрыла голову руками и зарыдала.

— Это тугары? — тихо спросил Готорн.

Потрясенная этими словами, Таня в ужасе уставилась на него.

— Это те, кого вы называете тугарами? — настойчиво спрашивал Винсент.

— Где ты услышал это слово? — выдохнула она.

— Однажды, когда я был ранен и тебе казалось, что я сплю, ты произнесла это слово в разговоре с твоим отцом. Он еще шлепнул тебя, чтобы ты замолчала. И еще я слышал, как это слово шепотом говорили двое нищих, смотря на эти ужасные статуи на дороге. Таня, скажи, кто такие тугары?

— Я не могу.

Раздалась барабанная дробь, означавшая время отбоя.

— Тебе надо возвращаться, — сказала она, пытаясь отстраниться от Винсента. Но тот крепко держал ее за руки.

— Таня, я люблю тебя, — горячо прошептал он. — Ты должка сказать мне, кто они.

— Если я скажу, меня и всю мою семью ждет смерть.

— Но ты должна, пожалуйста! Я не убегу с тобой, это невозможно. Но если существует какая-то опасность для моих друзей, мне надо знать.

Захлебываясь слезами, она беспомощно смотрела на своего любовника.

Открыв дверь, Эндрю потер глаза, прогоняя сон.

— Готорн, уже давным-давно дали сигнал к отбою. У тебя должно быть чертовски убедительное оправдание своего поведения.

Юноша весь дрожал, лицо его было серым от испуга.

— Сэр, это ужасно.

— Что?

Готорн не мог вымолвить ни слова.

— Заходи, садись.

Эндрю подошел к тумбочке, достал из нее бутылку бренди и, налив полный стакан, протянул его Винсенту. К его огромному удивлению, молодой квакер жадно схватил стакан и залпом осушил его. С непривычки юноша закашлялся, но скоро алкоголь возымел благотворное действие, и Винсент перестал дрожать.

— Сэр, я узнал про тугар.

— Расскажи мне все, — ровным голосом предложил Эндрю.

Пододвинув к себе стул, он сел напротив солдата, который срывающимся голосом начал говорить ему невероятные вещи.

Вдруг послышался стук, и они перевели взгляд на дверь. Уровень жидкости в бутылке ощутимо понизился, и желудок Эндрю начал бунтовать. Сам полковник, впрочем, склонен был думать, что это явилось следствием того, что рассказал Готорн, а не бренди.

Не успели они ответить на стук, как дверь распахнулась и в комнату ворвался Калинка, таща за руку зареванную Таню.

— Она рассказала тебе? — закричал переводчик в лицо Винсенту.

Юноша утвердительно кивнул и, вскочив, кинулся к Тане, которая, вырвавшись из рук Калинки, бросилась на грудь своему возлюбленному.

Девушка нашла защиту в объятиях Винсента. Ей хотелось сообщить ему еще многое из того, что она знала о планах отца. Но сейчас для этого был явно неподходящий момент.

Не спрашивая разрешения, Калинка налил себе полный стакан бренди, одним глотком выпил его и посмотрел в глаза Эндрю.

— Калин, это отвратительно, — холодно произнес полковник. — Какая мерзость!

— Пожалуйста, не говори никому, — взмолился Калинка.

— Не говорить? Разрази меня гром, ты что же думаешь, я позволю, чтобы двадцать процентов моих людей отвели на убой, как какой-нибудь скот? Дьявол, да лучше мы все погибнем в бою с этими исчадиями ада!

— Полковник Кин, пожалуйста, не делайте этого.

— Да как вы это позволяете? Неужели среди вас нет мужчин, чтобы противостоять им? Что с вами такое? Лучше умереть с оружием в руках, чем покорно идти к убойной яме, как овцы!

— Тогда погибнут все, — горько ответил Калинка. — Ты не видел орду, а я видел. Их так же много, как деревьев в лесу. Они почти вдвое выше нас. Любой тугарин может одной рукой оторвать человека от земли и выдавить из него жизнь. Они неостановимы, как снег или разлившаяся весной река. Ничто не может их сдержать. Так было всегда — знать правит, Церковь собирает налоги, а крестьяне гнут спину и идут на корм.

Говоря так, Калинка держал при себе свои потаенные мысли, желая услышать и увидеть, как Эндрю отреагирует на его слова.

— Если мы не подчинимся, они убьют всех. Пусть лучше умрут двое из десяти, ибо так мы выживем. Если крестьянин осмелится сказать «нет», знатный человек прикажет тут же убить его, и так было всегда.

— Блевать хочется от таких разговоров, — сплюнул Эндрю. — Лучше умереть свободным человеком, чем жить как скот.

— Так ты будешь сражаться с ними? — тихо спросил Калинка.

