Реалити-шоу "Замок" - Ксения Баштовая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В каюте при неверном свете свечи долго кручу в руках иголку с ниткой, наконец вдеваю. Кажется, в глазах Джереми проскальзывает торжество. А может, мне просто показалось. Протягиваю руку:
— Давай рубашку, дедушка.
Но парень вдруг выхватывает иглу у меня из рук:
— Да ладно, я сам.
Новый бой. А чего еще можно ожидать на пиратском корабле? Меня опять сгоняют с палубы. Мол, Джанкель, пошел вон, ты здесь не нужен, лучше раны иди зашивай, авось научишься.
Сверху слышен звон оружия. Мне надо наверх! Я должен быть там!
— Мэтр Джионс, позвольте мне подняться!
Голос лекаря деловит:
— Подай лучше корпию.
Новый раненый. В трюме стоит тяжелый запах крови и пота, раздаются стоны.
— Мэтр Джионс, прошу вас!
Не знаю, с чего мне хочется наверх, но мне нужно быть на палубе!
— Джанкель, не стой, как пень! Ланцет, живо!
Нy мэтр Джионс!
Передышка на пару минут.
— Джанкель!
Сижу, вытирая с лица капли нота. Вскакиваю, услышав свое имя:
— Да?
— Ты все еще здесь? Живо на палубу — и обратно! Одна нога здесь, другая там. Не вернешься через пару секунд — придушу собственными руками!
Бой заканчивается, и можно замереть, хватая ртом воздух, чувствуя, что спешка была излишней. Теперь можно развернуться, спуститься в трюм. С нашей стороны всего несколько раненых: неподалеку зажимает порез на плече Марк-канонир, один из тех трех колодников, которых спасли с острова.
В двух шагах от меня замер Джереми с обнаженной шпагой в руках. А в спину ему направлен заряженный пистолет.
Рвануться вперед, сбивая парня своим телом…
Грянул выстрел…»
ГЛАВА 10
НЕОКОНЧЕННАЯ ПЬЕСА ДЛЯ МЕХАНИЧЕСКОГО ПИАНИНО
Если раньше оставались пустыми страницы три, не больше, то на этот раз неизвестный автор пропустил около десяти листов. Я уж решила: все, что мне хотели рассказать, уже рассказали, и теперь можно со спокойной душой захлопнуть книжку — но на всякий случай решила перелистнуть еще пару страниц.
Строчки появились сами.
«Захвачено богатое судно. Приза хватит на всех. Вот только какой-то червячок тревоги грызет душу капитана.
Стук в дверь.
— Да?
В каюту осторожно заглядывает мэтр Джонс. За последнюю ночь в шевелюре лекаря прибавилось седых прядей, а глаза за стеклышками пенсне впервые смотрят не весело, а устало.
— Капитан?
— Заходите. Что с ранеными?
— Будут жить. Я как раз по этому вопросу. Джанкель…
— Очень опасная рана?
Врач морщится:
— Я бы не сказал, что опасная. Ничего особенного, жить будет. Тут дело в другом. Понимаете, капитан, как бы это выразиться, Джанкель, он не совсем Джанкель, а скорее…
— Джанкеля? — с кривой усмешкой перебил его капитан.
Лекарь замер, не отводя удивленного взгляда:
— Вы знали?!
— А вы можете назвать причину, по которой солдаты, вырезая целую индейскую деревню, оставляют в живых одного парня? Я не могу. А вот если оставшийся в живых — не юноша, а девушка…
— Вы знали и оставили ее на корабле?!
— Ей надо было сбежать с острова, — пожал плечами капитан. — Не смогла бы работать на корабле — была бы списана на берег в первом же порту. А пока справляется с обязанностями юнги.
— А если кто-нибудь из матросов узнает? — не выдержал мэтр Джонс.
— Она на корабле уже с полгода, и пока вроде никто ничего не узнал.
— Она не сможет скрываться вечно!
— Сможет, — заверил его капитан. — Если вы, мэтр Джонс, будете держать язык за зубами.
Я ожидала, что после боя меня спишут на берег. Не дождалась. Короткий разговор с капитаном можно вообще свести к одной фразе: „Поправишься — вернешься к выполнению своих обязанностей“. Я не верю, что мэтр Джионс ничего ему не сказал! Но не спрашивать же, в самом деле?
Последний бой сильно потрепал корабль. До Тортуги не дотянем, а потому было решено пристать к ближайшему острову, подлатать пробоины.
Теплый ветерок перебирает листву, ноги утопают в золотом песке, матросы суетятся на берегу, готовясь к ремонту корабля. Я стою, не в силах отвести напряженного взгляда от тоненькой тропинки-просеки, ведущей в глубь острова. Это ведь совпадение, правда? Всего лишь совпадение.
Уж не знаю почему, но от моей помощи отказываются все. И пока остальные работают, мне остается лишь наблюдать. Хотя стоит проверить. Чтоб потом не мучиться.
