Колдовская любовь - Елена Ярилина

Как обращаться с такими птицами, я не знала, но на лошади сидеть приходилось, поэтому я осторожно сжала ее бока ногами. Птица вздрогнула всем телом, встала на ноги, сделала шаг, другой, побежала быстро-быстро, размахивая крыльями, и вдруг взлетела. Никогда даже и представить себе не могла, что испытаю такие ощущения. Раньше мне часто снилось, что я летаю, и это было очень приятно. Но то, что я испытывала сейчас, ни с чем сравнить было нельзя, на ум приходят такие слова, как восторг, упоение, но и они слишком бледные и невыразительные. Птица сделала круг над площадью, клекотнула и полетела куда-то прочь. Да здравствует свобода! От счастья полета я закрыла глаза, быстро спохватилась, открыла их снова, но было уже поздно — я оказалась в своем мире.

— Вот черт! Ну что я за клуша такая? Представилась чудесная возможность, а я упустила ее, хоть бы еще немножко, еще несколько минут полетала бы, — ворчала я себе под нос, ворочаясь в постели.

— Что ты там бормочешь? — крикнул из кухни Тимофей. — Вставай, завтрак почти готов.

Замечание насчет завтрака почти примирило меня с действительностью, я ухмыльнулась про себя: «Ага, и этот не стал ждать, когда я раскачаюсь, сам взялся готовить».

— Ты хотел бы иметь летающего ящера, но не злого, а доброго, прирученного? — спросила я, едва усевшись за стол.

Тимоха скривился:

— А я-то гадал, чего это ты все мечешься и стонешь во сне? А тебе, оказывается, ящеры снятся? Ну просто детский сад!

Я обиделась и не стала с ним разговаривать, но, по-моему, он этого даже не заметил, думал о чем-то своем. Что и говорить, прекрасное утро после свадьбы, лучше не придумать!

Потянулась моя замужняя жизнь скучной серой лентой, один день ничем не отличался от другого. Тимофей опять стал приходить поздно.

Ясное дело, что он не гулял, не пил, а занимался делом, но одно то, что каждый вечер он являлся не раньше девяти, ел, смотрел телевизор или палки свои строгал, вырезать он любил, вся эта однообразная жизнь ничего, кроме зевоты, не вызывала. Одно хорошо, что мне хватило ума на работу выйти. Что бы я иначе делала — весь день напролет мужа ждала? Веселое занятие! А ведь он пытался меня тогда остановить. Зачем, говорит, тебе работать, денег, что ли, тебе не хватает? В библиотеке люди бывают, поговорить можно, иной раз и похихикать, не то что дома. Тимофей за все это время один раз всего и улыбнулся, о своих делах ничего не рассказывает, о моих никогда не спрашивает, бирюк и есть бирюк. Я теперь думаю, может быть, его Федосья уговорила на мне жениться? Недаром она все шепталась с бабулькой перед ее смертью. Небось взяла с нее бабка слово пристроить меня за Тимоху. Вот и пристроили. А он теперь злится, жалеет, что на теткины уговоры поддался. Потому и слова ласкового мне ни разу не сказал, да что там слова, и не глядит даже, вот какая у нас с ним любовь! Вот только ночью… Ночью никакой тоски нет, а что именно есть, я и не знаю, но что-то определенно есть. Я задумалась и вздрогнула, когда открылась дверь и живым колобком вкатилась Симка.

— Привет, подруга, что грустная такая? Ты теперь замужем, вон какая нарядная ходишь. Свитерок-то, гляжу, новенький у тебя небось? Тимоха купил?

— На Восьмое марта подарил.

— Везет же некоторым! Ты теперь должна от радости летать.

— Ты тоже, Сим, замужем, чего ж не летаешь?

— Эвона, сказала тоже! Куда ж мне с таким пузом летать? Я и по земле-то еле хожу. — Она хихикнула, но тут же погрустнела. — Опять же, твой мужик при тебе, а мой сама знаешь где. — И длинно, со всхлипом вздохнула. Но долго грустить Симка не умела. Обведя радостным взглядом помещение, она вдруг спросила: — Ну что, подруга, вместе поедем?

— Куда это мы с тобой поедем? — удивилась я.

Симка покрутила головой.

— Суд послезавтра, ты что, забыла?

— Я не знаю ни о каком суде.

— Повестка не пришла тебе? Странно. Хотя твое дело сторона, ну тюкнули тебя тогда по башке, ты даже не видала кто. Но Тимоха! Уж он точно при деле, его обязательно должны вызвать, он не сказал тебе?

— Когда он мне мог сказать, если мы и не разговариваем с ним, так, одно-два слова, не больше.

— Красиво живете, был он немой, а теперь молчуном заделался? Да это ничего, не переживай. Ты еще не беременная? — свернула Симка разговор в неожиданную для меня сторону.

Я испуганно уставилась на нее:

— Да вроде бы нет, не знаю.

— Еще успеете, время-то мало прошло. — И она весело подмигнула мне.

Поболтав еще немного, Симка ушла, а я осталась сидеть как оглушенная. Я ведь забыла и думать, что от этой самой любви по ночам можно забеременеть. Что ж, ради ребенка можно и помучиться немного. Но… но вместе с радостью, при мысли о ребенке, пришли и другие, совсем не такие радостные мысли. Если у меня родится ребенок, то уж тогда моя замужняя жизнь с Тимофеем навсегда. Какое бесповоротное слово «навсегда», оно режет под корень мои смутные надежды, что когда-нибудь, пусть в отдаленном будущем, и у меня будет настоящая любовь, и нежность, и доверие, словом, все то, чего мне так сейчас не хватает. Я вспомнила невыразительное лицо мужа и вздохнула.

Тимофей перестал жевать и посмотрел на меня как-то странно, мне даже захотелось поежиться от его взгляда, но я сдержалась.

— Я не понял, чего ты? Повестка пришла мне, а не тебе. Сиди дома.

Сам суд меня не привлекал, я хотела поддержать Симку. Но едва сослалась на нее, как Тимофей отрезал, что с ней будет мать, а мне нечего лезть. Таким раздраженным я его еще не видела, он вскочил и пнул скамеечку, подвернувшуюся ему под ноги. От его злости и грохота скамейки я невольно вздрогнула и втянула голову в плечи. Моя естественная реакция обозлила его еще больше.

— Ты чего вздрагиваешь? Я тебя что, бью?

— Нет, ты меня не бьешь, — сказала я вслух, а про себя подумала: по крайней мере, руками. И, не сдержавшись, заплакала, хотя пообещала себе, что буду непременно держать себя в руках.

От моих слез Тимофей побелел и сжал губы, крутанулся и выскочил из дому. И вот это все называется семейной жизнью? Пока я делала обычные дела, в голове у меня появилась мысль, что нам с Тимохой нужно развестись. От этого решения у меня на душе посветлело. Когда он через некоторое время вернулся спокойный, но мрачный, я не рискнула заговорить с ним, оставила на потом, но дала себе слово, что непременно заговорю с ним об этом.

Из города Тимофей приехал очень поздно. С порога я ни о чем его расспрашивать не стала, пусть поест сначала. Он тоже молчал, у меня сложилось впечатление, что он специально тянул время, мне назло. Я поняла, что мне не дождаться рассказа, и начала разговор сама.

— Так что там с Леней? — бодро начала я. — Сколько ему дали или все же пожалели?