— Ты прав, чтоб тебя… Я буду сражаться с ними.

Калинка слабо улыбнулся.

— Какого дьявола ты лыбишься? — проревел Эндрю.

— Я знал, что ты так поступишь.

— А как же еще я могу поступить?

— Кое-кто думал, что ты обратишься к Ивору или даже Раснару, чтобы обменять свое оружие на заступничество знати или на индульгенции Церкви.

— Еще чего не хватало! И что, Ивор это позволяет?

— В прошлый раз его отец помогал выбирать жертв, и мой отец попал в яму. У знати есть привилегия участвовать в выборе жертв и заступаться перед тугарами, а волк всегда помнит, какая мышь причиняла ему беспокойство.

— Почему же твой народ не сражается?

— Как? Голыми руками?

Задыхаясь от ярости, Эндрю отвернулся от Суздальца.

— Завтра здесь будет Ивор — резко сказал он наконец. — Я собираюсь спросить его, что он будет делать, когда сюда вернутся эти дикари.

— Не надо, — снова взмолился Калинка. — Это будет означать смерть для меня и моей дочери. Даже если ты будешь отрицать, что это мы тебе сказали, он все равно заподозрит нас и прикажет убить.

— Я защищу тебя, — пообещал Эндрю.

— Я принадлежу Ивору. Он никогда не позволит тебе укрывать крестьянина, правами на которого он обладает.

— Сколько времени осталось до их прихода? — спросил Эндрю.

— Они еще за три зимы от нас. Не бросайся в огонь до того, как он зажжен, друг мой.

Эндрю сел и налил себе еще бренди, не предлагая выпить ни Калинке, ни уже слегка опьяневшему Винсенту.

— Я подожду, — холодно произнес он. — Но, клянусь небом, будет лучше, если ты прямо сейчас поймешь, что, когда придет время, полк будет сражаться до последнего солдата. Если Ивор захочет моей помощи, он получит ее. В противном случае мы будем противостоять тугарам одни.

— Пошли, Таня, — сказал переводчик своей дочери.

Готорн притянул к себе девушку, готовый защищать Таню даже от ее родного отца.

— Да не буду я ее бить, — успокоил его Калинка.

Взяв Таню за руку, он повел ее к двери.

— Отец, прости меня, — всхлипнула она.

Он и сам не знал, наказывать или благодарить дочь, но, по крайней мере, ее признание решило одну из его проблем.

— Только не раскрывай больше свой дурацкий рот, — сказал Калинка и, отечески шлепнув дитя по заду, направился с ней домой. Подходя к своей хижине, он почувствовал: что-то в нем переменилось. Неужели все-таки есть другой путь? Может быть, его мечта все же не такая безумная, что бы там ни говорили другие.

Ему никак не удавалось сосредоточиться на своей работе. Важность того, что прошлой ночью сообщил ему Эндрю, была так велика, что он просто не мог думать ни о чем другом.

— Сэр, это просто грандиозный инженерный проект. Надо будет построить земляную плотину высотой тридцать футов и длиной двести ярдов.

С этими словами Фергюсон показал на узкую горловину реки Вины, впадавшей в Нейпер чуть севернее Суздаля.

— Да, так что ты сказал? — переспросил Эмил, снова переводя взгляд на солдата, стоявшего рядом с Калинкой.

— Вон там, сэр. Надо построить ее чуть выше порогов. Затопит всю долину, и у нас будет быстрый поток, где мы установим с десяток черпаковых колес, и еще останется уйма воды, которую можно будет направить в город по закрытому акведуку.

Эмил попытался сконцентрироваться на этой задаче первой необходимости.

Ивор несколько растерянно смотрел на Фергюсона, продолжавшего возиться с самодельным теодолитом и записывать что-то в свой блокнот.

Эмил не уставал поражаться тому, что Ивор позволял своему народу жить в такой грязи. Постоянная угроза эпидемии в городе не переставала волновать доктора с момента их появления в этих местах, так как в этом случае зараза моментально перекинулась бы на янки. А выход из положения был довольно прост.

Суздальцы брали воду из Нейпера и из Вины, которая протекала вдоль северной стены Нижнего города. Проблема была в том, что эти чертовы идиоты сливали свои сточные воды обратно в реку. Поскольку город рос на низких холмах, высившихся над реками, задача снабжения жилищ водой была не из легких. По большей части жители обходились вырытыми вручную колодцами, и, к ужасу Эмила, их сточные и выгребные ямы зачастую находились не дальше чем в дюжине футов от колодца. Дурные предчувствия относительно болезней в полку не обманули его. Почти тридцать солдат заболели брюшным тифом, и двое из них упокоились на Могильном холме. Все заболевшие почувствовали недомогание после посещения города.