— Senor cápitán! Раз я здесь не нужен, позвольте мне пройтись по берегу? Я по той тропинке. До речки — и обратно!
Если там, не приведи боги, есть речка…
Речка есть. И даже мост есть. Несколько перекинутых через воду стволов, плотно обвязанных лианами.
Это ведь тоже только совпадение. Правда?
Это неправда. Не может быть правдой! Мы не могли попасть на этот остров!
От моста тропинка должна поворачивать налево, а не направо…
Крыши хижин обвалились, а стены сгнили. Кое-где виднеется щедрая россыпь углей. Джунгли начинают вступать в свои права: побеги лиан обвивают обгоревшие ветви, скелеты растащены дикими зверьми, земля присыпана палыми листьями.
Я не буду плакать. Дочь сахема не должна показывать своих чувств.
Но слезы по щекам катятся сами собой.
В чувство меня приводит тихая перебранка за спиной. Кажется, капитан приказал принести заступы и лопаты. Громче всех спорит Марк-канонир: какой смысл копать, если даже скелеты практически растащены?
Ему внезапно возражает Джереми:
— По твоей логике, и тебя не надо было спасать — все равно почти в Англию отвезли!
Похоже, его речь и становится решающей.
— Senor cápitán! Не надо! Не надо… — От волнения забываю половину испанских слов. — Нельзя копать! Плохо!
Удивленный взгляд.
Пытаюсь подобрать верные выражения:
— Нельзя закапывать тела! Земля обидится, попросит море отомстить за нее. Буря будет!
Джереми не сводит с меня удивленного взгляда:
— Тогда как?
— Огонь.
Языки огня взмывают к самым небесам. Пламя лижет ветви, хищно впивается в небрежно сваленные скелеты. По традиции души погибших надо проводить. Увы, ученицей шамана я никогда не была.
Тихий треск обгорающих костей. Жар от огня столь силен, что невозможно находиться рядом.
Сизый удушающий дым мешает дышать, вызывает кашель. А слезы на глазах… Конечно, они тоже лишь от дыма!
Я не буду плакать.
На миг отворачиваюсь, не в силах смотреть на осколки прошлого, и вскидываю голову, слыша многоголосое потрясенное:
— Свят-свят-свят, Святая Мария, смилуйся над нами, Пречистая Дева…
Выступающие из дыма фигуры не увидит только слепой.
Они все здесь. Хромой Нануель, сломавший ногу во время охоты. Худенькая Икчел с младенцем на руках — ему шел третий день. Нюка — подросток, с трудом волочащий на плече шкуру ягуара. Жена моего отца, Текумсе, с ритуальными, нанесенными красной глиной, полосами на щеках. Лучший охотник племени — Вайра, ведущий за руку четырехлетнего сына. Все здесь. Не перечислить их имен.
И впереди Аукаман, мой брат.
Они уходили по дороге, начертанной дымом, и серебристые осколки тумана устилали путь.
Я знаю, что мне нельзя плакать, но раз нельзя окликнуть их, уйти с ними, так пусть это будет единственной моей ошибкой.
Я смотрю им вслед, а губы сами шепчут:
— Аукаман…
Он замирает, оборачивается. Полупрозрачная фигура видна, несмотря на яркий солнечный свет.
Прикосновения призрачных пальцев к моей щеке я не почувствовала, а слова скорее прочла по губам, чем услышала:
— Джианкэли, не плачь, сестренка. Ветер, Солнце и Луна не должны видеть слез своих детей. А мы всегда будем рядом с тобою.
Он отступил на шаг, еще на один и растаял в воздухе вслед за остальными.
А тихий шепот Джереми я услышала на самом деле:
— Не плачь, Джанкеля, я с тобой».
Как обычно в перевертыше, история заканчивалась ничем. И вот я, честное слово, не понимаю, какой смысл огород городить, если вместо логического завершения «и они жили долго и счастливо и умерли в один день» получается какая-то фигня. Причем фигня, совершенно к делу не относящаяся. Нет, в самом деле! Если раньше истории имели хоть какое-то отношение к моей жизни, то теперь непонятно, на что мне намекает книга? Мол, все будет хорошо, просто замечательно? Ну-ну.
И вообще тебе, Геллочка, даже транспортное средство великолепное досталось. Прямо как в той сказке, как там было у классика?
— Проглотил среди морей три десятка кораблей. Если дашь ты им свободу, снимет Бог с тебя невзгоду. Вмиг все раны заживит, долгим веком наградит, — задумчиво протянула я, вспоминая строчки то ли из мультфильма, то ли из книги.
Уж лучше бы я ничего не говорила! Сидела себе спокойненько и молчала в тряпочку! По огромному телу кита прошла чудовищная судорога. Гигантская туша изогнулась в немыслимом пароксизме боли.